Глава 58
Элизабет открыла глаза и осмотрелась, не понимая, где находится, но тут же сориентировалась по очертаниям салона самолета в сочетании с гулом моторов. Она находилась в нескольких милях над землей, на пути в Нью-Йорк.
И полет проходит по высшему разряду. Она снова закрыла глаза и поуютнее устроилась в роскошном кожаном кресле. До сегодняшнего дня ее представление о полетах первым классом ограничивалось лишь беглым взглядом по пути в главный салон, тесный, с узкими проходами, куда она обычно направлялась в плотном потоке людей, которых, как стадо в стойла, загоняли в заднюю часть лайнера. Она часто представляла, как вдруг однажды стюарды отдернут разделяющие салоны шторы, и перед ее глазами предстанет картина вакханалии с танцами между рядами, фонтанами шампанского и, возможно, даже с жертвоприношениями девственниц.
А сейчас она сама находилась среди избранных на их изысканной территории, за тем самым магическим занавесом. Никто не танцевал, шампанское разливали из бутылок и, так как рейс был утренним, смешивали с апельсиновым соком. Да и девственниц вокруг что-то не наблюдалось, ни жертвенных, ни каких-либо других. Но, подкупленная комфортом и уютом салона первого класса, она была готова признать, насколько здесь приятнее. Она взглянула сквозь ресницы на Уильяма. Он буквально излучал силу и здоровье. Все признаки болезни и напряжения исчезли с его слегка загоревшего лица. И как обычно, его густые, кофейного цвета кудряшки были слегка — и весьма привлекательно — растрепаны, словно маня ее пальцы погрузиться в них.
Но пара очков на его переносице, которых она никогда
прежде не видела, придавали ему деловитый вид. Он был погружен в очередную
историческую книгу о Нью-Йорке, автор которой получил за нее Пулитцеровскую
премию. Вчера за ужином Уильям рассказал захватывающую историю из этой книги,
почти убедив Элизабет прочитать ее. Почти.
Возможно, почувствовав ее изучающий взгляд, Уильям покосился на нее. Лицо его тут же озарилось легкой улыбкой, и он снял свои любимые шумозащитные наушники.
— Привет, засоня.
— Я долго спала? — она покрутила головой и зевнула.
Он взглянул на часы.
— Около часа, но очень крепко. Я подумал, что ты так и проспишь всю дорогу до дома.
— И конечно же, парень, который не давал мне заснуть прошлой ночью, тут ни причем.
— Не припомню, чтобы ты жаловалась, — он усмехнулся, и его темные глаза засияли.
— Нет, конечно, — сказала она, сдерживая смех, — но мне очень не хотелось бы отключиться за семейным ужином и упасть лицом в соусник.
Он хмыкнул.
— Бедняжка Лиззи. Я просто чудовище.
— Самое интересное, что я нахожу это привлекательным. А с чего это вдруг очки?
— Ох, — он смущенно улыбнулся ей. — Я купил их за неделю до отлета в Австралию. Иногда глаза устают, особенно если долго читаю.
— Очки для чтения? М-да, вот что значит встречаться с мужчиной в возрасте.
Он тяжело задышал носом и вздернул подбородок с видом оскорбленного достоинства.
— Вам следовало бы с большим уважением относиться к старшим, юная леди.
— Да, сэр, — она с трудом сохраняла серьезное выражение лица.
Они смотрели друг на друга, расплываясь в улыбках, и наконец оба рассмеялись. К удивлению Элизабет, возникшие на щеках Уильяма милые ямочки пробудили в ней желание. Она не понимала, как могла после такой пылкой ночи — и утра — все еще хотеть его, но тем не менее хотела. Безумно.
— Не то чтобы мне постоянно нужны очки, — сказал он, — но они помогают, когда я читаю подряд часами, не отрываясь.
В воображении Элизабет сразу же возникла цветная картинка того, что еще он мог делать подряд часами, не отрываясь.
— Ну, должна признать, выглядят они очень эротично. Может быть, ты наденешь их для меня сегодня вечером?
— В смысле — только их и больше ничего?
Она медленно кивнула, прикусив губу. Она не возражала бы, если бы он предстал перед ней в таком виде прямо сейчас.
— Всегда с удовольствием.
Он наклонился к ней и сказал настолько тихо, насколько позволял шум моторов:
— По правде говоря, если ты не хочешь ждать, мы могли бы присоединиться к «Клубу Седьмое Небо».
Она от неожиданности рассмеялась, прикидывая, когда же он научился читать ее мысли.
— Ты серьезно?
— Ну, в общем-то, нет. Туалетные комнаты в самолетах довольно тесные. Хотя, если бы полет длился дольше… — он подмигнул.
— Ты еще о чем-нибудь когда-нибудь думаешь? — она попыталась выглядеть суровой, что было не такой уж простой задачей в свете одновременно фантазий о том, как бы перебраться через подлокотник кресла к нему на колени. Он провел указательным пальцем по ее ладони, отчего ее кожа покрылась мурашками.
— Это ты виновата, cara. Я никак не могу насытиться тобой.
Прошедшая ночь это, безусловно, доказала. Но в то же время еще острее, чем наслаждение от избытка чувственных удовольствий, она ощущала нотку отчаянья, почти безысходности в том, как он занимался с ней любовью, — словно боялся, что силы судьбы готовят какой-то заговор, чтобы их разлучить. И им следовало это обсудить. От этой мысли ее беззаботность тут же разлетелась в клочья, словно лопнувший воздушный шарик. С печальным вздохом она отняла у него руку и мягко произнесла:
— Уилл, я хочу спросить тебя кое о чем.
Он закрыл книгу и снял очки.
— Пожалуйста, скажи мне, что ты меняешь тему, потому что если это серьезное выражение лица как-то связано с тем, что происходило прошлой ночью…
— Конечно, нет, — пожала она плечами. — Хотя, в общем-то, немного да. Мне показалось, что вчера ночью у тебя все время было что-то на уме.
— Ты. Можешь меня за это винить? — он игриво взглянул на нее из-под ресниц. — Фактически ты была у меня не только на уме, но и кое на чем еще, на случай, если ты позабыла.
— Прекрати, — сказала она со снисходительной усмешкой. — Я говорю о другом, и ты это знаешь. Что-то тебя беспокоило, и я догадываюсь, что именно.
Он поерзал в кресле и расправил плечи, но ничего не ответил.
— Каждый раз, когда я пытаюсь спросить тебя о твоей бабушке, ты меняешь тему разговора. Я не знаю, стараешься ты пощадить мои чувства или уйти от неприятной темы, но подозреваю: ты беспокоишься о том, что нам сегодня предстоит.
Он вздохнул и откинул голову на спинку кресла.
— Да, я догадывался, что нам рано или поздно придется это обсудить.
— Так значит, проблема все-таки существует. Благодаря стараниям Кэтрин де Бург твоя бабушка меня ненавидит? — Элизабет уже успела рассказать Уильяму о своем недавнем столкновении с Кэтрин. Хотя он и возмутился грубыми замечаниями Кэтрин, но ничего не захотел рассказывать о звонках, которые та, вероятно, сделала Роуз.
— Ба не ненавидит тебя. Но — да, Кэтрин ей кое-что сказала.
— И как я догадываюсь, проблема далеко не только в этом?
— Нет, — сказал он тихо, беря ее за руку, — но это не относится к тебе лично. Ба обеспокоена тем, что я так тесно связал свою судьбу с человеком, которого она едва знает.
— А ты не настолько взрослый, чтобы самому выбирать себе друзей?
— Будь справедлива, — мягко укорил он. — Ты больше, чем друг. Она понимает, насколько ты важна для меня, и при этом ты для нее — незнакомка.
— Так дело в том, что я — незнакомка или в том, что я — не избалованная богатая девочка по прозвищу Маффи* со счетом в банке, степенью от Сары Лоуренс** и шикарной нитью жемчуга на шее?
— Ну да, мир Ба несколько ограничен, — сказал он, помолчав. — Она прожила всю жизнь в Нью-Йорке. Большинство ее друзей — это люди, с которыми она знакома еще со школьных лет.
— И она хочет, чтобы и ты оставался в ее надежном крошечном анклаве и проводил время только с людьми ее круга.
— Но это все равно невозможно при том образе жизни, который я веду.
— Ох, не знаю, не знаю. Салоны первого класса, лимузины, номера-люкс в отелях — я сказала бы, что ты не слишком сильно оторван от дома, — Элизабет раздражало, что она оказалась в состоянии войны за сердце тридцатилетнего мужчины с… его бабушкой.
Он сжал губы и нахмурился.
— Я имею в виду, что из-за моих отлучек она стремится больше защищать и опекать меня в остальных сферах моей жизни. А в последнее время меня не было дома гораздо дольше, чем обычно — из-за тебя.
— Ну хорошо, это я могу понять.
— До настоящего времени большинство женщин, с которыми я встречался, были ей знакомы — дочери или внучки, или племянницы людей, которых она знает, — его взгляд смягчился, когда он продолжил: — Но теперь, когда я наконец-то полюбил, то полюбил девушку, которую она видела всего два раза в жизни, и с чьей семьей она вообще никогда не встречалась.
— Уверена, что Кэтрин восполнила этот пробел всеми возможными неприятными подробностями.
— Что может Кэтрин знать о твоей семье? Я думал, она с ними никогда не встречалась.
— Нет, конечно, только с Джейн на торжестве в Розингсе. Но чего только я не наслушалась о своей семье тогда в ее офисе. Думаю, что за это нужно благодарить Кэролайн Бингли.
— Кэролайн? — он с сомнением покачал головой. — Больше похоже на Билла Коллинза.
— Я так не думаю. Кэролайн была на вечере в Розингсе, поэтому здесь есть по крайней мере связь, пусть и слабая, а обращенные ко мне слова Кэтрин звучали так, словно их произносила не Кэтрин, а сама Кэролайн, — к горлу девушки подступил ком. — Вспомни тот омерзительный трюк, который она проделала с твоим сотовым. Она не стала бы долго раздумывать, если бы ей представилась возможность унизить мою семью в глазах моего босса.
— Вероятно. Но в любом случае ты можешь представить, какое описание твоей семьи получила Ба. Я сделал все, что мог, чтобы ее переубедить.
— Но я сомневаюсь, что это прозвучало достаточно убедительно, поскольку, в сущности, ты с ними согласен.
Он открыл было рот, но заговорил лишь после небольшой паузы:
— Лиззи, я…
— Все нормально. Ну, не совсем нормально, конечно, но я понимаю тебя. С моей матерью нелегко иметь дело, да и Лидия тоже просто… — она вздохнула и пожала плечами, — просто Лидия. И папа давным-давно оставил всякие попытки повлиять на них. Я понимаю, что со стороны семейство Беннетов более всего похоже на переполошенный курятник. Должна признать, что и изнутри картина почти такая же.
Он взял ее руку в свои и нежно погладил, ожидая продолжения.
— Но я люблю их, хотя иногда не могу понять, за что. И мне больно слышать, когда люди осуждают их, пусть и справедливо. Понимаешь? Сама я могу критиковать их, но не хочу, чтобы это делал кто-то другой.
— Я понимаю. Это твоя семья.
Подошел стюард, чтобы сервировать для них завтрак. Элизабет широко распахнула глаза, когда перед ней появился столик, накрытый, словно мини-скатертью, большой льняной салфеткой, настоящие приборы, а не пластиковые вилки и ложки, и даже хрустальные солонка и перечница. Не только сервировка, но и еда, которую вскоре принесли, выглядела и пахла, как настоящая земная еда, а не как та синтетическая имитация, которую подавали в общем салоне, если вообще подавали.
Едва Элизабет взялась за вилку, ее желудок заурчал. В это утро они проспали и, более того, усложнили ситуацию, проведя слишком много времени в душе, в результате чего им пришлось мчаться в аэропорт без завтрака. Возможно, это и к лучшему. Элизабет пропустила роскошный завтрак, приготовленный миссис Шеферд, но ее талия и бедра уже не выдерживали подобного рациона.
Вчера миссис Шеферд приготовила чудесный ужин из местных морепродуктов: блюда на пару
или на гриле, натуральный вкус которых оттенялся лишь долькой лимона,
и щедро приправленные ароматными травами, утопающие в густых соусах и зажаренные
во фритюре. Все четверо — Элизабет, Уильям и Гардинеры — ели до тех пор, пока
не обнаружили, что не в силах больше проглотить ни кусочка. Но все же им
удалось найти место для кокосового мороженого домашнего приготовления, политого
теплой карамелью.
Элизабет оставалось лишь надеяться, что занятия любовью достаточно эффективно сжигают калории. Если же она ошибалась, тогда по возвращении домой ей придется до конца года расплачиваться диетой из творога и сельдерея и отбыванием ежедневной каторги в танцклассе.
Они замолчали, с удовольствием поглощая завтрак. Затем Элизабет отложила вилку и повернулась к Уильяму.
— Ну ладно, допустим, твое сердце украла незнакомая девица из жуткой семьи, а не девица из частной школы с жутким школьным прозвищем. Что еще не нравится твоей бабушке? Может, она думает, что я охочусь за твоими деньгами?
Прежде чем ответить, он взял чашку и сделал медленный глоток кофе.
— Такая мысль у нее мелькала.
— Иными словами, она это предполагала. Что ж, я так и думала.
— К сожалению, она узнала о том, что я оплачивал твою работу, — он гонял вилкой по тарелке последний кусочек омлета. — Она решила, что это была твоя идея, и посчитала это признаком того, что я интересую тебя только с финансовой точки зрения.
— Замечательно, — сказала Элизабет. — Должно быть, Кэтрин получила большое удовольствие, красочно расписывая ситуацию с моей работой.
Самолет внезапно встряхнуло, словно даже машина не могла вынести упоминания об этой чудовищной женщине. Элизабет поморщилась, глядя на отчаянно заплескавшийся в чашке кофе. Над их головами загорелось табло с призывом пристегнуть ремни безопасности, а затем прозвучало неизбежное объявление по внутренней связи.
— А когда твоя бабушка сказала тебе, что знает про историю с работой? — спросила Элизабет, пристегивая ремень.
— В тот вечер, когда я вернулся из Австралии. Я тогда только что услышал твои сообщения и мог думать лишь о том, чтобы успеть на ближайший самолет до Барбадоса и броситься к твоим ногам. Бабушка пришла ко мне и настояла на разговоре.
— Обо мне и о том, насколько я опасна для твоего благополучия?
— Ну, на самом деле больше она говорила обо мне, — он покачал головой, и лицо его посерьезнело. — Сначала она спросила меня о твоей работе, и когда я подтвердил рассказ Кэтрин, набросилась на меня. Она назвала меня безответственным и легковерным. Не могу припомнить, когда она в последний раз говорила со мной в таком тоне.
— Что же ты сделал?
— Сначала я пытался сохранять спокойствие. Я объяснил, как все было на самом деле, упомянув, что ты была столь же рассержена, как и она, когда узнала о моем поступке.
— Могу себя поздравить. Все одно к одному. Теперь я еще и женщина, которая вдобавок ко всему прочему разбила твое сердце.
— Ну, я думаю, твое неодобрение произвело на нее определенное впечатление.
Элизабет вздохнула.
— По крайней мере она узнала обо мне хоть что-то, что ей понравилось. А что еще Кэтрин ей наговорила?
— Ба знает все о вашем столкновении в консерватории. Кэтрин не пожалела красок, описывая твое «неуважение к своим покровителям». Но я уверен, что Ба приняла все это с долей сомнения — она слишком хорошо знает Кэтрин.
— Почему же ты ничего не сказал мне об этом раньше? Когда я рассказывала о разговоре с Кэтрин, ты повел себя так, будто для тебя это новость.
— Знаю. Мне следовало упомянуть, что я в курсе, — он помолчал, медленно отпивая сок. Теперь она уже достаточно хорошо изучила его, чтобы распознать его обычный уклончивый маневр, дававший ему время на обдумывание. — Но ведь это было еще до того, как у нас состоялся разговор о честности, и, кроме того, я тогда не был готов обсуждать с тобой Ба. Я знал, что ты начнешь переживать, если все это услышишь.
— И не без причины, не так ли? — Элизабет пронзила его суровым взглядом, но решила спустить эту тему на тормозах. Она уже высказала свое мнение по поводу честности и откровенности в их отношениях, и сейчас он показывал ей, что старается соответствовать достигнутому ими уровню доверия.
— Кэтрин еще что-нибудь рассказала обо мне твоей бабушке?
— Не знаю. В конце концов я вышел из себя и сказал, что она глубоко ошибается на твой счет, и что я не желаю больше выслушивать критику в твой адрес. А затем объявил, что на следующее утро улетаю на Барбадос, чтобы найти тебя.
— Позволь-ка мне закончить твой рассказ. И она тебе ответила: «Вот и молодец, Уильям. Следуй велениям своего сердца!»
Он грустно улыбнулся ее сарказму.
— Она использовала все аргументы, которые, как ей казалось, могли бы меня переубедить. Сначала она упомянула о моем здоровье, напомнив, что я вернулся домой после утомительной поездки и нуждаюсь в отдыхе.
— Ну, здесь она была права.
— Я ответил, что Барбадос для меня — лучшее место отдыха. И ты не можешь не признать, что я неплохо ел и много отдыхал.
Элизабет протянула руку и нежно погладила его по груди, там, где был расстегнут воротник рубашки.
— Ты действительно много времени провел в постели. Можно ли назвать это отдыхом — другой вопрос.
— То, чем мы занимались в постели, гораздо лучшая терапия, чем лишние часы сна, — он усмехнулся, задорно засияв своими ямочками, — но думаю, что стоит закрыть эту тему, пока я и в самом деле не затащил тебя в туалет ради неотложного терапевтического сеанса.
— Интересно, а правда, что некоторые пытаются забавляться таким образом прямо в креслах во время полета? Ну, я имею в виду, скрываясь под пледами.
Он хмыкнул.
— Как-то раз я оказался на противоположном ряду. Молодожены. Они пытались все скрыть, но по звукам и движениям под пледом трудно было не догадаться, что происходит.
— Я всегда подозревала, что в первом классе творятся всякие безобразия.
— Что-о-о?..
— Да так, неважно, — она намазала круассан джемом, мысленно прокручивая в голове весь разговор. — Итак, ты сообщил своей бабушке, что отправляешься в отпуск на Барбадос.
— Тогда она попыталась воздействовать на меня логикой, напомнив, что скоро День Благодарения. Вот тут-то и начались основные сложности. Я сказал ей, что проведу праздники в Пемберли.
— Могу поспорить, она была в восторге.
— Она была расстроена, более того, очень задета— я думаю. Но в тот момент я был слишком разозлен, чтобы обращать на это внимание. Позже, конечно, я почувствовал себя виноватым. Но в твоей шутке есть доля истины: я должен был следовать велениям своего сердца.
— И я очень рада, что ты так и сделал, — она погладила его по руке. — Но я не виню твою бабушку за то, что ей все это не нравится. Она очень любит тебя и, конечно же, она и Джорджи скучали по тебе этой осенью, пока ты был в Калифорнии. Должно быть, они были страшно разочарованы, когда ты приехал домой, переночевал, а наутро снова уехал.
— Это единственная причина, по которой я согласился вернуться в Нью-Йорк. У Ба есть сложившиеся представления о семейных праздниках. Даже после того, как мои родители развелись, она всегда заставляла отца появляться на семейном обеде в День Благодарения.
— Даже после… — Элизабет остановилась, подбирая слова.
Он поднял брови в немом вопросе, пережевывая круассан.
— Должно быть, твоим родителям было нелегко соблюдать эти условности.
— Да, было некоторое напряжение. Но временами они довольно тепло общались друг с другом, может даже более чем тепло. А может быть, я лишь принимал желаемое за действительное.
— Ну, очевидно, все-таки между ними было сильное изначальное влечение. Возможно, когда они разошлись и перестали конфликтовать, им стало проще оживить то, что они увидели друг в друге при знакомстве.
— Может быть и так, хотя я никогда не мог понять, что между ними могло быть общего.
— У них был ты.
— Едва ли. Наоборот, я был главной причиной того, что их союз распался, — он произнес это будничным тоном, но она почувствовала, как он напрягся.
— Уильям, нет, — она сжала его руку и какой-то внутренней силой заставила его посмотреть себе в глаза, — в этом не было твоей вины. Твой отец хотел жену, которая стала бы украшением его дома, а она хотела жить собственной жизнью. Они были обречены с самого начала.
— Но если бы я не заболел, они, может быть, сумели бы с этим справиться, — он вздохнул. — Тебе не нужно бросаться на мою защиту. Я просто объективно смотрю на ситуацию.
— Нет, это не так. Во-первых, ты же не виноват в том, что у тебя врожденная болезнь сердца. Во-вторых, хотя мы только что говорили о том, что людям не следует осуждать родственников других людей, но что это за отец, который покидает своего сына в больнице в критическом состоянии? Как мне жаль твою мать! Она, должно быть, была в ужасе от мысли, что может потерять тебя. И когда твой отец повел себя подобным образом, вдобавок ко всем другим их проблемам….
У нее все сжалось внутри, когда она представила отчаяние несчастной Анны. У Элизабет было подобие такого опыта — конечно, несравнимого, — в тот день, на Телеграфном холме, когда он едва не потерял сознание. Это чувство возвращалось к ней с тех пор каждый раз, когда она видела, как он, судорожно хватая воздух ртом, пытается восстановить дыхание. Оно возвращалось, когда он в приступе головокружения хватался за ближайшую мебель в поисках опоры. Казалось, те дни прошли безвозвратно, но тень страха за него так и осталась жить у нее в душе, возникая тогда, когда она, казалось, меньше всего этого ожидала. Насколько же сильнее должен был быть страх его матери? Ее охватила ярость при мысли о том, как жестоко и бессердечно Эдмунд отвернулся в трудную минуту от жены и сына.
И тут ей пришло в голову, что Эдмунда воспитала Роуз Дарси. Картина начала проясняться.
— Я читал кое-что на эту тему, — сказал Уильям. — Довольно часто серьезная болезнь одного из домашних приводит к крушению брака.
— И все равно я повторю, что твоей вины в этом нет.
Она почувствовала, как его нежный взгляд окутывает ее, и поняла, что если бы они были сейчас одни, он обязательно поцеловал бы ее.
— Спасибо тебе, — мягко произнес он, — Но теперь это уже не важно. У меня есть ты, и это окупает все.
Но нет, это не окупало всего — не могло окупить. Его шрамы никогда не исчезнут до конца, так же как и оставленный Майклом след был словно впечатан в ее душу. Но эта отметина уже совсем мелкая и однажды станет едва заметной. Она мысленно поклялась, что в свой черед поможет Уильяму залечить его раны.
Стюард собрал приборы. Как только столики были убраны, Уильям потянулся к Элизабет и взял ее за руку. Они улыбнулись, и их взгляды сказали друг другу многое на языке, который так хорошо понимали их сердца.
— Можно я спрошу тебя еще кое о чем? — тихо сказала Элизабет.
— Конечно.
— Это касается Джорджи, — она огляделась и понизила голос. Шум моторов и пространство между рядами салона первого класса по крайней мере давали им некоторую интимность. — До ее рождения твои родители жили отдельно в течение, ну… нескольких лет. А твоя мама встречалась с другим человеком последние год-два. Мне очень неловко спрашивать об этом, но…
Уильям закрыл глаза и кивнул:
— Ты хочешь знать, кто отец Джорджианы.
— Я знаю, это не мое дело.
— Да нет, все нормально. Я не знаю ответа на этот вопрос.
— Твоя бабушка должна знать.
— Возможно, но мы никогда это не обсуждали.
— Разве тебя это не интересует? — Элизабет надеялась, что не выглядит бесцеремонной, но в последнее время она так много об этом думала.
— Интересует, конечно, — он помолчал. — Но вообще-то я не уверен, что хочу это знать. Она — моя сестра, независимо от ее ДНК.
— Понимаю. Я чувствовала бы то же самое, будь это Джейн.
Он кивнул.
— Иногда я думал о том, чтобы спросить Ба, но так и не собрался с духом. Я просто наблюдал за ней. Она всегда относилась к Джорджиане, как к своей законной внучке. Возможно, это самый лучший ответ.
— Но как… — Элизабет запнулась, тряхнула головой и решила сформулировать вопрос иначе. Она не осмелилась спросить Уильяма, могли ли его разведенные родители спать вместе. — Странно выглядит то, что твоя мама и… тот человек, с которым она встречалась, поехали вместе отдыхать вскоре после рождения Джорджи. Не предполагает ли это… ну, я хочу сказать, что они ведь вели себя, как маленькая семья.
— Ты права, — он вздохнул и сжал челюсти.
— Но с другой стороны, я представляю все эти семейные торжества, о которых ты говорил, и куда твоя бабушка заставляла приходить твоего отца. Если твоя мама была… — она снова замолчала; слова застыли на губах, когда она увидела загнанное выражение его лица. — Прости. Наверное, мне не следовало совать нос в эти дела.
— Нет, все нормально. По правде говоря, мне даже легче от того, что появился человек, с которым я могу этим поделиться.
— Ты никогда ни с кем не говорил об этом? Даже с Ричардом?
— Нет. Мамина беременность уже стала заметна, когда однажды во время пробежки Ричард позволил себе несколько очень неприятных для меня замечаний по этому поводу. Я не думаю, что он хотел оскорбить маму, но ты знаешь, как он может иногда выражаться. Мне было пятнадцать лет; я был смущен и разозлен тем, что он осуждает мою мать — по крайней мере, так это для меня прозвучало. В тот день я первый и последний раз в жизни использовал в споре кулаки.
— Ты побил его? — Элизабет не могла представить Уильяма разозленным настолько, чтобы применить силу. Но затем она вспомнила гнев, которым наполнялись его глаза, когда она упоминала о Майкле.
— Попытался, — сказал он с грустной полуулыбкой, — но он был на четыре года старше и фунтов на сорок мускулов тяжелее. Он мог размазать меня по дорожке, если бы хотел. Он просто позволил мне нанести ему несколько вполне безобидных ударов, а затем извинился. Понял, что зашел слишком далеко.
— Но это было много лет назад. Определенно, позже ты говорил с ним об этом.
Он покачал головой.
— Он несколько раз пытался завести разговор, но я не хотел обсуждать с ним эту тему. Возможно, я так и не простил ему тех слов.
— Бедный Уильям, — она провела пальцем по его ладони. — Прости, что растравила тебе душу.
— Не переживай. Я сам сотни раз задавал себе вопросы, которые услышал сегодня от тебя. И я догадываюсь, о чем ты собиралась спросить до того, как мы начали обсуждать Ричарда. Ты подумала, что если бы моя мать была беременна от другого мужчины, отец едва ли смог бы спокойно находиться с нею в одной комнате.
— Да, вот именно. В конце концов, только он и твоя мать точно знали, это его ребенок или нет.
Он кивнул.
— Я считал, что это доказывает, что он отец Джорджи. Но, оглядываясь назад, я припоминаю, что в последние месяцы перед смертью мамы он появлялся у нас в доме еще реже, чем прежде. Он приходил в церковь, но часто пропускал традиционные обеды.
— Я думала, твоя бабушка никому не выдает освобождения от этих обедов. Даже Соня напомнила мне об этом, когда мы обсуждали наш полет домой.
— Спасибо Соне. Ба оценит твое присутствие на обеде. И ты права, она обычно нетерпима к пропускам. Может быть, она закрывала на это глаза ради сохранения мира в семье. Иногда я думал, что он не приходил из-за меня. Он никогда не одобрял мое увлечение музыкой: по его мнению, это было развлечение, но никак не карьера.
Когда-нибудь им придется поговорить подробнее об Эдмунде Дарси. Но этот момент еще не настал. Она понимала, что не поможет сейчас словами, и просто держала его за руку, ожидая продолжения.
— И не только отец начал избегать встреч. Мы с мамой пропустили немало семейных празднеств из-за моих гастролей, а когда бывали дома, у нее начинались головные боли. Возможно, это был способ избежать встреч с отцом.
— А как насчет церковных служб? У нее не болела голова?
— Моя мать была католичкой, поэтому посещала другую церковь. Даже Ба не могла противостоять этому, хотя, разумеется, настояла на том, чтобы я был воспитан в англиканской вере.
Они замолчали. Элизабет смотрела в окно на редкие облака, которые бросали тень на лежащий далеко внизу океан. Ответ казался очевидным: Эдмунд и Анна избегали друг друга во время ее беременности, и Роуз терпела это ради сохранения мира. Скорее всего, Джорджиана — не его ребенок.
Следующие слова Уильяма прозвучали, как продолжение ее мыслей.
— Но есть еще кое-что. Если Джорджиана не дочь моего отца, то почему же он не вычеркнул ее из завещания?
— Но это ведь вызвало бы громкий скандал, разве нет?
— Только если бы об этом стало известно, но я думаю, что огласки можно было избежать. Гордость была одной из основных черт характера моего отца. Я не могу даже представить, чтобы он добровольно отдал свой капитал ребенку чужого человека.
— Но ей было всего три года, когда он умер? Уж конечно, он не мог оставить без средств к существованию трехлетнюю единоутробную сестру своего сына.
Уильям вздохнул.
— Я не уверен в этом. Кроме того, Ба в любом случае проследила бы, чтобы Джорджи не оказалась обделенной. Поэтому он не обязан был оставлять ей половину своей доли дома и компании, но все-таки оставил.
— Видимо, и Пемберли тоже?
— Нет, — улыбка согрела взгляд Уильяма, — Пемберли принадлежит мне. Это часть семейной собственности, которая всегда переходит к старшему сыну. Конечно, мои родные могут приезжать туда в любое время, но имением управляю я, — он пожал плечами, все еще улыбаясь: — это не занимает слишком много времени.
Теперь Элизабет стало понятно, каким образом место экономки в Пемберли заняла миссис Шеферд. Это Уильям нанял ее, а не Роуз.
— Не удивительно, что ты так любишь его, — сказала она тихо. — Это только твое — то, что тебе не нужно ни с кем делить.
— Возможно, отчасти ты права. С детства я всегда знал, что это имение однажды станет моим.
Они снова замолчали, и Элизабет глубоко вздохнула.
— Надеюсь, мы скоро вернемся туда. Никогда не думала, что в жизни может существовать что-то близкое к совершенству, но последние несколько дней…
Его глаза вспыхнули, он посмотрел на нее долгим проникновенным взглядом, затем наклонился и поцеловал, задержав губы на ее губах.
— Может быть, когда мы состаримся и поседеем, то уедем туда насовсем, — прошептал он, потершись носом об ее нос.
В этот момент самолет встряхнуло, и они пребольно ударились носами. Элизабет ойкнула и потерла свой, Уильям заботливо обнял ее за плечи.
— Как ты? — спросил он, с тревогой глядя на нее.
Боль уже стала меньше, и она рассмеялась.
— Все нормально. А ты?
Он ощупал свой нос, сосредоточенно хмурясь, и затем кивнул.
— Ничто, кроме моего достоинства, не пострадало.
— Ну, этого добра там осталось еще предостаточно, — поддразнила она его.
— Когда-то было. Но потом я встретил тебя.
— Бедняга Уильям, у тебя такая трудная жизнь, — проворковала она с притворным сочувствием. — Я поцеловала бы тебя, чтобы облегчить твои страдания, но это слишком опасно, — она откинулась на спинку кресла и зевнула. — Я еще немного подремлю.
Он достал из кармана рубашки очки.
— Ладно, но если ты передумаешь и захочешь, чтобы я их тебе продемонстрировал, — туалетная комната всего в нескольких шагах… — его ухмылка была аппетитно зазывной.
— Изыди, сатана, — прогнусавила она, отталкивая его от себя сложенными крестом пальцами.
Уильям засмеялся, сияя глазами. Постепенно его озорная улыбка исчезла, сменившись почти благоговейным выражением, от которого ей стало трудно дышать.
— Я люблю тебя, — прошептал он так тихо, что она скорее почувствовала, чем услышала его слова.
— Я тебя тоже, — она сжала его ладонь. Затем привела спинку кресла в откинутое положение и со счастливым вздохом обосновалась поудобнее.
— Сладких снов, — сказал он тихо, — и не беспокойся насчет вечера. Все будет хорошо.
Соня забронировала во «Временах года» не просто номер, а
роскошный люкс со спальней. Здесь легко уместились бы две убогие квартирки,
подобные той, что Элизабет и Салли снимали в Нижнем Ист-Сайде. Пока Уильям
разбирался с портье и багажом, Элизабет отправилась в путешествие по номеру,
благоговейно разглядывая стильную гостиную. Здесь на столике она обнаружила
огромную корзину с фруктами, рядом в серебряном ведерке охлаждалась бутылка
шампанского. С другой стороны корзины примостилось блюдо с ножами, вилками и
приветственной карточкой от менеджера отеля.
Она прошла в прихожую и заглянула в следующую дверь,
обнаружив там туалетную комнату; очевидно, для гостей, чтобы они не оскверняли
первобытную чистоту хозяйской ванной. Покачав головой при виде подобных
излишеств, она направилась в спальню. Здесь в пространстве, достаточном для
парковки по крайней мере пары автомобилей, она нашла кровать королевских
размеров, уютное кресло и захватывающий вид из окна на Центральный парк. Снег,
которым пугали в прогнозах, так и не выпал, и верхушки небоскребов вокруг отеля
плыли по кристально-голубым небесам.
Через несколько минут Уильям разыскал ее в гардеробной, истекающую слюной среди множества
полок и бесконечных рядов вешалок.
— Напомни мне поговорить перед отъездом с администратором, — сказала Элизабет. — Хочу, чтобы мне запаковали эту гардеробную и отправили в Сан-Франциско.
— В таком случае, напомни мне устроить тебе экскурсию в мою гардеробную дома. Ты не захочешь оттуда уходить, — он обнял ее. — Наконец-то одни. Думал, я никогда не дождусь этого момента.
Хотя его поцелуй и расшевелил в ней желание, в нем явно не хватало самозабвенной пылкости прошлой ночи. Слишком скоро он поднял голову и вздохнул, освободив ее из кольца своих рук.
— Как бы мне ни хотелось схватить тебя и отнести в постель, нам пора переодеваться и ехать домой. Ужин начнется не раньше шести, но, вероятно, все семейство уже приступило к закускам, — степенный ответственный Уильям Дарси занял свое место, поглотив игривого страстного любовника, с которым она провела три чудесных дня в раю. Но вряд ли можно было ожидать чего-то другого, учитывая предстоящее им испытание.
— Конечно, — сказала она с притворной веселостью, — кровать никуда не денется и будет здесь, когда мы вернемся. А помнишь, ты обещал, что попозже примеришь для меня свои очки, — и только очки.
— Помню, — сказал он, поглядев на нее с волчьей усмешкой. Очевидно, страстная сторона его натуры была погребена не так глубоко, как она подумала. — Может, мне захватить их с собой на случай, если вечеринка окажется скучной? Мы в любой момент могли бы слинять наверх в мою спальню.
Она шла вслед за ним из гардеробной, улыбаясь и покачивая головой. Скучная вечеринка. Это было бы настоящим подарком судьбы.
— Элизабет! Уильям! Как я рада вас видеть! — миссис Рейнольдс вытерла руки о фартук и поспешила к ним через кухню. Ее материнское объятие добавило Элизабет мужества. По крайней мере хоть один человек в этом доме рад ее приезду.
— Какие здесь чудесные запахи, — Элизабет вдохнула ароматы готовящегося праздничного ужина.
— Спасибо, дорогая. Надеюсь, вам понравится.
— Уверена, что понравится, — чего уж было не отнять у экономок семьи Дарси, так это кулинарных талантов.
Миссис Рейнольдс отступила назад и одобрительно оглядела Элизабет.
— Ну разве она не красавица? — она повернулась к Уильяму. — Ты согласен?
— Определенно, — он излучал неподдельную гордость.
Элизабет сделала ему реверанс, насколько ей позволяла узкая юбка. Перед отъездом из Сан-Франциско она запаковала несколько теплых вещей на случай, если придется искать Уильяма в Нью-Йорке, распихав их по углам чемодана среди летних сарафанов, шорт и кремов от солнца. Исходя из своих скромных возможностей, она сделала, как считала, лучший выбор: черное бархатистое трикотажное платье, которое подчеркивало, но не обтягивало ее формы. Оно было достаточно привлекательным, чтобы порадовать Уильяма, и в то же время в меру сдержанным, чтобы выдержать семейный смотр в столовой Дарси. Что касается драгоценностей, то вопроса, что надеть, не возникло. Она потрогала свой изумрудный кулон, добавив себе еще толику уверенности.
— Полагаю, все сейчас в библиотеке? — спросил Уильям.
Миссис Рейнольдс кивнула и содрогнулась.
— Ох, я вам не завидую: вернуться сюда и сразу же столкнуться с этой ужасной женщиной и ее дочерью.
Уильям нахмурился.
— Ее дочь? Но я думал… — он пожал плечами и взял Элизабет за руку. — Не переживай. Увидимся, миссис Рейнольдс.
— Что за ужасная женщина? — прошептала Элизабет, пока они шагали по коридору. Она уже слышала приглушенные голоса, доносившиеся из библиотеки.
Уильям остановился на полпути и тихо сказал:
— Дороти Сколфилд, давняя подруга Ба, которая приехала из Уэст Палм-Бич. Я вообще удивляюсь, что миссис Рейнольдс так резко отозвалась о ней. Дороти может часами нести несусветную чушь, но сама по себе она неплохой человек, и всегда по-доброму относилась ко мне. Ее муж больше молчит — видимо, считает, что его жена говорит за двоих.
— Я так понимаю, что они гостят здесь, в доме?
— Да. Странно, что сюда явилась их дочь. Я думал, они сегодня обедают как раз у нее. Если бы я знал, то предупредил бы тебя, — он прижал ее к себе, обнимая за плечи. — Спасибо, что приехала со мной. Я знаю, что для тебя все это совсем не весело, да еще и незнакомые люди в дополнение к семейству.
Его поцелуй вернул блеск ее глазам, и следуя за ним в библиотеку, она чувствовала, что готова принять любой вызов.
Ричард, стул которого стоял напротив двери, увидел их первым. Он не мог поздороваться, не прервав женщину, сидящую рядом, — без сомнения, его мать, судя по схожим чертам лица, — но послал им ободряющую улыбку. Пока вроде все выглядело неплохо. Джорджиана, разделившая диван с миссис Фитцуильям, сидела ссутулившись, разглядывала свои колени и теребила фенечку из бисера. Следующей в кругу была Роуз Дарси, величественно восседавшая, словно на троне, в кресле с высокой спинкой. А рядом с ней…
Элизабет пришлось закусить губу, чтобы не ахнуть. За спиной она услышала тихий стон, который вырвался у Уильяма при виде взирающей на них с ледяным презрением Кэтрин де Бург.
Вечер обещал быть долгим.
------
* – Маффи (Muffy) — персонаж видеоигр из
серии «Harvest Moon»; одна из потенциальных невест, на которой может жениться
главный герой.
** – Колледж Сары Лоуренс — частный открытый колледж искусств в Нью-Йорке. Основан
в качестве женского колледжа в 1926 году.
© 2007. Все права принадлежат автору