Нежданная песня > Оглавление > Глава 53

Глава 53

 

— Ничего смешного, — Уильям уставился на Элизабет в притворном негодовании, плотно сжав губы, чтобы подавить улыбку. Она сидела у него на коленке, и он надежно обхватил ее рукой, заботливо поддерживая, пока ее плечики тряслись от негромкого смеха.

Она глубоко вздохнула, переводя дух, и поцеловала его в щеку. В ее глазах плясало веселье.

— Смешно, и еще как, — парировала она, пробегая пальцами по его волосам, — и ты тоже так считал бы, если бы это мой, а не твой живот заурчал в самый неподходящий момент. Хотя, должна признаться, меня сейчас очень легко развеселить. У меня, кажется, что-то вроде эйфории.

Что-то вроде эйфории. Уильям прекрасно ее понимал, ибо и сам сейчас дрейфовал в море невероятного облегчения, восторга и растущего желания. Он заглянул через плечо Элизабет в ее полутемную спальню, где, словно Святой Грааль, призывно сияла белоснежным девственно-чистым бельем кровать. Она воспользовалась его положением, чтобы прижаться губами к его шее, и ее безошибочный радар сразу же определил самую уязвимую точку у него за ухом. Несколько последних капелек крови, которые еще до сих пор не успели устремиться в область паха, поспешили присоединиться к своим собратьям, и он застонал от этой невыносимой, но сладостной пытки.

— Ну, по крайней мере, можно уже не спрашивать, изголодался ли ты, — поддразнила она.

Он дернул щекой, еле удерживаясь от гримасы при невольной — во всяком случае, он на это надеялся — двусмысленности, прозвучавшей в ее фразе. Он молча отругал свое тело за такое неджентльменское поведение, но его выговор возымел не больше эффекта, чем капля воды, упавшая в костер. В голове его постоянно прокручивались фантазии об Элизабет, обнаженной, и теплой, и страстной, лежащей под ним и жаждущей его. Он уже несколько раз легонько передвигал ее на своем колене, стараясь спрятать наглядное свидетельство своей одержимости ею, пока, наконец, проблема окончательно не переросла всякие попытки скрыть ее.

Она ему совсем не помогала, поощряя его сладострастные мечты тем, что испробовала на вкус уже, кажется, каждую клеточку кожи у него на шее, а теперь перешла в атаку на тот участок груди, который выглядывал из-за воротника его рубашки поло. Он невольно пожалел, что не сообразил надеть обычную рубашку на пуговицах — возможно, это вдохновило бы ее на освоение дополнительных территорий. Содрогнувшись от этой мысли, он зарылся лицом в ее волосы, вдыхая свежий цветочный аромат ее любимого шампуня.

Как она отреагирует, если он отнесет ее в постель и сдастся страстному желанию, безжалостно крушившему последние оборонительные рубежи его самоконтроля? Будет ли она активной и страстной или занервничает, или ее оскорбит его нетерпение? Он обменял бы сейчас Пемберли на дар ясновидения… хотя нет, пожалуй, все-таки не Пемберли. Ну хорошо, тогда Порше. Но пока никакого сияющего от радости телепата, спешащего заключить эту сделку, на балконе не объявилось, он почел за лучшее перестраховаться, оставаясь на безопасной территории.

Кроме того, он хотел, чтобы она оказалась в его постели в Пемберли, а не здесь, подле сдерживающего присутствия в смежной комнате ее дяди и тети. Гардинеры временно покинули номер, но через пару часов они вполне могут вернуться, а его разгоряченное воображение уже изобретало детально разработанные планы, для осуществления которых понадобилось бы гораздо больше времени.

Но даже если бы Гардинеров похитили инопланетяне, это все равно не решило бы другой, более насущной проблемы Уильяма. Он предполагал, что они с Элизабет проведут долгие часы в серьезной и обстоятельной беседе, прежде чем обменяются чем-то большим, нежели простое рукопожатие. Скорость, с которой проходило их примирение, застала его врасплох, и сейчас он был совершенно не подготовлен к занятиям более интимным, чем те страстные объятия и поцелуи, которыми они уже обменялись. Он снова легонько передвинул ее на своем колене, воссылая молчаливую благодарность небесам за то, что от сексуальной неудовлетворенности умереть невозможно.

— Эй, куда ты делся? — прошептала Элизабет, нежно теребя зубками мочку его уха, отчего новая волна желания затопила его грудную клетку так, что стало трудно дышать. — Ты вдруг унесся куда-то за тысячи миль отсюда.

— Извини, — хрипло выдохнул он, решительно убирая ее голову подальше от своего уха и чувствуя уже почти неодолимое искушение запрокинуть ее на стеклянную поверхность столика и, прижав к нему спиной, положить конец этой невыносимой пытке. — Я просто кое о чем задумался.

— Я поставила бы пару центов на твои мысли, но кошелек остался в спальне, — ее руки массировали ему плечи, и жар от ее ладоней проникал сквозь мягкую ткань рубашки, утраивая его страдания.

Буду счастлив отнести тебя туда в любой момент, как только пожелаешь. Коварная частичка его мозга тихонько нашептывала, что Гардинеры, судя по всему, вернутся не так уж и скоро, возможно, только глубокой ночью. А что касается предохранения, то существовали и другие способы, чтобы предотвратить…

Нет. Он решительно затряс головой, словно пес, стряхивающий с себя воду. «Другие способы», мысли о которых запускали сейчас опасные щупальца в зону его здравого смысла, были ненадежны, тем более что он не слишком-то доверял своему самоконтролю в этой области. Глубоко вздохнув, он ослабил объятия, почти отпуская ее.

— Пожалуй, нам пора собираться на ужин.

— А-а, ну ладно, — сказала Элизабет, и маленькая морщинка прорезала ее лоб. Затем ее лицо вновь приняло беззаботное выражение, и она соскочила с его колен, протягивая ему руки: — На случай, если тебе понадобится помощь, чтобы встать, после того как я расплющивала тебя по стулу Бог знает сколько времени, — поддразнила она.

Он поднялся со стула без ее помощи и схватил ее за руку.

— Можешь расплющивать меня сколько угодно, в любое время, — усмехнувшись, сказал он. — Ты готова идти?

— Дай мне минутку, я только слегка подправлю прическу и макияж и захвачу сумочку.

Решение его дилеммы вдруг со всей ясностью выкристаллизовалось у него в голове, и он сразу же приступил к его осуществлению.

— Почему бы тогда нам не встретиться на улице, у входа в отель? Служителю паркинга как раз понадобится пара минут, чтобы выкатить мою машину, — но сперва он остановится у киоска с сувенирами, расположенного в вестибюле отеля, и решит одну из своих насущных проблем.

— Ох, ну ты же можешь просто позвонить им и сказать номер своего жетона, — сказала она, слегка покачав головой. — Телефон вон там, у меня в…

— Да нет, я лучше сделаю это лично, — Уильям лихорадочно поискал какой-нибудь предлог для оправдания. — Я дал одному из смотрителей щедрые чаевые, чтобы он как следует позаботился о машине, и хочу убедиться, что он с этим справился.

Элизабет улыбнулась ему такой широкой, теплой улыбкой, что у него чуть не подкосились колени.

— Узнаю моего парня, — сказала она, положив руку ему на плечо и приподнимаясь на цыпочки, чтобы чмокнуть его в щеку. — Следит за своей машиной, чего бы это ни стоило. Надеюсь, это не очередная Феррари?

— Приходи вниз и сама увидишь, — его руки сомкнулись вокруг ее талии, и он склонил к ней голову за поцелуем, накал которого опасно зашкалил за пятый уровень по тревожной шкале, и от которого они, задыхающиеся и раскрасневшиеся, с трудом сумели оторваться. Он с сожалением взглянул на кровать.

— Нам лучше прекратить это, а то мы так и не попадем в ресторан до закрытия.

— Ты знаешь, мы ведь могли бы заказать еду в номер, — она потянулась, чтобы пригладить ему волосы, отчего даже кожа у него на голове, казалось, немедленно зарядилась электричеством, — и тогда не надо будет никуда идти, — ее нежные губки ласково притронулись к его щеке.

Внезапно он почувствовал, что совсем не может дышать, и в конце концов решил, что умереть от сексуальной неудовлетворенности, пожалуй, все-таки возможно. Собрав последние крохи своей решимости, он отступил от Элизабет и направился к двери.

— Увидимся в вестибюле.

Элизабет растерянно уставилась на дверь, изумляясь той целеустремленной поспешности, с которой Уильям буквально вылетел из комнаты. Отказавшись от моего предложения. Очень лестно.

Умом она понимала, что у нее есть такое же право, как и у Уильяма, соблазнять самой, а не быть соблазненной, но из-за до сих пор не покинувшей ее неуверенности во всем, что касалось секса — возможно, оставшейся после Майкла, а возможно, сохранившейся еще со времен подросткового смущения по поводу рано оформившейся фигуры, — ей было крайне неловко брать инициативу на себя. И обретению уверенности в себе совсем не помогло то, что ее добыча тут же шарахнулась в противоположном направлении, когда она наконец попыталась преодолеть свои комплексы и сделала первый шаг.

Она зашла в ванную и внимательно изучила свое отражение в зеркале. Нет, вроде ничего особо пугающего в ее внешности не было. Помада с губ, разумеется, исчезла, но ее бы не удивило, если бы и весь ее макияж бесследно растаял, учитывая тот жар, который охватил их на балконе. И все же, несмотря на весь этот пыл и очевидное свидетельство того, что Уильям желал ее, он предпочел ресторан интимному ужину на двоих, поданному в зоне прямой досягаемости ее кровати.

Она нанесла помаду и, хмурясь своему отражению в зеркале, пожала плечами. Можно было смело довести себя до психушки, пытаясь прочесть то, что творится у Уильяма в голове — его талант быть непостижимым и загадочным уступал лишь его музыкальному дарованию. Но у нее не было никаких сомнений в том, чего хочет она сама. Элизабет бросила в сумочку зубную щетку и еще несколько необходимых мелочей. А раз уж я беру инициативу в свои руки, то как насчет?..

Она поспешила к двери, радуясь, что вовремя вспомнила о такой важной детали. Оставалось надеяться, что сувенирный киоск вечером в воскресенье будет еще открыт.

Уильям припарковал машину на стоянке у ресторана «Клиффсайд» и украдкой зевнул, прикрывая рот ладонью. Он усиленно поморгал, надеясь немного прояснить затуманенное зрение, ибо веки отяжелели настолько, что ему приходилось смотреть на мир в основном сквозь завесу собственных ресниц. Он поражался тому, что его тело было, казалось, на грани полного коллапса, в то время как сердце колотилось в усиленно-бодром ритме.

Он слишком устал, чтобы разговаривать за рулем, ибо последние еще функционирующие остатки его разума были направлены на управление автомобилем в условиях левостороннего движения. Элизабет также хранила молчание, если не считать нескольких поддразнивающих замечаний по поводу Порше.

— У некоторых мужчин есть девушки в каждом порту, — сказала она с лукавой усмешкой, — а у тебя — спортивные машины, — она прикрыла ладонью его руку, лежащую на рычаге сцепления. — Не то чтобы я жаловалась, впрочем.

К машине поспешил служащий парковки, распахивая дверцу для Элизабет, в то время как Уильям с трудом заставил себя подняться на ноги. Она взяла его под руку, и они вместе поднялись по ступенькам, ведущим в ресторан.

«Клиффсайд» был любимым рестораном Уильяма на острове — он славился превосходной кухней, исключительны выбором вин и захватывающим дух видом на океан. Хотя Уильям никогда не приходил сюда с дамой, Ричард частенько нахваливал магические свойства столиков в этом заведении, удачно врезанном в уступ скалистого утеса, с видом на безбрежную водную гладь — особенно в лунную ночь. «Говорю тебе, старик, — заливался Ричард как-то днем, когда они праздно валялись у бассейна, — добавь к этому еще бутылочку хорошего вина — и все, приходится их в буквальном смысле от себя оттаскивать».

Уильям покосился на Элизабет и увидел восторженное выражение ее лица, с которым она оглядывала располагавшуюся внизу залитую светом факелов площадку открытой террасы.

— Как же здесь красиво, — выдохнула она, прижавшись поближе к нему и крепко сжав его локоть. Очевидно, Ричард не преувеличивал.

Он назвал официантке свое имя, после чего та поморщилась и, извинившись, быстренько удалилась. Пока он недоумевал по поводу такого странного приема, волна усталости накатила на него с новой силой. Он пошатнулся, как пьяный, ухватившись за стойку, чтобы удержать равновесие.

Элизабет схватила его и за второй локоть.

— С тобой все в порядке?

Прежде чем он сумел что-либо ответить, у него вырвался широкий зевок.

— Ты практически спишь на ходу, да? — в ее голосе слышалась смесь беспокойства и недовольства.

— Как только мы сядем, все будет нормально, — по крайней мере, он на это надеялся. Упасть лицом в тарелку с салатом казалось не менее реальной альтернативой.

— Давай не будем сегодня ничего затевать, — сказала она. — Тебе нужно сейчас выспаться, а не пускаться в ресторанный разгул.

— Я прекрасно себя чувствую, — но его словам не хватало убежденности, и ее ответная хмурая морщинка излучала скептицизм.

От ее неминуемого колкого возражения Уильям был избавлен возвращением официантки, следом за которой спешил метрдотель.

— Добрый вечер, мистер Дарси, — пропел он, источая елейное радушие. — Какое удовольствие снова видеть вас здесь. Надеюсь, миссис Дарси и мисс Дарси пребывают в добром здравии. И мистер Фитцуильям тоже, разумеется.

— Да, благодарю вас.

— Рад это слышать, — выражение лица метрдотеля колебалось между сердечной улыбкой и болезненной гримасой, — но я боюсь, что у нас этим вечером вышла небольшая промашка. Видите ли, вы заказали столик на семь часов, а сейчас, как вы знаете, уже больше половины восьмого. Мы решили что, возможно, ваши планы изменились.

Уильям поднял брови, в высокомерном молчании ожидая дальнейшей информации.

В схватке за контроль над выражением лица метрдотеля победила гримаса, и он извиняющимся тоном произнес:

— Боюсь, что мы уже отдали ваш столик другим посетителям буквально несколько минут назад, — заикаясь, он торопливо продолжил: — Разумеется, первый же освободившийся столик будет за вами, но, похоже, пройдет какое-то время, прежде, чем кто-то из посетителей закончит ужинать.

Когда это известие наконец проникло в затуманенный от усталости мозг Уильяма, его ноздри угрожающе раздулись. Он уже приготовился отчитать метрдотеля, после чего выйти из ресторана прочь, чтобы никогда больше сюда не возвращаться, но Элизабет заговорила прежде, чем его измученные недосыпанием синапсы успели отправить инструкции голосовым связкам.

— Ну конечно, мы все понимаем, — сказала она, — но, к сожалению, не можем ждать, пока освободится столик. А вы не могли бы обслужить нас как-то по-другому? Я уверена, что обычно вы не готовите еду на вынос, но, может быть, только на этот раз, в виде исключения?.. — она склонила голову набок и вопросительно приподняла брови.

— Ну конечно! С большим удовольствием, — тело менеджера, казалось, обмякло от облегчения.

— Огромное вам спасибо, — сказала она. Потом взглянула на Уильяма. — А можно нам пока подождать в холле? Мы смогли бы там хотя бы присесть.

— Разумеется, — менеджер протянул руку, указывая им направление. — Мы также можем накрыть вам ужин там, если пожелаете.

Элизабет улыбнулась менеджеру, отрицательно покачав головой:

— Благодарю вас, но наши сердца отданы столикам на открытой террасе.

Уильям поплелся замыкающим в их небольшой цепочке, слегка ошеломленный тем, как быстро и изящно Элизабет перехватила у него контроль над ситуацией. Она излучала тонкую ауру доброжелательной уверенности, которой он восхищался и, если быть до конца честным с собой, немного завидовал.

Как только они комфортно устроились на мягком синем диване в холле, Элизабет с улыбкой повернулась к нему:

— Извини. Мне, наверное, стоило сначала обсудить этот план с тобой, да?

Он откинулся назад и вытянул руку вдоль спинки дивана у нее за головой.

— Честно говоря, сегодня я только счастлив передать всю инициативу тебе.

— Что просто лишний раз доказывает, насколько ты устал.

Он виновато улыбнулся в знак согласия. Даже перспектива ожидания ужина теперь не слишком его беспокоила просто потому, что он удобно устроился на диване, а не стоял на ногах.

— Кстати, о твоем плане: а где мы будем есть наш ужин на вынос?

— В Пемберли, если ты не против.

— Ну разумеется, не против, — они могли бы поужинать в беседке у бассейна или за столиком в саду. Он нахмурился, удивляясь своей внезапной тяге к аллитерациям, но списал ее на усталость. Или мы могли бы премило перекусить подле постели. От этой мысли он сразу же проснулся. Да, ужин в Пемберли устроит его как нельзя лучше.

Она угнездилась поближе к нему.

— Может, даже и к лучшему, что у них нет свободного столика. Мне кажется, ты слишком устал, чтобы ужинать здесь. Тебя нужно доставить домой, накормить и как можно быстрее уложить в кровать.

Он все еще мечтательно наслаждался этой соблазнительной перспективой, когда к ним подошел бармен с бутылкой шампанского и двумя бокалами.

— Угощение от метрдотеля, — произнес он с отчетливым британским акцентом, смягченным характерной напевностью речи островитян. Уильям посмотрел на год урожая и марку и кивнул, принимая этот знак внимания.

Уильям и Элизабет потихоньку потягивали шампанское в молчаливом умиротворении, не отводя друг от друга глаз. Вид, открывавшийся из холла, не мог сравниться с атмосферой на нижней террасе, но он чувствовал, как постепенно сдается мягким ласкам влажного тропического воздуха и уютному теплу, исходившему от тела сидевшей с ним рядом Элизабет. Он тихонько пододвинул к ней ногу, пока она не начала лениво тереться об ее туфельку, и ее улыбка стала шире, а ножка прижалась к его ноге еще тесней. Он поставил бокал на низкий столик перед ними и взял ее за руку.

— Я еще не поблагодарил тебя за то, что ты надела кулон.

— Тебе не за что меня благодарить, — она взглянула вниз, на зеленое сердечко. — Я ношу его с огромным удовольствием.

— Но я был рад увидеть его у тебя на шее и понять, что это означает. Во всяком случае, я надеюсь, что истолковал это правильно.

Она кивнула.

— Я совсем не могла его надевать какое-то время, после… после того, как ты уехал. Но с тех пор, как ко мне вернулась способность рассуждать, с кулоном я чувствовала себя ближе к тебе.

— Когда ты в тот вечер попыталась вернуть его… — он замолчал, покачав головой, — боль была еще слишком свежей.

— Прости. Просто, понимаешь, когда Шарлотта мне сказала, сколько ты, должно быть, за него заплатил…

— Мне плевать, сколько он стоит. Я не поэтому хотел, чтобы ты его носила.

— Но мне казалось неправильным оставлять у себя такой дорогой подарок, когда я не была уверена в нашем будущем… в том, что мы сможем быть вместе.

— Значит, ты собиралась порвать наши отношения, — его сердце сжалось.

— Я не знаю, — она крепче стиснула его руку. — Я была растеряна и подавлена; я не знала, что мне делать дальше. И мне показалось, что, если я уберу с глаз долой все, что напоминает о тебе, мне будет не так больно, — вздохнув, она покачала головой. — Но это было бесполезно. Сомневаюсь, что я переставала думать о тебе хотя бы на секунду.

Он поднес ее руку к губам.

— И я тоже, — он не мог выразить словами, как неотступно она преследовала его все эти долгие дни, но ему стало легче на душе, когда он услышал, что и с ней творилось нечто похожее.

— И не то чтобы я не пыталась тебя забыть. Я отказывалась говорить о тебе и заставила Джейн отнести орхидеи на работу, чтобы их не видеть. Я старалась как-то отвлечься, а однажды вечером даже сходила с подругами в бар для одиночек.

Глаза Уильяма сузились. Он предпочел бы думать, что она все это время сидела в одиночестве и тосковала по нему, так же, как он по ней.

— Не беспокойся, — сказала она с горькой улыбкой, которая тут же заставила его устыдиться своей эгоистичной мысли. — Это было ужасно. Я увидела там парня, чуть-чуть похожего на тебя, и это разбило мне сердце. Поэтому я рано вернулась домой и весь вечер смотрела старые черно-белые фильмы, пока наконец не уснула на диване.

Он погладил ее по руке.

— Бедная Лиззи.

Ее взгляд остановился на их соединенных ладонях.

— Я провела так много вечеров. Либо так, либо просто сидела и плакала навзрыд — а я ненавижу плакать. Я была так зла на тебя, и в то же время так скучала по тебе, что это было совершенно невыносимо.

Уильям мог ответить на это только одним способом — он склонился к ней и ласково притронулся губами к ее губам. Она погладила его по щеке, и их губы задержались, прильнув друг другу в касании легком, как перышко, но в то же время глубоком и нежном, исполненном целительного тепла.

Когда наконец он поднял голову, то заметил, что метрдотель пристально наблюдает за ними с расстояния, которое, должно быть, казалось ему наиболее деликатным и безопасным.

— Я думаю, нам следует сделать заказ прежде, чем у него случится сердечный приступ, — криво усмехнувшись, сказал Уильям.

В ее глазах заплясали веселые искорки, и она открыла меню.

— Держу пари, ты тут один из почетных клиентов?

— Очевидно, не настолько почетных, чтобы для меня зарезервировали столик, но полагаю, что так. И наша семья знакома с владельцами ресторана.

— Ага. Неудивительно, что бедолага чуть не плакал. От него ждут, чтобы он продал как можно больше столиков, но в то же время не погладят по головке за отказ обслужить друзей владельцев заведения.

Почтительно нависший над ними метрдотель принял заказ и поспешно ретировался на кухню, оставив их наедине с барменом. Уильям со вздохом облегчения откинулся назад, обхватив Элизабет рукой за плечи. Он закрыл глаза, чувствуя, как усталость и умиротворенное расслабление растекаются по всему телу, пробирая до костей, пока ему уже не начало казаться, что он вот-вот растворится в диване. Его пальцы зарывались в ее локоны и поглаживали нежное обнаженное плечо, и она придвинулась поближе к нему, положив голову ему на грудь. Дальним уголком сознания он смутно различал в окружавшем его неясном, расплывчатом шуме отдельные звуки — негромкий гул голосов, доносившихся с нижней террасы, периодическое позвякивание столовых приборов и тарелок с бокалами, и где-то еще ниже — немолчный и неустанный шелест океана, всегда спокойного и кроткого с этой стороны острова.

— Может, пока мы ждем, обсудим одну из наших сложных тем? — она приподняла голову с его груди.

Он состроил гримасу. Он не хотел рисковать и, возможно, испортить этот вечер, а кроме того, полагал неразумным скрещивать с Элизабет словесные шпаги в своем нынешнем умственно истощенном состоянии.

— А это не может подождать до завтра?

— Конечно. У нас еще есть время. Я, по крайней мере, так думаю. Когда тебе нужно возвращаться в Нью-Йорк? Через два-три дня?

— Что ты имеешь в виду?

— Ну, я полагаю, что тебе велено непременно вернуться домой ко Дню Благодарения, если не раньше.

Уильям чуть слышно фыркнул, изогнув сжатые губы. Она понимала его бабушку очень хорошо.

— Пока ты здесь, и я буду здесь, — ничто в мире, даже угроза навлечь на себя гнев Роуз Дарси, не могло сейчас заставить его покинуть Элизабет.

Она села прямо и улыбнулась, глядя ему в глаза.

— Это очень мило, но если ты хочешь провести праздник с семьей, я не возражаю против того, чтобы поехать с тобой в Нью-Йорк.

— Спасибо, но — нет, — ранее этим вечером он уже обдумал и отклонил такую возможность.

Ее улыбка поблекла.

— Если неудобно, чтобы я остановилась у вас дома, я могу пожить у Салли. Я уже позвонила ей, чтобы убедиться, что она меня примет.

— Нет-нет, дело не в этом, — он ободряюще улыбнулся ей. — Ты просто не представляешь, как я все это время мечтал показать тебе Пемберли, и вот наконец мне выпал этот шанс. И я не хочу, чтобы наше пребывание здесь было таким кратким. Кроме того, тут ты будешь целиком и полностью моя, и мне не нужно будет тебя ни с кем делить.

— Почти ни с кем. Не забывай о моих дяде и тете.

— Ну, полагаю, с ними я смогу немного поделиться. — Совсем чуть-чуть.

Они снова замолчали, и Уильям почувствовал, как его вновь охватывает умиротворенный ступор. Он едва не скинул туфли, чтобы водрузить ноги на низкий столик, но в последний момент вспомнил, где находится.

— Спасибо, что поговорил с Чарльзом о Джейн, — произнесла Элизабет после продолжительной паузы.

Он заставил себя вернуться из полусонного состояния.

— Не нужно меня благодарить. Я должен был сделать это гораздо раньше. Я так понимаю, он с ней уже встретился?

— Ты хочешь сказать, что не знаешь об этом? — она удивленно взглянула на него.

— Я не разговаривал с ним с тех пор, как улетел из Лос-Анджелеса.

— Он сейчас более или менее постоянно обретается в Сан-Франциско, и они с Джейн… ну, она говорит, что они решили на сей раз не торопиться, но у меня такое ощущение, что уже очень скоро они заживут вместе в своем доме и начнут планировать новую свадьбу.

— Я рад, — он почувствовал неприятный укол при упоминании о доме — том доме, который Чарльзу, скорей всего, придется продать. — Мне очень жаль, что я причинил им столько боли — им и тебе. Это было простое недоразумение, но я понимаю, что отчасти сам был в этом виноват.

— Да, это так, — подтвердила она, — но и Чарльз должен был лучше объяснить тебе, что именно произошло. И он должен был сказать тебе — и своему отцу, — чтобы вы катились куда подальше со своими указаниями и советами.

Он грустно усмехнулся, но его улыбка вскоре поблекла.

— Значит, мое письмо все-таки сыграло свою роль? Для тебя, я имею в виду.

Она кивнула.

— Я-то думала, что ты знал, почему Джейн не подписала брачный договор. Учитывая, как мало Чарльз тебе рассказал, неудивительно, что у тебя возникли сомнения. Но знаешь… — она заколебалась, повернувшись к нему и внимательно вглядываясь в его лицо. Должно быть, удовлетворенная тем, что увидела, Элизабет продолжила: — Ты был чертовски самонадеян в оценке мотивов Джейн, особенно учитывая то, как мало знал о ней. И даже после того, как узнал ее лучше, после того, как имел возможность увидеть, какая она на самом деле… — Элизабет покачала головой. — Неужели тебе ни разу не приходило в голову, что ты мог и ошибаться?

— Приходило время от времени. Но, принимая во внимание то, что, как я думал, мне известно о брачном договоре… — он замолчал. Все равно в письме он объяснил это гораздо лучше, чем ему удалось бы сделать сейчас.

Она помолчала, изучая свои ногти.

— Мне так обидно, что ты совершенно не принимал в расчет мое мнение о ней.

— Я меньше всего хотел обидеть тебя этим, Лиззи. Но ведь никто не будет ожидать от человека объективного, непредвзятого мнения о собственной сестре. Учитывая, что она не подписала брачный договор и не проявляла никаких признаков того, что испытывает к Чарльзу сколько-нибудь сильные чувства, я считал, что мои выводы вполне обоснованны.

Она вздохнула, выпрямилась на диване и взяла со столика свой бокал.

— А тебе никогда не приходило в голову, что, может быть, Джейн просто не свойственно выставлять напоказ свои чувства? Что она предпочитает прятать их от окружающих?

Уильям почувствовал, что не выдержит допроса, но и препираться с Элизабет ему сейчас не хотелось. Он ухватился за бокал с шампанским, как за спасительную возможность уйти от ответа.

— И я нахожу это довольно интересным, — продолжила она и, словно разгадав его уклончивую тактику, остановила взгляд сузившихся глаз на бокале в его руке. — Джейн тебе никого не напоминает? Кого-то, кто тоже предпочитает держать свои чувства при себе?

Элизабет так ловко подстроила ловушку, что он и не заметил ее до тех пор, пока она не захлопнулась.

— Никогда об этом не задумывался.

— Могу припомнить сотни случаев, когда у меня не было ни малейшего представления о том, что творится в твоей голове. Хорошо, что я не предположила самого худшего и не вычеркнула тебя из своей жизни, правда?

У Уильяма возникло сильное искушение сказать, что именно это она и сделала, когда прогнала его, запретив звонить. Но в интересах мира и гармонии он отбросил эту мысль и привлек ее поближе к себе, поглаживая по волосам.

— Я знаю, что меня иногда сложно бывает понять — ты и сама слышала, как Ричард и Соня дразнят меня непроницаемым, — и порой я делаю это намеренно. Но ты — единственная, кто когда-либо сомневался в моих чувствах к тебе.

Она опустила глаза, рассматривая свои колени, а затем снова посмотрела на него, чтобы встретить его пытливый взгляд.

— Я знаю. Шарли и Джейн всегда разбирались в твоих чувствах лучше меня. Мне просто очень трудно было поверить, что я тебе и в самом деле по-настоящему дорога.

— Я никогда не понимал, почему. Ты забавная и умная, ты добрая и великодушная со всеми, кроме меня…

Она поморщилась.

— Прости.

— Я шучу, — сказал он, и с легкой улыбкой прикоснулся губами к ее волосам. — Ну, почти, во всяком случае.

Элизабет отстранилась и с лукавой ухмылкой ущипнула его за бок:

— Ах ты, гад!

Уильям ничего не имел против полноценной шутливой борьбы со щекоткой где-нибудь наедине, там, где она могла бы постепенно перерасти в нечто более интересное. Но они сидели в холле ресторана — практически пустом, но все же общественном месте. Он ухватил ее за локти, пока она, хихикая, пыталась вырваться из его захвата.

— Позволь мне закончить мысль, — сказал он, глядя ей прямо в глаза. — У тебя также ангельский голос, ты делаешь меня счастливым, и ты настолько сексуальна, что месяцами держала меня скрученным в тугой узел.

Ее губы изогнулись, и она приподняла одну бровь, изобразив шутливую пародию на маняще-призывный взгляд.

— Ну, я полагаю, что этот узел мы уже довольно успешно развязали.

Быстро оглянувшись по сторонам, чтобы убедиться, что они одни, он выпустил ее локти, отвел в сторону длинные каштановые пряди и пощекотал губами ее шею прямо за ушком, за что был вознагражден ее тихим вздохом.

— Это было очень, очень, очень давно, — прошептал он.

Она обольстительно медленно провела пальчиком вдоль ворота его рубашки, и он содрогнулся, когда его кожа запылала от этого легкого прикосновения. Он едва не усадил ее на себя, запоздало напомнив себе — уже второй раз за последние шестьдесят секунд, — что холл не давал никакой гарантии их уединению.

— Где же эта чертова еда?

Глаза ее блеснули безошибочным пониманием.

— Уверена, что ее очень скоро принесут.

— Не так скоро, как хотелось бы, — пробурчал он, скрестив руки на груди, и хмуро уставился на нее, когда она весело рассмеялась в ответ.

— О-о, какое блаженство! — тихонько простонала Элизабет.

— Хочешь еще? — пламя свечей таинственно поблескивало в его горящих темных глазах.

Она кивнула, и ложечка с шоколадным муссом скользнула в ее полуоткрытые губы. Густая сладкая масса заполнила рот и она снова застонала, приходя в восторг от восхитительных вкусовых ощущений. Он жадно посмотрел на нее, непроизвольно облизнувшись, и она задрожала, понимая, что его страстное желание относилось вовсе не к муссу.

У него были самые красивые губы, которые ей когда-либо доводилось видеть — не то чтобы она вообще раньше обращала особое внимание на мужские губы. Они были идеальной формы — не слишком тонкие, не слишком полные — и очень выразительные. На людях он обычно казался серьезным, даже угрюмым, но на самом деле у него был широкий репертуар самых разнообразных улыбок: чуть заметный изгиб губ, который едва подсвечивал теплом его лицо, самодовольная ухмылка, вызывавшая у нее желание одновременно дать ему хорошего пинка и как следует расцеловать, ну а лучше всего была та захватывающая дух мальчишеская усмешка, которая собирала морщинками уголки его глаз и украшала щеки очаровательными ямочками. Заставлять Уильяма Дарси улыбаться сделалось одним из ее любимейших занятий, тем более, что, как она знала, самые сногсшибательные свои улыбки он приберегал для нее одной.

Она подхватила со стола стаканчик с муссом и выдернула ложечку из его руки прежде, чем он успел отреагировать.

— Теперь моя очередь, — объявила она с задорным блеском в глазах.

Милая солнечная улыбка — та, от которой у нее всегда слабели колени, — расцвела на его лице.

— Я так и знал, что скоро ты узурпируешь весь мусс. А я еще, между прочим, ни капельки не попробовал.

— Я с тобой поделюсь, — сказала она, наполняя ложку. — Открой рот пошире.

Когда его губы сомкнулись вокруг ложки, ей показалось, что он только что поглотил ее саму, а не мусс. Его глаза с расширенными зрачками буквально впились в нее, словно темные колодцы, полные чувства, которое угрожало при малейшей искре вспыхнуть ярким пламенем.

И так продолжалось весь ужин. Когда они приехали в Пемберли, Уильям предложил устроиться в беседке, и они накрыли стол при свечах рядом с бассейном. Здесь было невероятно красиво: бассейн, подсвеченный изнутри, пальмы, перешептывающиеся над их головами с теплым вечерним бризом, и океан, с шумом разбивающийся о скалы где-то внизу. Но ничто, даже искусно приготовленная изысканная еда, вкус которой она едва ощущала, не могло надолго отвлечь ее внимание от Уильяма.

Элизабет была изумлена своим абсолютным, совершенным, хоть и чисто интуитивным, ощущением его тела, всего его существа. Она смотрела на его руку и почти видела, как под кожей струится по венам кровь; ей казалось, что она слышит глухой и размеренный стук его сердца, бьющегося в такт ее собственному. Его тело излучало жар и волны мощной, неукротимой мужественности, от которой у нее трепетало все внутри.

К тому моменту, когда он открыл стаканчик с шоколадным муссом и скормил ей первую ложку, она уже всерьез помышляла о том, не броситься ли ей в бассейн, чтобы немного остудиться, или — в качестве альтернативы — не бросить ли Уильяма на землю, чтобы атаковать его. Если вскоре кто-то из них не сделает первый шаг, они просто вспыхнут и сгорят дотла, превратившись в две кучки пепла, которые садовник утром сметет с газона.

— Достаточно? — спросила она с кокетливой улыбкой, помахивая ложечкой.

— Не думаю, что мне когда-нибудь будет достаточно, — его глаза не отрывались от ее губ.

Она снова наполнила ложку и протянула к нему, специально отклонив ее немного от курса, в результате чего мусс запачкал уголок его рта. Поморщившись, он потянулся за салфеткой, но она перехватила его руку.

— Позволь мне, — прошептала она, склоняясь к нему.

Элизабет высунула язычок и аккуратно слизнула мусс. У него вырвался глубокий, мучительный стон, и он обхватил ее губы своими. Она вздохнула и зарылась пальцами в его волосы, с готовностью приоткрывая рот в ответ на настойчивое требование его губ. У них был вкус красного вина и темного шоколада — немного странное, но совершенно божественное сочетание.

— Лиззи, — выдохнул он, с трудом оторвавшись от нее, — я стараюсь быть терпеливым и не торопить тебя, пока ты не будешь к этому готова, но больше ждать не могу.

— И я не могу, — прошептала она. — Я хочу тебя, Уильям.

— Я люблю тебя, cara, — простонал он, поднимаясь на ноги и увлекая ее за собой. Он заключил ее в объятья и они слились воедино — их руки ласкали друг друга, их рты упивались друг другом, их сердца бешено колотились. Он приник губами к ее плечу — тому, которое оставлял обнаженным открытый покрой ее платья, — и от цепочки коротких, но обжигающе горячих поцелуев она вся покрылась гусиной кожей. Застонав, она вытащила край его рубашки из-под ремешка брюк, и руки ее заскользили вдоль упругой, теплой поверхности его обнаженной груди.

— Пошли в дом, — выдохнул он, и она кивнула, соглашаясь. Он взял ее за руку и быстро провел к дому, где сразу же устремился по ступенькам на второй этаж, и Элизабет уже приходилось почти бежать, чтобы поспевать за широким, размашистым шагом его длинных ног.

Она оказалась в просторной, наполненной воздухом спальне, одна стена которой была полностью стеклянной. Двери, отворенные на большой балкон, впускали в комнату пряный, насыщенный аромат тропических цветов, смешанный с солоноватым привкусом океана.

На комоде стояла ваза с изысканными цветами — «райскими птицами» — и Элизабет, чуть слышно заворковав от удовольствия, подошла, чтобы рассмотреть их поближе. В зеркале она увидела, как Уильям с торопливой небрежностью отбросил прочь покрывало с постели. Затем подошел к ней, и она повернулась к нему.

Глаза его блуждали по ее телу, охватывая ее всю, с головы до кончиков пальцев ног, взглядом, полным нескрываемой жажды.

— Боже мой, как ты прекрасна, — прошептал он, привлекая ее в свои объятья.

Уже второй раз за вечер он произнес эти слова приглушенным, благоговейным тоном. Он мог бы произнести их и в сотый раз — она все равно не устала бы их слушать.

— Ты всегда заставляешь меня чувствовать себя такой, — она отодвинула прядку, упавшую ему на лоб. — Я люблю тебя.

Элизабет притянула к себе его голову и их губы снова встретились — горячие, ищущие, страстные. Его пальцы что-то нащупывали у нее на спине, а затем она почувствовала, как расстегивается молния ее платья. События вдруг стали развиваться с головокружительной скоростью, и не прошло, казалось, и нескольких секунд, как они уже оказались в кровати, и их обнаженные тела тесно переплелись, а руки и рты исступленно упивались друг другом, словно подхлестываемые какой-то безумной, отчаянной необходимостью.

Она видела над собой разгоряченное лицо Уильяма - его глаза казались почти черными от переполнявшего их страстного желания, а грудь тяжело вздымалась. Тот мягкий, терпеливый мужчина, который занимался с ней любовью в Сан-Франциско с такой неторопливой нежностью, мужчина, который прикасался к ней с осторожным, благоговейным трепетом и сдерживал свои желания ради нее – этот мужчина исчез. На его месте оказался незнакомец с огнем в крови, который не уступал ее собственному, и его руки уверенно и властно пробегали по ее телу, требуя — и получая — страстный отклик взамен.

— Я люблю тебя, — простонал он, склонился между ее ног и вдруг замер. Глаза его расширились от ужаса в тот же миг, как это осознание ворвалось и в ее затуманенный страстью мозг. С приглушенным проклятием он подался назад.

— Поверить не могу, что я чуть было не… Лиззи, прости меня.

— Твоей вины тут нет, — прошептала она. —Я тоже совсем забыла и вспомнила буквально только что.

Он отодвинулся на край кровати и сел к ней спиной.

— Черт, черт, черт!

Она редко когда слышала от него хоть одно ругательство, а трех подряд еще не доводилось слышать ни разу.

— Что случилось? — спросила она, садясь рядом и поглаживая его спину.

— Я купил презервативы в сувенирном киоске отеля, но они остались в машине, спрятанные под сиденьем.

— А почему ты их спрятал? Боялся, что я обвиню тебя в попытке погубить мою репутацию? — она обвила его сзади руками, тесно прижавшись к широкой спине и чмокнула в шею.

Он повернулся к ней и нежно поцеловал в плечо.

— Я просто не ожидал, что ты окажешься здесь, со мной… ну, в смысле, я не думал, что это произойдет уже сегодня. Я надеялся, что, может быть, позже на этой неделе… Но потом все стало происходить так быстро, и хотя я не был уверен, но мне казалось… мне показалось, что ты была бы не против… — его голос прервался.

— Ничего, все в порядке, ты можешь это сказать. Я желала тебя так же сильно, как ты желал меня. Это правда.

Он улыбнулся кривой, самоуничижительной усмешкой, которую она тут же добавила в свой каталог любимых улыбок, и уставился на свои колени.

— Так же? Это вряд ли, — тихо сказал он.

Мужчины находятся в невыгодном положении по сравнению с женщинами в том смысле, что им труднее скрывать свои желания, но сейчас она пожалела, что не может предоставить ему какое-нибудь наглядное подтверждение в доказательство своих чувств. Затем вдруг сообразила, что может.

— Тебе не нужно выходить на улицу за своими презервативами, — мягко произнесла она. — Мы можем воспользоваться моими.

— Твоими?

— Сегодня в сувенирном киоске был аншлаг.

Глаза Уильяма расширились.

— Ты купила презервативы, чтобы мы могли…

Она тихо рассмеялась.

— Да, чтобы мы могли, — и чуть было не засмеялась снова, увидев, каким восторгом озарилось его лицо при этом известии. — Господи, кто бы мог подумать, что все, что мне нужно, чтобы сделать тебя счастливым — это купить упаковку латекса! Моя сумочка осталась внизу, на кухне. Я сейчас за ней схожу, — она огляделась вокруг в поисках платья.

Он протянул руку, удерживая ее.

— Нет, я сам схожу. Это самое меньшее, что я могу сделать.

После долгого, захватывающего дух поцелуя он медленно поднялся на ноги и направился к двери, и сердце Элизабет замерло, пока это восхитительное зрелище полностью не скрылось из виду.

Уильям чувствовал себя полным идиотом. Когда-то он считал себя человеком с чувством собственного достоинства, но только не теперь, когда шел, крадучись, по коридорам Пемберли в чем мать родила, с зажатой под мышкой светло-серой дамской сумочкой. Дополнительный идиотизм его внешнему виду прибавляла эрекция, которая лишь ненамного уменьшилась за время его экспедиции. Она, как ни в чем не бывало, добродушно покачивала его орган с каждым шагом, пережив прерывание их занятий с поистине стоической невозмутимостью.

— Это все ты виноват, между прочим, — процедил он, бросив вниз взгляд сузившихся глаз. — Если бы ты прекратил откачивать к себе всю кровь от головы, мой IQ не падал бы на сто пунктов каждый раз, когда я оказываюсь с ней рядом.

По крайней мере можно было не тревожиться, что его кто-то увидит. Супружеская пара, присматривавшая за Пемберли и жившая в сторожке у ворот, получила строжайшие указания не появляться в главном здании до утра.

Он повернул за угол, зашел в свою спальню и замер на месте. За время его короткого отсутствия Элизабет погасила лампу и зажгла свечу, и язычок дрожащего пламени отбрасывал теперь колеблющиеся золотистые отблески по всей кровати. Она откинулась на подушках, и сполохи света переливались в ее роскошных волосах, рассыпавшихся по обнаженным плечам. Кожа ее казалась нежнейшим кремовым бархатом на фоне белоснежной простыни, прикрывавшей грудь. Его сердце вдруг пронзила вспышка острой боли от этого почти сверхъестественного зрелища, и он медленно покачал головой. Когда он заговорил, его голос был еле слышен.

— Лиззи, у меня от тебя просто дух захватывает.

Ее застенчивая улыбка стала теплее, пока она оглядывала его с ног до головы.

— Ты и сам выглядишь довольно мило, хотя цвет сумочки, пожалуй, все же не твой. Но, с другой стороны, у меня есть пара подходящих к ней туфель на шпильках, которые могут значительно улучшить форму твоих ног.

Он улыбнулся и пересек комнату, чувствуя, как кожу на теле покалывает от ее восхищенного взгляда. Он забрался под простыни, а она тем временем открыла свою сумочку и извлекла из нее маленькую коробочку, которую протянула ему.

— Размер «Титан», — прочел он на упаковке, и его губы изогнулись в ухмылку. — Ну что ж, благодарю вас, мэм.

— У меня, конечно, нет особой базы для сравнения, — сказала она, покраснев до корней волос, — но, судя по моему ограниченному опыту, у тебя… ну, то есть, мне показалось, что тебе может понадобиться… — она с шумом выпустила воздух сквозь сжатые зубы. — О Господи ты боже мой, я же взрослая женщина! Почему я превращаюсь в какую-то заикающуюся идиотку, как только речь заходит о таких вещах?

— Ты не идиотка, cara. Просто для тебя это новая территория, вот и все. Во всяком случае, я так полагаю, это первый раз, когда ты покупаешь презервативы, — он открыл коробочку.

Она кивнула.

— И я не смогла набраться смелости и попросить продавца примерить их, чтобы прикинуть размер.

Уильям хихикнул.

— Не волнуйся, они будут в самый раз, — он вытащил пакетик и положил его на ночной столик. — Ну, а теперь иди ко мне.

С блаженным вздохом она прильнула к нему, уютно прижимаясь всем телом.

— Ну, а сейчас, когда ты вернулся, обещай, что больше никто и ни под каким предлогом не покинет эту кровать.

— Вообще никогда? Я согласен, — он широко улыбнулся. — Но я почти рад, что нам пришлось на пару минут прерваться, — он склонился, чтобы покрыть поцелуями ее округлое плечо.

— Почему? — она лениво провела ноготком по его груди, поигрывая с растущими там темными пружинистыми волосками, и раздразнила его сосок, пока он не затвердел, приподнявшись крошечным коричневым пиком.

Он прикусил губу и тихонько застонал. Вообще-то он не был уверен в том, что это очень мужественно — получать удовольствие от того, что тебе ласкают соски, — но ощущение было на редкость приятным. Он отплатил услугой за услугу, обхватив ее грудь ладонью и легонько потеребив тугую бледно-розовую бусинку между большим и указательным пальцем. Она изогнулась и резко втянула в себя воздух.

— Ты так и не ответил на мой вопрос, — прошептала она.

— Какой вопрос? — он мял и нежно стискивал теплую, упругую округлость, наполнявшую его ладонь — матово-бледную, источающую тонкий аромат жасмина. Охваченный нетерпением попробовать ее на вкус, он склонил голову.

— Я спросила тебя, почему… оххх… почему ты рад, что мы прерва… прервались ненадолго, — ее глаза были закрыты, а пальцы зарывались в его волосы.

Он приподнял голову и взглянул на нее, озадаченный этим вопросом — его чувства уже были целиком поглощены ею, и все остальные мысли бесследно выветрились из головы, — но в конце концов вспомнил, что именно произнес чуть раньше.

— Потому что до того я чересчур торопился. А это слишком важно, чтобы спешить.

— Это? Ты имеешь в виду наши занятия любовью?

Он легонько провел большим пальцем по ее щеке, не переставая изумляться нежной мягкости кожи.

— Это навсегда, Лиззи — во всяком случае, для меня это так. Для меня нет ничего более важного в целом свете. Мне выпал с тобой еще один шанс, и на этот раз я должен все делать как следует.

Ее руки медленно и осторожно продвигались вдоль его груди — дразнящие, ласковые, любящие.

— Не волнуйся, — прошептала она, — ты все делаешь как следует.

Затем ее руки скользнули ниже, и он резко вздохнул, откидывая голову на подушку и зажмуривая глаза. Его мускулы натянулись как струны, когда он выгнулся по направлению к ней, приподняв бедра в безмолвной, отчаянной просьбе, но сердце его пело от радости.

Лежа рядом и лаская друг друга, они не замечали времени, ибо их руки и губы проливали целительный бальзам на их истерзанные души. Улыбки Элизабет на пляже дали ему надежду, а ее прямое и откровенное признание в любви, сделанное на балконе в гостинице, смягчило его боль, но только теперь, когда она безраздельно отдалась ему, он окончательно поверил в то, что он любим.

Он чувствовал это в ее нежных, трепетных касаниях и в той дрожи, которая охватила ее, когда она прильнула к нему всем телом, а ее теплые губы с пылкой готовностью прижались к его груди. Он чувствовал это, когда она с озорной улыбкой потянулась за презервативом, непременно желая лично проверить, подойдет ли ему размер, и когда они вместе, смеясь и обмениваясь жадными поцелуями, обнаружили, что размер подошел. Он чувствовал это, когда погружался в ее манящее глубокое тепло, обретая в нем тот единственный дом, который искал всю жизнь. Он чувствовал это, когда она лежала под ним, и бедра ее изгибались в такт его ритму, а слезы радости текли из ее глаз, в то время как его собственные слезы капали на подушку, на которой покоилась ее голова. Он чувствовал это, когда она притянула его вниз, больше не пугаясь тяжести его тела, и прижала к себе с такой силой, словно пыталась целиком вобрать его в себя или же полностью раствориться в нем самой. И он чувствовал это, когда она судорожно вцепилась в его плечи и вскричала, пока ее тело сотрясалось в беспомощном экстазе, а глаза неотрывно смотрели в его глаза, и целая Вселенная любви изливалась из их сияющих зеленых глубин.

Их тела все еще были слиты воедино, когда он осторожно перекатился на бок и прижал ее к себе, ласково упершись подбородком ей в макушку и ощущая, как ее руки медленно ослабляют конвульсивную хватку, которой она держалась за него. Вскоре он почувствовал, как ее губы продвигаются вдоль его шеи, легонько и нежно пощипывая кожу — мягкие, теплые и чуть влажные.

— М-м-м, какой же ты вкусный, — приглушенным голосом прошептала она.

Он провел руками по ее спутанным волосам.

— Спасибо, — тихо произнес он.

— За что?

— За то, что ты любишь меня. — Он легонько притронулся пальцем к изумрудному кулону.

Она погладила его по щеке.

— Люблю.

— Я знаю.

Они поцеловались — медленно и глубоко, и его бедра непроизвольно вновь начали покачиваться, тесно прижимаясь к ней.

— Как ты? — мягко спросила она. — Ты ведь не…

— Нет еще, но если ты не против…

— Ну разумеется, не против.

И это началось снова, уже в более быстром, лихорадочном ритме, теперь, когда он стремился к собственному освобождению. Он смотрел вниз, в ее полные любви глаза и думал обо всех своих одиноких мечтаниях, в которых ее призраки являлись к нему бледными, пустыми тенями чего-то настолько живого и яркого, чего-то, что способно было вывернуть наизнанку его тело и душу и полностью перевернуть его жизнь. А потом ощутил стремительный напор раскаленной добела чувственной силы, которая, казалось, поднималась в нем от самых кончиков пальцев ног, натягивая по пути каждый мускул в его теле, — и больше уже не мог ни о чем думать. Он запрокинул голову и со страстным стоном устремился в парящий, невесомый полет радостного забвения.

Элизабет тихонько баюкала голову Уильяма на своей груди, вытирая уголком простыни капельки пота у него на лбу. Его прерывистое дыхание постепенно успокаивалось, и они лежали вместе в глубокой тишине, которая не требовала слов. В эти редкие, совершенные моменты их близости он полностью, безраздельно принадлежал ей: ничто не таилось внутри, все оборонительные заслоны были отброшены, и душа его была отдана ей на сохранение. Она погладила его по спине, охваченная мощным защитным импульсом, от которого ком вставал в горле и глаза наполнялись слезами. Никогда еще она не любила его сильнее.

Снаружи доносился ночной хор древесных лягушек, звучащий под мерный отдаленный аккомпанемент океанских волн, бьющихся о берег. Дыхание Уильяма сделалось глубоким и размеренным дыханием сна, охлаждающим через регулярные интервалы ее разгоряченную кожу. Она дотянулась до ночного столика и загасила двумя пальцами свечу, оставив комнату освещаться лишь слабым серебристым лучом лунного света.

— Я люблю тебя, — прошептала она, осторожно убирая у него со лба чуть влажные завитки спутанных темных волос. — И думаю, что для меня это тоже навсегда.

 

© 2007. Все права принадлежат автору