Нежданная песня > Оглавление > Глава 52

Глава 52

 

— Лиззи, хочешь еще чаю?

— А, что?.. Ох — да, пожалуйста.

По тому, как изогнулись губы Мэдлин, пока она наливала чай, Элизабет поняла, что ее рассеянность не осталась незамеченной.

— Извини, тетя Мэдди. Сегодня из меня ужасная компаньонка. Да и вчера было не лучше, если уж на то пошло.

— Ты не могла бы стать ужасной компаньонкой, даже если бы очень постаралась, — твердо произнесла Мэдлин. — Ты просто немного погружена в себя, и это совершенно понятно. Но он скоро позвонит — я в этом уверена.

Однако Элизабет не успокоила убежденность, прозвучавшая в голосе тети. Квалификация Мэдлин Гардинер как прекрасного врача не подлежала никакому сомнению, и она, безусловно, обладала на удивление обширными познаниями в истории, географии и культуре Барбадоса, но вот ее магический кристалл ясновидицы, похоже, был с изъяном. Ее предсказание — что Уильям позвонит в субботу — так и не сбылось, и, пока воскресенье проходило час за часом, не принося от него никаких вестей, Элизабет ощущала в себе все меньше и меньше способности думать о чем-либо и о ком-либо другом.

Несмотря на ее задумчивую рассеянность, первые два дня, проведенные на Барбадосе, были довольно приятными. Соблазнительное сочетание природных красот и британского колониального наследия придавало острову неотразимое очарование, и хоть Элизабет не удержалась от добродушного ворчания по поводу головокружительного темпа, в котором проходили их экскурсии, ей пришлось признать, что ее тетя умела выискивать действительно интересные и достойные внимания места.

Они провели воскресенье, осматривая пляжи и старинные плантаторские усадьбы в южной части острова, и вернулись в отель как раз вовремя, чтобы успеть переодеться к ужину. Элизабет, сославшись на головную боль, настояла на том, чтобы Гардинеры отправились в ресторан без нее, и поужинала в одиночестве на своем балконе с видом на сад и спокойное море. Рай, подобный этому, был словно специально создан для влюбленных пар, и особенно романтичным мог бы стать совместный вечер — но только не с племянницей, болтающейся под боком. Ну, а если ее план также позволял ей оставаться в пределах слышимости гостиничного телефона, то это было всего лишь удачным совпадением — во всяком случае, так она себе говорила.

К сожалению, вечер, проведенный в одиночестве, мало способствовал тому, чтобы отвлечь ее от мыслей об Уильяме. Вскоре после ужина она пошла прогуляться по пляжу, надеясь избавиться от воспоминаний о нем, которые неотступно подстерегали ее повсюду, затаившись в каждом углу ее номера, но одержимость им последовала за ней по пятам, словно верная тень. Придя на пляж, она сразу же заметила фигуру высокого мужчины, который стоял один у самой кромки воды, задумчиво вглядываясь в океан. Тьма, скрывающая его лицо, позволяла разглядеть стройный широкоплечий силуэт и волнистые волосы, чуть колышимые вечерним бризом. От взгляда на него у нее поначалу ёкнуло сердце, но затем он направился в ее сторону шагом, в котором не было даже и намека на свободно-раскованную, грациозную походку Уильяма. Она покинула пляж, чтобы вернуться на свой балкон, где, по крайней мере, ее глаза — и сердце — не сыграют с ней злую шутку.

Когда дядя и тетя вернулись с ужина, она все еще сидела на балконе, погруженная в музыку Уильяма, которая звучала в наушниках ее CD-плейера. Элизабет знала, что ей нужно прекратить постоянно слушать его диски, но то, что началось в среду как невинное времяпрепровождение, к вечеру субботы сделалось уже постоянной и неодолимой потребностью. Она даже сумела прослушать — первый раз со времени их разрыва — второй концерт Рахманинова в его исполнении. «Интермеццо» Брамса, которое она считала чем-то вроде подарка Уильяма ей, на его дисках не было, но, возможно, это было даже и к лучшему. Она украдкой смахнула не одну слезинку со щек, слушая Рахманинова, а Брамс по связанным с ним воспоминаниями был еще ближе ее сердцу.

В воскресенье утром, насладившись процедурами очистки лица и массажем в гостиничном спа, Мэдлин и Элизабет отправились в путешествие по северо-восточному побережью острова. Сейчас они находились в аббатстве св. Николая — величественном плантаторском строении в якобинском стиле, возведенном в середине XVII века. Одно из старейших «больших зданий» на Барбадосе, оно также было одним из самых хорошо сохранившихся памятников архитектуры. Они совершили экскурсию по дому и саду и теперь сидели в чайной, заканчивая обедать.

— Пожалуй, больше всего меня впечатлил тот факт, что в доме аж четыре камина, — сказала Элизабет с широкой улыбкой, твердо решив на оставшуюся часть дня стать лучшей компанией своей тетке, чем была до сих пор. — Интересно, архитектор когда-нибудь бывал на тропическом острове?

— Очевидно, нет, — с усмешкой ответила Мэдлин. — Что может быть лучше пылающего камина в каждом углу после целого дня, проведенного на жарком солнце? Но, как я подозреваю, владелец заказал ему дом в британском стиле — ну, вот он его и получил.

Элизабет кивнула, поднося к губам чашку с чаем.

— Ну и мы, разумеется, недалеко ушли, сидя в том же климате и попивая горячий чай — так что, возможно, нам следовало бы одеться потеплей.

— Что ж, с этим не поспоришь. — Мэдлин хихикнула. — Ну что, готова двигаться дальше? Я очень хотела бы посмотреть на сигнальную башню — я слышала, что вид побережья оттуда открывается просто фантастический. И может быть, где-то по дороге нам встретится телефон-автомат.

Элизабет взглянула на тетю с извиняющейся гримасой:

— Похоже, дело выглядит так, будто меня больше волнует поиск телефонов-автоматов, чем что-либо еще.

— Уверена, что в отеле страшно рады тому обстоятельству, что голосовую почту невозможно испортить постоянным прослушиванием, — поддразнила ее Мэдлин.

Элизабет ответила на это замечание грустной улыбкой. Она успела слишком хорошо изучить бесстрастный женский голос в системе голосовой почты отеля, неизменно извещающий ее: «Для вас нет сообщений».

Пора было наконец собраться и взять себя в руки. Следуя вслед за тетей к парковке, Элизабет твердо решила прекратить выискивать на каждом углу телефоны-автоматы, изгнать, наконец, его музыку из своей головы, а главное — свести к минимуму череду ложных видений Уильяма Дарси, который мерещился ей уже чуть ли не в каждом встречном высоком мужчине. Когда они вернутся обратно в гостиницу, она снова позвонит ему на сотовый, а до этого она должна выбросить все мысли о нем из головы.

Два часа спустя под звуки заключительной части Второго рахманиновского концерта, игравшего у нее в голове, Элизабет медленно брела вдоль пляжа Батшеба, разглядывая большие поросшие мхом валуны, которые, возвышаясь среди прибрежных волн, казались неустойчивыми, словно их небрежно разбросала здесь чья-то беспечная гигантская рука. Ее CD-плейер остался в отеле, но он ей был больше не нужен, чтобы услышать, как играет Уильям, — его музыка сделалась саундтреком её жизни.

Солнце здесь светило жарче и казалось крупнее и в какой-то степени агрессивнее, рисуя резкие, четко очерченные тени, которые становились все длиннее по мере того, как день постепенно клонился к вечеру. Знойные тропические лучи грели ей руки и плечи, в то время как океанский бриз, словно бросая солнцу вызов, тут же охлаждал их своим влажным дуновением. Она забросила сандалии в пляжную сумку, и мелкий, как тальк, песок чуть поскрипывал с каждым её шагом между пальцами босых ног. Песчаный краб, испуганный ее приближением, быстро дернулся вбок и исчез, зарывшись в углубление в песке.

Внимательно рассмотрев ближайший валун, она перевела взгляд на серфингистов, атакующих мощные волны Супового Котла. В справочнике для туристов, который взяла с собой Мэдлин, говорилось, что это знаменитое место для серфинга получило свое прозвище из-за спортсменов, которые, штурмуя вспененные волны, очень напоминали овощи, болтающиеся в кастрюле с супом. Элизабет, правда, не находила в них особого сходства с морковками или горошком, но она сейчас старалась не давать никакой воли своему воображению. А то я, скорей всего, сразу же начну думать, что все они похожи на Уильяма.

Все её попытки изгнать его из своих мыслей оказались тщетными — особенно с тех пор, как они очутились близ Батшеба. Где-то здесь, совсем рядом, на одном из ближайших высоких утесов располагался Пемберли — его любимый второй дом. Сонная деревенька с узкими улочками, спускающийся к пляжу парк с роскошными пальмами, длинная полоса прибрежного песка, усыпанная гигантскими валунами, — все это настолько точно соответствовало его описаниям, что просто невозможно было его здесь не представить. Несмотря на все усилия, она то и дело ловила себя на том, что высматривает его на пляже, словно ожидая, что он вот-вот появится из-за ближайшей каменной гряды.

Она не знала, почему он ей не перезвонил, но не собиралась больше ждать ни единого дня. Казалось более надежным подождать, пока они поговорят, прежде чем лететь в Нью-Йорк, чтобы быть уверенной в том, что он действительно там, но ее терпение было уже на исходе. Если к концу дня он так и не позвонит, она просто начнет планировать свой отлет в Нью-Йорк на самое ближайшее время и будет надеяться на лучшее.

Внезапно ее лицо вспыхнуло от стыда. Ее терпению настал предел всего через три дня ожидания; насколько же тяжелее должны были казаться ему эти прошедшие две недели?

Мэдлин медленно брела позади, на небольшом расстоянии от нее, вдоль самой кромки воды, то и дело наклоняясь и высматривая что-то в песке. Прибой в этой части острова был слишком бурным, чтобы выбрасывать неповрежденными крупные раковины, но крошечные небитые ракушки можно было отыскать среди обломков их более крупных сестер, раскиданных мощными волнами по всему пляжу. Легко было понять, почему большинство отелей на острове теснились вдоль западного побережья с его бело-розовым песком, спокойным океаном и золотистыми закатами. Но более дикое, малонаселенное, открытое всем ветрам восточное побережье было именно тем местом, которое как нельзя лучше подходило Уильяму. Ну вот, и опять я о нем думаю.

Подсмеиваясь над недостатком у себя мысленной самодисциплины, она взглянула вдоль пляжа и увидела мужчину, который бежал трусцой ей навстречу — мужчину, который, во всяком случае издали, очень походил на Уильяма. Сердце ёкнуло у неё в груди, и она покачала головой, вновь усмехаясь собственной глупости. Да в ее теперешнем состоянии она практически в любом приближающемся к ней мужчине — даже, чего доброго, в Билле Коллинзе — найдет сходство с Уильямом. Она передернулась, поскольку от одной этой мысли ее чуть не замутило.

Элизабет отвернулась, вновь обратив свой взгляд на серфингистов, но её сердце вдруг заколотилось в бешеном ритме, подавая какой-то совершенно безумный, но настойчивый сигнал. Поколебавшись несколько секунд, она все же вернулась взглядом обратно, к бегущему человеку. Внезапно дыхание у нее в груди остановилось и она замерла на месте, не в силах оторвать глаза от того, что, безо всяких сомнений, должно было быть миражом. Пока расстояние между ними сокращалось, она разглядела его рост, темные вьющиеся волосы и этот до боли знакомый шаг, грацию и силу которого не могло уменьшить даже затрудненное передвижение по рассыпчатому песку. Это казалось невозможным — это было невозможно — и все же это был он.

Она могла точно сказать, в какой момент он ее увидел, потому что он слегка споткнулся на ровном месте и прекратил бег. Он стоял неподвижно, опустив руки по швам, и смотрел на нее — казалось, целый час, хотя, возможно, прошло лишь мгновение. Затем уверенным, решительным шагом направился к ней. Она пошла ему навстречу, с трудом передвигая ноги, которые вдруг сделались совершенно ватными, и каким-то отдаленным участком мозга удивляясь тому, что руки у нее мелко дрожат.

Они подошли почти вплотную, остановились, глядя друг на друга, — и весь ее мир, казалось, разом свернулся до размеров этого крошечного песчаного клочка суши, на котором они стояли вместе. Он открыл было рот, помолчал мгновение и снова закрыл.

— Элизабет, — хрипло выдохнул он наконец, все еще с трудом переводя дыхание после бега.

— Привет, Уильям. — Беспорядочный рой мыслей кружился у нее в голове с безудержной скоростью, мешая сосредоточиться, чтобы сказать хоть что-нибудь еще.

Он пробежал рукой по влажным от пота волосам.

— Я… эм-м-м… рад тебя видеть. — Казалось, он не знает, куда девать руки. Сначала он нервно провел рукой по небритому подбородку. Оттуда она упала вдоль тела к бедру, явно пытаясь спрятаться в несуществующий карман. В конце концов, поморщившись, он неловко скрестил руки на груди и уставился вниз, на свои кроссовки.

Ей хотелось как-то рассеять их взаимный дискомфорт, но ее обычно быстрый язычок на сей раз, казалось, просто прилип к гортани.

— Я не знала, что ты собирался приехать сюда, — выдавила она наконец со слабой улыбкой. Подняв солнечные очки, она укрепила их на лбу.

В ответ он тоже снял свои очки и, крепко стиснув их в ладони, снова скрестил руки на груди.

— Да, ну, просто… раньше это не входило в мои планы.

Элизабет не удивилась бы, увидев на его лице нежность, или страх, или даже гнев. Но, если не считать крошечной хмурой морщинки, прорезавшей лоб, выражение его лица оставалось нейтральным и отстраненным, темные глаза смотрели настороженно и, судя по беспокойному языку жестов, ему явно не терпелось побыстрее убраться отсюда. Возможно, он не хотел, чтобы она узнала о том, что он здесь, на острове. Возможно, она слишком долго ждала, чтобы позвонить, и он её разлюбил.

Возможно, тебе нужно выбросить эту чушь из головы, Лиззи. Более вероятным объяснением могло быть то, что он не получил ее телефонные сообщения и не знал, как она отнесется к встрече с ним. К счастью, был легкий способ проверить эту догадку.

— Я здесь с дядей и тетей, — произнесла она нарочито небрежным тоном. — Они приехали на медицинскую конференцию дяди Эдварда.

— Я знаю, — тихо сказал он и снова уставился на свои кроссовки.

— Значит, ты получил мои сообщения?

Он кивнул.

— Вчера.

Её сердце упало. Должно быть, Дарси решили перенести празднование Дня Благодарения на Барбадос и поэтому Уильям прилетел сюда прямо из Сиднея, чтобы присоединиться к ним. А это значило, что прошлым вечером он был здесь и, вероятно, смотрел на то же залитое лунным светом ночное небо, что и она, когда сидела вчера на балконе, молясь, чтобы в номере зазвонил телефон. Он получил ее сообщения — он знал, что она тут, на острове, всего в нескольких милях от него, — но он ей не позвонил.

А кто в этом виноват? Ведь ты точно так же поступила с ним сама. Что ж теперь удивляться, что и он не захотел с тобой разговаривать.

От осознания этой горькой реальности ее пронзила мучительная боль, и не было больше сил смотреть в эти отчужденные, бесстрастные глаза. Она опустила взгляд на его шею и ниже, но от этого ее смятение и неловкость только возросли. На нем не было ровным счетом ничего, кроме беговых кроссовок и свободных черных плавок, его грудь чуть поблескивала от пота, а кожу покрывал ровный и гладкий бледно-золотистый загар. Ее рука грозила вот-вот подняться по собственной инициативе, чтобы нежно провести по этим упругим мускулистым контурам, на которых всего несколько недель назад, как на уютной и теплой подушке, покоилась ее голова. С трудом сглотнув, она заставила себя снова посмотреть ему в лицо, дрогнув под натиском этой непринужденной, естественной мужественности, которую он излучал.

Когда их взгляды встретились, лицо его тут же вновь приняло замкнутое и безразличное выражение — но не раньше, чем она успела заметить безошибочно знакомый проблеск прежней пронзительной нежности, буквально на долю секунды мелькнувший в его глазах, — и эта доля секунды сказала ей все, что ей нужно было знать. Он был закован в свою привычную защитную броню, но там, под нею, билось уязвимое, ранимое сердце — сердце, которое по-прежнему принадлежало ей.

Волна невыразимого облегчения, словно ласковый бриз, охватила ее — и первым порывом было сделать еще один шаг вперед и нежно обвить его руками, успокоить его, как ребенка. Но она не была уверена в том, как он воспримет этот интимный жест сейчас, когда его оборонительный заслон нейтральной сдержанности еще не растаял. И она решила вместо этого пока попытаться немного расслабить его легким и непринужденным разговором, который заодно помог бы ей удовлетворить свое любопытство.

— Что, твоя семья решила провести День Благодарения в Пемберли?

Он покачал головой.

— Моя семья в Нью-Йорке. Я здесь один.

Она подняла брови — казалось очень странным, что он приехал на Барбадос в одиночестве, тем более накануне праздника.

— Я так полагаю, ты прилетел сюда прямиком из Сиднея?

Грустная полуусмешка чуть подсветила его глаза мягким теплом.

— Если бы. Сначала я прилетел домой, а оттуда уже сюда.

За все то время, что Элизабет представляла себе воссоединение с Уильямом, ей ни разу не пришло в голову, что они проведут первые минуты встречи, обсуждая маршрут его авиаперелетов. Но ему это явно помогало — напряжение постепенно исчезало с его лица, словно его стирала чья-то нежная заботливая рука. Кроме того, ее любопытство все возрастало.

— А я думала, что ты не окажешься дома раньше вчерашнего вечера.

— Так и было. А сегодня утром первым рейсом я направился сюда.

Глаза Элизабет широко распахнулись, и она открыла рот от изумления:

— Ты провел 24 часа в полете, возвращаясь из Австралии, а меньше чем через 12 часов снова сел в самолет и полетел сюда? — Она изогнула бровь. — Да, похоже, тебе действительно было крайне необходимо провести пару деньков на пляже!

Ее реплика была легкой и шутливой, но он ответил очень серьезно, произнося каждое слово с глубоким чувством:

— Да, мне нужно было быть здесь. — Он сглотнул, и мускул на его щеке напрягся и дрогнул. — Элизабет, я…

— Лиззи! — Это была Мэдлин, которая спешила в их сторону со всей скоростью, которую позволял рассыпчатый песок. — Я только что обратила внимание, что уже половина четвертого! А мы обещали Эдварду, что вернемся назад к четырем. — Она поравнялась с Элизабет и слегка вздрогнула, возможно, только сейчас узнав Уильяма, который стоял к ней спиной, пока она к ним подходила. Элизабет представила их друг другу и наблюдала, как Уильям пожал протянутую Мэдлин руку.

— Я рада наконец встретиться с вами лично, — сказала Мэдлин, — после всех наших телефонных разговоров.

— Я очень благодарен вам за помощь, — произнес он, склонив голову в вежливом поклоне.

Элизабет нахмурилась, глядя попеременно то на одного, то на другую.

— Телефонных разговоров?..

— Уильям звонил нам и спрашивал, где можно достать рецепты блюд к ужину на твой день рождения.

— Ах, ну конечно! — Элизабет кивнула. — Крабовый суп. Он был великолепен.

— Надеюсь, вам не будет неловко, если я скажу, Уильям, что тот ужин, который вы устроили для Лиззи, был одним из самых очаровательных поступков, о которых мне когда-либо доводилось слышать. Не так уж много найдется мужчин, готовых взять на себя такие тяготы.

— Мне это было не в тягость, — мягко произнес он, взглянув на Элизабет, а потом вновь обратился к Мэдлин: — Но я очень благодарен вам за содействие. Как вам нравится на Барбадосе?

— Очень нравится, — ответила Мэдлин. — Это необычайно красивое место, к тому же с удивительной историей.

— Как раз перед тем, как я тебя заметила, я думала о том, как здорово ты описал мне здешний пляж, — с теплой улыбкой сказала Элизабет. — Он точно такой, каким я его себе и представляла. — Она посмотрела ему прямо в глаза, надеясь, что он сумеет прочесть в ее взгляде тайную весточку, адресованную только ему. — Когда я увидела, как ты бежишь по песку мне навстречу, то сперва даже подумала, что я тебя себе вообразила, чтобы дополнить эту картину… что я всего лишь принимаю желаемое за действительное.

Его глаза вспыхнули, и он сделал маленький шажок ей навстречу, а его губы чуть дрогнули — почти, но не совсем — в легком подобии улыбки. Она невольно задрожала от внезапного пристального, внимательного взгляда этих проникновенных темных глаз, заглянувших ей в самую душу. Ей уже доводилось и раньше тонуть в их бездонных карих глубинах, и теперь она чувствовала, как ее снова неодолимо затягивает туда, и невозможно было дольше прятать ту неизбывную и страстную тоску по нему, которой полнились ее глаза и сердце.

Наэлектризованное молчание прервал неуверенный голос Мэдлин.

— Мне очень жаль, Лиззи, но нам правда нужно идти. — С извиняющейся улыбкой она повернулась к Уильяму: — Мы с мужем сегодня вечером устраиваем у себя в номере коктейльную вечеринку, и мы с Лиззи обещали вернуться вовремя, чтобы успеть все организовать.

Уильям плотно сжал губы, его глаза сузились, и Элизабет заметила, как заходили желваки у него на скулах. Очевидно, он не хотел, чтобы она сейчас уходила, да и ей этого хотелось не больше него. Ее дядя особенно настаивал на том, чтобы она присутствовала на этой вечеринке. Один из его друзей и коллег, большой поклонник бродвейских мюзиклов, как-то случайно видел ее на сцене, когда она выступала в «Ренте», и теперь очень хотел с ней встретиться. Но Уильям значил для нее больше, чем обещание, данное дяде, и она уже готова была попросить тетю вернуться в гостиницу без нее, но тут Мэдлин предложила приемлемый выход из ситуации.

— Уильям, а почему бы вам сегодня тоже к нам не присоединиться? Я знаю, что Эдвард с удовольствием познакомится с вами, да и Лиззи, я уверена, будет только рада пообщаться с кем-то, кто не будет постоянно ворчать про страхование ошибок практикующих специалистов и организацию медицинского обеспечения.

— Если вы уверены, что мистер Гардинер не будет против… — Он посмотрел на Элизабет, приподняв брови в безмолвном вопросе.

— Приходи, пожалуйста, — сказала она, не скрывая искренней просьбы во взгляде. — Это даст нам возможность поговорить.

— Тогда я приду, — ответил он, и наконец-то ненадолго, но совершенно умопомрачительно обозначились его фирменные ямочки.

— Ну вот и чудесно, — быстро произнесла Мэдлин. — Значит, договорились, и мы вас ждем. В пять часов, гостиница «Ройал Палм», номер 304.

— Номер 304, — повторил он. — Спасибо за приглашение. — Он повернулся к Элизабет: — До скорой встречи.

Она улыбнулась, и глаза их вновь встретились на один очень долгий момент, от которого у нее окончательно захватило дух. Казалось, что он вот-вот склонится к ней и поцелует, но вместо этого он коротко кивнул, повернулся и побежал прочь.

Пока они провожали его взглядом, Мэдлин тихонько присвистнула.

— Может, мне и не следует говорить этого про предполагаемого будущего родственника, но он просто… — Она пожала плечами и весело усмехнулась: — У тебя превосходный вкус, моя дорогая. Ну пойдем, нам нужно поторопиться. Тем более, что тебе наверняка потребуется куча времени, чтобы навести марафет.

— Ты хочешь сказать, в тщетной попытке сделаться такой же неотразимой, как и он?

— Ну, я не совсем это имела в виду, но теперь, когда ты это сказала...

Элизабет тихо рассмеялась, все еще не отрывая глаз от удалявшейся фигуры Уильяма. Наконец он исчез за грядой валунов, и, оглядевшись вокруг в поисках тети, она обнаружила ее уже далеко впереди, на полдороге к арендованной машине. Под молниеносный ритм «Этюда для черных клавиш», звонко рассыпавшегося у нее в ушах, Элизабет быстро припустила по песку за ней следом.

Разум и тело Уильяма и раньше много раз вступали друг с другом в противоборство — разум апеллировал к дисциплине и логике, в то время как тело искало чувственных удовольствий или комфорта. Обычно его разум выходил победителем в этих баталиях, но бывали времена, когда у тела просто не хватало желания или физической возможности следовать велениям рассудка. И сейчас настал именно такой момент. Он был просто слишком вымотан и обессилен, чтобы продолжать бег.

Он встретил Элизабет примерно на полпути запланированного им бегового маршрута, когда от Пемберли его отделяло три мили, из которых последние полмили представлял собой крутейший подъем в гору. Обычно Уильяму доставлял удовольствие этот вызов его силам. Он давал возможность разуму проявить свою власть над телом, заставляя усталые ноги двигаться с прежней скоростью, взбираясь вверх.

Но сегодня ему пришлось остановиться посередине крутой тропы. Он склонился вперед, уперев ладони в бедра и глубокими, судорожными вдохами втягивая в себя влажный тропический воздух. На секунду его охватил приступ паники, когда он вспомнил инцидент в Центральном парке, который прошлым летом привел его к госпитализации, но в этот раз все было по-другому. Его сердце билось быстро, но все же не колотилось с ужасающей скоростью, как тогда, и, в отличие от того дня, у него не было ощущения, что он вот-вот потеряет сознание. Но если бы где-нибудь вдоль тропинки сейчас материализовалась чистая и мягкая кровать, он сильно сомневался в своей способности пройти мимо.

Кровать. Это была опасная мысль. Его пятичасовой сон вчера вечером в Нью-Йорке был всего лишь малой толикой того долга, уплаты которого тело, без всяких сомнений, вскоре потребует у него сполна. После долгого и эмоционально напряженного разговора с бабушкой, результатом которого стало его решение с утра первым же рейсом вылететь на Барбадос, ни о каком сне уже не могло быть и речи. Первым делом он вернулся в свой кабинет, чтобы заняться заказом билетов, кляня про себя Соню за отсутствие в нужный момент. А затем устроился с книжкой в любимом кресле в своей гостиной, задремав лишь пару раз, и то ненадолго, а все остальное время проведя без сна в ожидании начала нового дня — дня, когда ему суждено будет либо вернуть Элизабет, либо потерять ее навсегда.

Даже несмотря на свою всегдашнюю склонность к пессимизму, он не мог отрицать, что она казалась готовой простить его. Без сомнения, ее улыбки вселяли надежду. Кэролайн Бингли могла бы прятать свой гнев по маской искусственной радости и приветливости с тем, чтобы усыпить бдительность противника и воспользоваться его неосторожностью. Джейн Беннет могла бы поступить так просто из вежливости — если она вообще способна была испытывать гнев со своим благожелательным и великодушным характером. Но Элизабет никогда не стала бы изображать неискреннее тепло. Если ее телефонные звонки были прелюдией к полному разрыву, она ясно дала бы это понять во время их случайной встречи на пляже.

Им оставалось еще очень о многом поговорить, но теперь она, казалось, готова была его слушать. Жаль, что облегчение, которое испытывало сердце, не могло в буквальном смысле слова облегчить и вес его тела, а то он мог бы сейчас просто взлететь на гору, подхваченный дуновением океанского бриза, и приземлиться прямо в Пемберли.

Крошечная ящерица скользнула через тропинку, и Уильям, выпрямившись, проводил ее взглядом, пока она не исчезла в высокой траве. Голова еще кружилась от изнеможения, но мышцы ног уже успели немного расслабиться, и дыхание почти вернулось к норме. Его тело ясно дало понять, что больше не в состоянии бегать, пока не отоспится как следует, но ходьба — это другое дело. Он быстро зашагал по направлению к Пемберли, стремясь как можно скорее оказаться дома и начать готовиться к приему у Гардинеров.

Сегодня утром, во время перелета на остров, он постоянно проигрывал в уме свою первую встречу с Элизабет. Он представлял, как она распахнет двери своего гостиничного номера и увидит его на пороге, безупречно ухоженного, одетого в любимый стильный пиджак спортивного покроя, с охапкой роз в руках. Он будет уверенным в себе и красноречивым, и произнесет все нужные слова, которые непременно растопят ее сердце.

Он фыркнул и бросил взгляд вниз, осматривая себя. Вместо этого Элизабет — и ее тетка, что только усугубило неловкость ситуации, — встретили его едва одетого, небритого, взмокшего от пота, с прилипшими ко лбу растрепанными влажными волосами, запинающегося в косноязычных потугах сказать хоть что-нибудь связное. Почему практически все самые унизительные моменты его жизни случались в присутствии Элизабет — это был вопрос, заслуживавший осмысления… как-нибудь в другой раз.

По крайней мере, скоро ему представится еще один шанс. Если бы не это, он ни за что не позволил бы ей уйти, невзирая на настойчивость ее тетушки и собственный непотребный внешний вид. Слишком многое было на кону, и нельзя было рисковать, давая ей возможность ускользнуть от него. Но приглашение миссис Гардинер очень кстати разрешило эту проблему, и теперь только от него зависело, как использовать эту возможность с наилучшим результатом.

Он добрался до гребня утеса и, вздохнув с облегчением, свернул на дорогу, ведущую к Пемберли. Его тело в предвкушении удовольствия от прохладного, очищающего душа нашло в себе крошечный запас неизрасходованной энергии и припустило во весь опор, стремительно пронеся его сквозь широкую арку выбеленных ворот. А мозг, довольный сотрудничеством тела, уже погрузился в предстоящие хлопоты, перебирая возможные варианты гардероба и планируя стратегию самого важного вечера в его жизни.

Уильям начинал уже всерьез задумываться о том, не течет ли время медленнее при приближении к экватору. Очень похоже было на то, во всяком случае, пока он сидел в машине, припаркованной на извилистой дорожке у отеля, в ожидании момента, когда можно будет войти и постучаться в номер Гардинеров. Для многих людей приглашение к пяти часам предполагало «светское опоздание» минут на пятнадцать, но Уильям всегда был сторонником пунктуальности. К тому же, прибыв первым, он надеялся завладеть безраздельным вниманием Элизабет и с большей вероятностью получить возможность уединиться с ней где-нибудь в укромном уголке, где их никто не потревожит, и спокойно поговорить.

Эта заманчивая перспектива заставила его быстро вылезти из-под душа, поборов искушение постоять подольше под его освежающими струями. Он рисковал исполосовать себе все лицо, превратив его в сплошную кровоточащую рану, пока брился второпях — но ему удалось обойтись «малой кровью», — вернее, одним крошечным порезом под подбородком. У него вырвалась парочка проклятий, когда он обнаружил, что туфли не подходят по цвету к его костюму, но, поскольку он сделал это открытие по дороге к машине, возвращение домой и смена обуви отняли у него всего минуту или две.

Ивот, после всей этой спешки Уильям уже около четверти часа сидел в машине, рассеянно барабаня пальцами по приборной доске — наигрывая, как он с запозданием сообразил, первую часть фортепьянного концерта Гершвина фа мажор.

Наконец Уильям понял, что больше ждать не может. Он подкатил автомобиль к стоянке отеля и неохотно препоручил сверкающий кабриолет Порше-911 заботам истекающего слюной служителя парковки, надеясь, что предложенные им щедрые чаевые обеспечат его машине бережное обращение.

Подойдя к номеру 304, он с удивлением услышал внутри оживленный гул голосов и то и дело раздающиеся взрывы громкого хохота. Он взглянул на часы, чтобы убедиться, что было ровно пять, и постучал в дверь, чувствуя, как при звуках этого шума его надежда на спокойный разговор с Элизабет безвозвратно улетучивается.

Но его раздражение растаяло в тот самый миг, когда она открыла ему дверь, и он увидел сияющую улыбку, озарившую ее милое лицо.

— Привет, — тихо произнесла она, глядя на него своими удивительными глазами, сверкающими, как изумруды, с которыми он так часто их сравнивал… и что делало идеальным дополнением к ним изящный кулон в виде сердечка, который поблескивал сейчас у нее на груди.

Он еле удержался, чтобы тут же, прямо с порога, не стиснуть ее в объятиях. Она, конечно же, знала, что этим единственным знаком сможет самым безошибочным образом дать ему знать о своих чувствах.

— Боже мой, как ты прекрасна, — только и выдохнул он, ибо от одного ее вида вся тщательно заготовленная речь мгновенно вылетела у него из головы. Уже не первый раз он поражался странной магии, которой она обладала — становиться с каждым разом все более и более обворожительной в его глазах. Ее легкое платье было стянуто узлом на одном плече, оставляя второе обнаженным, и ниспадало струящимися шелковистыми складками, чуть доходя ей до колен. Густые блестящие локоны обрамляли ее лицо пышным кудрявым облачком, и ему потребовалось все самообладание, чтобы не потянуться к ним рукой в стремлении снова ощутить под своими пальцами их мягкую россыпь.

— Спасибо, — негромко ответила она, и в ее улыбке промелькнул намек на удивление, — а ему понадобилась еще пара секунд, чтобы вспомнить, что же он ляпнул вместо подобающего приветствия. — Ты тоже замечательно выглядишь. — Ее оценивающий взгляд подсказал ему, что это было сказано не только из вежливости. Он знал, что смотрится чересчур официально в легком сером костюме и черной рубашке-поло — ведь большинство людей в комнате были в пестрых ковбойках тропических расцветок и штанах цвета хаки — но он хотел выглядеть как можно импозантнее после того неприглядного зрелища, которое являл собой на пляже.

— Я думал, что прием начнется в пять, — сказал он, заглядывая в переполненную комнату.

— Да, так и предполагалось. Но около половины пятого вернулся дядя Эдвард, и с ним большая группа коллег — так что не успели мы с тетей Мэдди оглянуться, как вечеринка уже, собственно, и началась.

— Я так понимаю, это конференция по ортопедической хирургии? — Элизабет довольно часто и с нескрываемой гордостью упоминала о врачебной карьере Гардинеров, и он сейчас был рад, что в свое время обратил на это внимание и запомнил их специализацию.

— Точно. Дядя Эдвард — президент ассоциации и один из организаторов конференции; поэтому он и устраивает этот прием в своем номере. А банкет начнется чуть позже, в шесть, в ресторане отеля — к этому времени здесь уже все соберутся.

Уильям кивнул. Значит, нужно как-то продержаться еще час в этом гвалте, если только ему не удастся уговорить Элизабет улизнуть отсюда пораньше.

— Пойдем, возьмем тебе чего-нибудь выпить, — сказала она и начала прокладывать извилистый путь сквозь переполненную комнату. Ему пришло в голову, что раньше при подобных обстоятельствах она бы обязательно взяла его за руку. Но сегодня они еще ни разу не притронулись друг к другу, даже легким касанием, — и, как ни странно, он обнаружил, что подсознательно избегает этого, и подозревал, что и с ней, должно быть, происходит нечто похожее. Было такое ощущение, словно каждый из них существовал внутри какой-то хрупкой невидимой оболочки, которая могла бы разбиться или взорваться с непредсказуемыми, пугающими последствиями, если они слишком приблизятся друг к другу. До тех пор, пока общение между ними оставалось легким и поверхностным — до тех пор, пока между ними не завибрировала эмоциональная струна, — они оба были защищены от боли, оба могли чувствовать себя в безопасности. В безопасности — но в то же время это было и состояние неопределенности, исключавшее любой прогресс в отношениях.

Вооружившись бокалом красного вина, он проследовал за Элизабет на просторный балкон. В воздухе стоял крепкий табачный аромат, и он увидел, что несколько мужчин и по меньшей мере одна женщина держат в руках раскуренные сигары.

— Лиззи, иди сюда! — Мужчина с проседью в волосах и аккуратно подстриженными усами под длинным, тонким носом оживленно помахал ей сигарой. Он был подтянутого, атлетического сложения, с энергичными манерами, так что самый воздух вокруг него, казалось, был пронизан зарядом живости и бодрости, что ощущалось даже сквозь окутывавшие его клубы табачного дыма. Мужчина — который, как решил Уильям, и был дядей Элизабет — обнял ее рукой за плечи, как только она приблизилась к нему.

— Я так полагаю, это и есть твой молодой человек? — спросил он, устремив на Уильяма дружелюбный, но оценивающий взгляд.

Уильям, заметив ее румянец и очевидное колебание, сделал шаг вперед.

— Доктор Гардинер, я Уильям Дарси.

— Рад встрече с вами, — ответил доктор Гардинер, протягивая руку. Уильям удивленно расширил глаза — пожатие доктора оказалось на редкость сильным и крепким. — Я бывал на ваших концертах; получил огромное удовольствие.

— Спасибо. Рад с вами познакомиться, сэр.

— Зовите меня Эдвард. Хотите — кубинские? — Жестом он показал на полупустую коробку с сигарами, лежащую позади него на столике.

Уильям был не прочь — иногда он составлял Ричарду компанию после ужина во время их визитов в Пемберли, — но заметил гримасу на лице Элизабет и передумал.

— Нет, но спасибо за предложение.

— Лишаете себя такого удовольствия, — заметил Эдвард, пожав плечами. — Говорят, они скручены на бедрах девственниц.

— Ох, ради Бога, только не надо опять этих траченых молью легенд, — проворчала Элизабет, но ее губки изогнулись в еле заметную улыбку.

Эдвард добродушно усмехнулся, обращаясь к Уильяму:

— Что она, что ее тетка ведут себя так, словно я притащил домой клубок ядовитых змей. Лиззи сказала, что вы только что вернулись из Австралии. Вам понравилась поездка?

Уильям сомневался, что у Эдварда есть хоть малейшее представление о том, насколько сложный вопрос он только что задал. Он решил удовольствоваться неполным ответом, который, будучи честным, в то же время оставлял за скобками горькую реальность этих десяти одиноких дней.

— Это потрясающая страна. Жаль, что у меня не было времени увидеть больше — самое дальнее место от Сиднея, где мне удалось побывать, — это Голубые горы.

— А Большой Барьерный риф не удалось повидать?

— Нет, к сожалению.

Эдвард пыхнул сигарой, отчего его лицо оказалось окутанным клубами голубоватого дыма, словно портрет в раме.

— Мы с Мэдлин ныряли там у рифа около десяти лет назад. Это что-то невероятное. А вы занимаетесь дайвингом?

— Да, раньше доводилось.

Брови Элизабет взлетели вверх:

— Я этого не знала.

— Просто об этом как-то не заходила речь, — сказал он, виновато пожимая плечами. — Моему кузену Ричарду хотелось, чтобы кто-то составлял ему компанию по дайвингу на каникулах — и поэтому в шестнадцать лет я уже получил лицензию на погружение в открытой воде. — Доктора не одобряли этого, но он настоял, согласившись ограничиться дайвингом только в мелких водах. Но после его недавних проблем даже это было под запретом. Он кивнул Эдварду: — А вы собираетесь понырять, пока находитесь здесь?

— Да, хотелось бы. Где бы вы рекомендовали попробовать?

— Если вы ходите увидеть красивое морское дно, то мое любимое место — это залив Карлайл. Здесь есть и несколько мест, где можно понырять среди рифов, хотя, конечно, с Большим Барьерным это никак не сравнится. Я буду рад одолжить вам водолазное снаряжение и могу посоветовать превосходного оператора по дайвингу, если пожелаете.

— Что ж, спасибо, — будем очень вам благодарны. Мы планируем заняться этим попозже на недельке, после окончания конференции.

— Эдвард, вот ты где. Я тебя везде ищу. — Это была Мэдлин, которая, скорчив недовольную гримаску, обмахивалась рукой, отгоняя от себя клубы сигарного дыма.

— Могла бы и догадаться, что я здесь. Ты же сама изгнала мои сигары на балкон.

— И правильно сделала. — Строгий взгляд Мэдлин потеплел и смягчился улыбкой, когда она повернулась к Уильяму: — Рада снова видеть вас.

— Благодарю вас за приглашение.

— Нам очень приятно, что вы пришли. Мне ужасно неловко, что я все время появляюсь и уволакиваю от вас людей, но не могли бы вы с Лиззи извинить нас на минутку? У нас тут возникла небольшая проблемка с меню ужина, и мне нужно проконсультироваться с Эль Президенте. — Мэдлин бросила на Эдварда угрожающий взгляд. — И даже не вздумай занести внутрь эту гадость. — Она повернулась и торопливым шагом прошла сквозь балконные двери в гостиную.

Испустив театральный вздох, Эдвард загасил сигару.

— Ну что ж, долг зовет, но попозже я вас опять отыщу. Мне хотелось бы поподробнее расспросить вас о том, какие еще здесь есть возможности для дайвинга.

Элизабет проводила его взглядом, а затем нервно улыбнулась Уильяму:

— Наконец-то одни — ну, вроде как. — Она обвела глазами группу курильщиков, оккупировавших большую часть балкона.

Ответ Уильяма потонул в очередном взрыве громкого смеха. Он бросил обиженный взгляд через плечо, чувствуя, что его терпение на исходе. Он уже устал от шума, от многочисленных гостей, от толкотни этой самодостаточной вечеринки, веселившейся вокруг него.

— Хочешь пойти в какое-нибудь тихое местечко — ну, во всяком случае, более тихое — и поговорить? — спросила Элизабет.

— Да. — Вот оно, он произнес его — величайшее преуменьшение года.

Она пошла вперед, он проследовал за ней, и несколько минут спустя они уже стояли рядышком на отдельном балконе ее комнаты, облокотившись на перила, и наблюдали за тем, как солнце медленно погружается в океан. Небо пылало красным, оранжевым, желтым, багровым, с отдельными сполохами фиолетового и голубого, и на фоне этого экзотического буйства красок четко вырисовывались темные силуэты раскидистых пальм.

— Красиво, правда? — приглушенным голосом сказала она.

— М-м-м. — Одним из недостатков восточного побережья острова было то, что солнце там вставало, а не садилось, а Уильям редко просыпался настолько рано, чтобы застать рассвет.

— Вчера на горизонте были тучи, и вид был не таким великолепным. Но сегодня все просто идеально. — Она с улыбкой подняла к нему лицо, и он чуть было не склонился, чтобы ее поцеловать, прежде чем успел остановиться, — а потом спросил себя, почему же он все-таки остановился. Да, их защитные оболочки все еще оставались нетронутыми и с каждой минутой делались все более непроницаемыми.

Он пригубил вино, размышляя, как им выбраться из этого тупика. Сквозь глухую стену, отделявшую ее балкон от балкона гостиной, до них по-прежнему доносился смех, и его ноздри щекотал слабый аромат табачного дыма. Возможно, их сдерживало ощущение, что они не совсем одни, пока Гардинеры и еще пара десятков незнакомых людей находились в буквально в двух шагах, за соседней дверью. Если дело было только в этом, то он сможет это исправить.

— Ты собираешься пойти на банкет с дядей и тетей? — Он задержал дыхание; на этот вопрос был только один приемлемый ответ.

— Нет. Они меня приглашали, но мне показалось, что там я буду чувствовать себя лишней.

— Тогда поужинай со мной сегодня.

— С удовольствием. На самом деле, если бы ты меня не пригласил, я бы сама тебя пригласила. — Она сделала маленький боковой шажок в его сторону, так, что их локти почти — но не совсем — соприкоснулись, пока они стояли рядом, опершись на перила.

— Я заказал столик в «Клиффсайде».

Её глаза широко распахнулись:

— Тетя Мэдлин и дядя Эдвард вчера там ужинали. Они сказали, что там просто чудесно.

— А тебя они с собой не позвали? — Он надеялся, что у нее вчера не было собственных планов на вечер, связанных, к примеру, с каким-нибудь молодым хирургом-ортопедом, который счел прелестную племянницу доктора Гардинера совершенно неотразимым искушением.

— Им не нужен был третий лишний в таком романтическом месте, каким, по слухам, является «Клиффсайд». Ну а кроме того, у меня не было никакого настроения куда-то идти. Я осталась здесь и заказала ужин в номер.

Его улыбка облегчения обернулась широким зевком, за что он быстро извинился.

— Ничего страшного, — ответила она, и, внимательно вглядевшись в него, озабоченно нахмурилась. — Ты выглядишь совсем измученным, бедняжка. Давай присядем за столик; по крайней мере, тогда тебе не нужно будет стоять на ногах.

— Может, чуть позже, когда солнце совсем сядет. А пока что отсюда лучше виден закат.

Они вновь замолчали, не отрывая взгляда от небосклона на западе. Солнце продолжало неуклонно скользить к океану, казалось, всё ускоряя свой бег, пока наконец последняя ярко-серебряная нить окончательно не скрылась за горизонтом. Прощальные лучи мерцающего света, подрагивающие на волнах, медленно померкли, и небо начало быстро темнеть, сменяя яркие краски более густыми и сумрачными оттенками.

— Вот это да, — сказала она, когда они уселись за небольшой круглый столик со стеклянным верхом, стоявший тут же, на балконе. — Я видывала красивые закаты в Калифорнии, но это было нечто потрясающее.

— Да, и правда. — Уильям закатил глаза. Еще одно блистательное замечание. Если так пойдет и дальше, я ее усыплю своим красноречием.

— Спасибо, что был так приветлив и любезен с моим дядей, — тихо произнесла она, уставившись в свой бокал с вином.

— А почему же мне не быть с ним любезным? Он много значит для тебя.

Она вздохнула и прикусила губу.

— Я знаю, но… — Она покачала головой, и он почти мог видеть, как она возвращается в безопасную непроницаемость своей защитной оболочки. — Впрочем, нет, ничего.

Скажи же что-нибудь! Но он не знал, что именно сказать, и вместо этого в повисшей паузе решил допить вино. Он взглянул на нее как раз в тот момент, когда и ее глаза обратились к нему, и оба встретили этот зрительный контакт неловкими улыбками.

— А я все думал, куда вы оба подевались. — Это был Эдвард Гардинер, заглянувший к ним на балкон. — Лиззи, тот парень, который видел тебя в «Ренте», уже пришел и явно не собирается оставлять меня в покое, пока я не познакомлю его с тобой, ибо он просто жаждет поговорить о шоу-бизнесе.

Она взглянула на Уильяма с улыбкой сожаления:

— Я обещала побеседовать несколько минут с другом дяди Эдварда.

— Ну конечно. — Он поднялся, чтобы помочь Элизабет встать со стула, подавив невольный зевок. Если хоть немного повезет, этот разговор не отнимет много времени, и они скоро смогут вернуться сюда — или отправиться на ужин. Чтобы продолжать и дальше беседовать на ничего не значащие темы.

— Нет-нет, садись обратно, — сказала она, улыбнувшись ему через плечо. — Почему бы тебе пока не отдохнуть немножко, а я быстренько с этим управлюсь. — Она повернулась к дяде: — Уильям очень утомлен долгими перелетами и сменой часовых поясов; за последние 48 часов ему пришлось пересечь их слишком много.

— Тогда Лиззи права, — сердечно произнес Эдвард. — Оставайтесь здесь, отдыхайте, а я пришлю ее назад так быстро, как только смогу. Но только должен предупредить — это может занять какое-то время. Джо — отличный парень, но иногда бывает несколько многословным.

— Я скоро вернусь, — сказала она и вышла с балкона вслед за дядей.

Уильям, угрюмо нахмурившись, рухнул обратно на стул. Она уступила дядиной просьбе с нелестной для него готовностью, да еще и усугубила этот укол по его самолюбию, настояв на том, что пойдет туда без него. Очевидно, она была готова с благодарностью ухватиться за любой повод улизнуть от него, даже если этот повод оказался каким-то болтуном по имени Джо. С другой стороны, эта пауза особо ничего и не прервала — редко когда им с Элизабет доводилось, оказавшись рядом, сказать друг другу так мало существенного и важного. Ему это напомнило их первое свидание в Нью-Йорке, когда его нервы едва не привели к полному краху их отношений еще прежде, чем они успели по-настоящему начаться.

Ну что ж, значит, так. Когда она вернется, я начну разговор, и не о пустых мелочах. А пока я ее жду…

Уильям вытянул ноги на стул, стоящий напротив, и откинул голову назад, на мягкую подушку. Сейчас, он только на несколько минут прикроет глаза и отдохнет, пока она не вернулась.

Прошло не меньше пятнадцати минут, прежде чем Элизабет удалось вырваться из цепкого захвата дядиного приятеля. «Несколько многословный» — это было еще очень мягкое его определение. Она изо всех сил пыталась изобразить на лице заинтересованное выражение, пока он вдохновенно заливался о каком-то знакомом своего знакомого, которому однажды довелось встретить бухгалтера Барбры Стрейзанд. В конце концов ей удалось ускользнуть, и она торопливо прошла через смежную дверь в свою комнату и вышла на балкон.

— Я вернулась, — тихо сказала она. — Извини, что так долго. Я принесла тебе еще вина. — Он не ответил, но для Уильяма было характерно отвечать на реплики кивком или каким-нибудь легким жестом, а в темноте это было трудно разглядеть. — Я сейчас зажгу свечу.

Она сгрузила на столик свою ношу, включая и свой бокал вина, и чиркнула спичкой, зажигая свечу. В ее неровном свете она увидела, что глаза его закрыты. Бедненький, пролететь половину земного шара и на следующее же утро снова сесть в самолет, чтобы отправиться сюда. Неудивительно, что он был так вымотан. Она уселась так тихо, как только смогла, поморщившись от глухого лязга металла о металл, когда ее стул случайно задел за ножку стола.

В то недолгое время, что они были любовниками, она очень дорожила возможностью наблюдать за тем, как он спит. Напряженные морщинки, которые так часто появлялись вокруг его глаз, во сне разглаживались, убирая годы с его лица и придавая ему какую-то трогательную беззащитность и уязвимость. Она почувствовала, как в ней поднимается мощный импульс, призывающий ее защищать его и заботиться о нем, и в горле встал ком от нахлынувших сильнейших эмоций. Он пустился в долгое, изматывающее путешествие, и хотя она и не знала наверняка, но догадывалась, что он сделал это ради неё.

Когда они с Мэдлин вернулись сегодня в отель, ее ждало сообщение от Уильяма — он позвонил вскоре после того, как она последний раз проверяла голосовую почту, и перед тем, как отправиться на свою пробежку вдоль пляжа. Его слова, хоть и сдержанные, подкрепляли тот теплый, нежный свет, который она заметила в его глазах.

Итак, вот, стало быть, вопрос. Похоже, он по-прежнему хочет, чтобы мы были вместе, и видит Бог, что и я этого тоже хочу. Ну и почему же мы тогда сидим тут и толчем воду в ступе, болтая про закаты, погоду и погружения с аквалангом? Но ее ожидания от их встречи были, без сомнения, навеяны романтическими комедиями, в которых влюбленные всегда с такой легкостью падают друг другу в объятия. Ей это напомнило фразу из «Неспящих в Сиэтле»: «Ты не хочешь быть по-настоящему влюбленной. Ты хочешь быть влюбленной, как в кино». А любовь в реальной жизни — это сложная штука. Ну, во всяком случае, для нас это так. Но действительно стоящие вещи стоят того, чтобы над ними потрудиться.

Она откинулась поудобнее на стуле, оглядывая раскинувшийся перед ней сад. На курорте зажглись вечерние огни, и небо теперь сделалось иссиня-черным и было сплошь усыпано звездами. Она снова ощутила чуть влажные шелковистые объятия тропической ночи, ласкавшие ей кожу. Но сегодня вечером к теплым ароматам сада примешивался терпкий запах сигарного дыма, который доносил до них с соседнего балкона слабый прибрежный ветерок.

— Джулиан! Джулиан! Давай к нам!

Кто-то с балкона гостиной истошно завопил, подзывая проходившего мимо знакомого. Элизабет громко вздохнула и бросила встревоженный взгляд на Уильяма, но было уже поздно. Его глаза открылись, и он резко выпрямился на стуле. Немного поморгал, провел языком по губам и только потом заметил Элизабет, наблюдавшую за ним.

— Что? Я ведь не… — Он сделал паузу, потер глаза и лоб и зевнул. — Я что, уснул? О Господи, Лиззи, прости меня.

— Не глупи. Я же вижу, как ты устал. — Она покачала головой и посмотрела на него с легкой укоризной: — И почему у меня такое ощущение, что это нечто большее, чем просто смена часовых поясов? Ты недостаточно заботился о себе, не так ли?

— Да нет, дело не в этом, — ответил он и снова потер глаза. — Я просто очень плохо сплю… уже довольно долгое время.

— С тех выходных, когда все это случилось? — Она не смогла заставить себя произнести: «С тех пор, как мы поссорились?»

Он кивнул и отвел взгляд, взяв со столика свой бокал.

— И я тоже, — сказала она. Эта тема казалась не хуже любой другой для того, чтобы попробовать пробить лед пустых, незначащих фраз. — Я провела много ночей на диване в гостиной, смотря старые фильмы.

— Правда?

Ее одновременно и позабавила, и тронула прозвучавшая в его голосе нотка надежды.

— О да.

Его глаза тревожно распахнулись, и он так поспешно поставил свой бокал обратно на столик, что чуть не расплескал вино.

— Только не подумай, что я этому радуюсь. Просто….

— Просто лучше страдать за компанию, особенно если страдаешь из-за того, кого любишь. Конечно, не хотелось бы, чтобы означенное лицо вместо этого проводило время в разгульных вечеринках, празднуя твое отсутствие.

В уголках его глаз лучиками собрались морщинки, и он почти улыбнулся:

— Я и не думал, что ты проводишь время таким образом. Во всяком случае, я надеялся, что это не так.

— И правильно делал. — Она помолчала, и они обменялись улыбками, окрашенными легкой печалью. — Я рада, что мы наконец заговорили об этом.

Он кивнул.

— Я не знаю, почему это так тяжело.

— Я тоже об этом думала. Наверное, потому, что нам нужно очень много друг другу сказать — так много, что мы не знаем, с чего начать. К тому же, мы нервничаем из-за того, каким будет результат, поскольку итоговый счет наших серьезных разговоров при всем желании не назовешь положительным, а от этого сейчас слишком многое зависит.

Уильям не отводил глаз от свечи, чей слабый огонек причудливо мерцал в красной стеклянной чашечке подсвечника.

— Да, так и есть, — произнес он наконец глубоким и настолько тихим голосом, что она едва его расслышала.

— Итак, вот что я предлагаю, — сказала она, приковав к себе его любопытствующий взгляд. — Постепенно нам нужно будет обязательно поговорить обо всем, но давай сейчас начнем с того, что перескочим сразу к кульминационному, итоговому пункту.

— И это?..

Она посмотрела ему прямо в глаза и заговорила со всей убежденностью, которую чувствовала:

— И это то, что я люблю тебя. Я никогда и ни к кому такого раньше не испытывала и сильно сомневаюсь, что испытаю когда-либо еще. И мне нужно, чтобы ты был в моей жизни. Я и не осознавала, насколько ты мне необходим, пока мы не расстались. И если ты чувствуешь то же самое…

— Да. — Он произнес это с такой серьезностью, словно давал некий торжественный обет. — Поэтому я и здесь. — Он выпрямился на стуле и взял ее ладонь в свои, отчего вверх по ее руке тут же потянулись теплые ниточки дрожи.

— Здесь, на этом балконе, или здесь, на Барбадосе?

Он пожал плечами и крепче стиснул ее ладонь:

— И то, и другое, я полагаю. Но я имел в виду второе. Я просто не мог больше оставаться вдали от тебя, особенно после того, как услышал твое сообщение по телефону и понял, что ты хочешь меня видеть. Поэтому утром я первым же рейсом полетел сюда.

Она придвинула свой стул поближе к нему.

— А я планировала вылететь в Нью-Йорк, чтобы встретиться с тобой, и только хотела сначала дождаться твоего звонка, чтобы быть уверенной в том, что ты захочешь меня видеть. Хотя, если бы я и не услышала от тебя ничего к сегодняшнему вечеру, я все равно собиралась рискнуть и просто объявиться там и выйти с тобой на связь.

Теперь он ослабил свой захват и начал медленно поглаживать ее ладонь большим пальцем. Тепло его касания заставляло ее внутренности таять, подобно свечке, которая мерцала между ними на столике.

— Я рад это слышать, — сказал он, и мягкая теплота в его взгляде довершила дело — теперь она растаяла вся, без остатка.

— Если мы оба готовы были преодолеть такое расстояние, — произнесла она нетвердым голосом — ну и как тут можно было сосредоточиться, когда он ни на минуту не прекращал заниматься любовью с ее рукой? — то тогда мы, безусловно, сможем преодолеть и все наши проблемы.

Он медленно кивнул и склонился вперед, поднося ее руку к губам. Не отводя от нее глубокого, горящего взгляда, он покрыл легкими и нежными поцелуями тыльную сторону ее руки, а потом повернул ладонью вверх и прильнул губами к запястью.

Элизабет нервно сглотнула, пытаясь как-то сфокусировать расплывающиеся мысли.

— А в этом случае… — Она едва узнала свой задыхающийся голос. Высвободив руку из его плена, она взяла его лицо в ладони и прижалась к губами его рту.

Он издал тихий удивленный звук, но губы его тут же с пылкой готовностью откликнулись на её поцелуй, и сильные руки обхватили ее обнаженные плечи. Хоть она и прикрыла глаза, но ей показалось, что звезды вдруг взорвались ослепительным светом, пока их рты дразнили, покусывали и проникали друг в друга, и эти ощущения приводили ее в головокружительный восторг несмотря на то — а может, как раз благодаря тому — что были ей так хорошо знакомы.

Когда они наконец оторвались друг от друга, его глаза были полуприкрыты — но не от усталости, а от желания.

— Ну вот, наконец-то я вижу то, что мне так нравится видеть, — пробормотал он, зарываясь ласковыми пальцами в густые локоны, спускавшиеся вдоль ее шеи.

— Что именно? — она склонила голову набок, прижимаясь щекой к его руке.

— Тебя, с этим томным, сонным выражением в глазах. У тебя всегда делается такой вид, когда ты как следует расцелована.

Она могла бы ответить, что он только что описал самого себя, но вместо этого скептически изогнула бровь:

— Как следует?

Он усмехнулся и, обхватив руками её запястья, мягко привлек её к себе.

— Ну хорошо, коли так. Иди сюда и давай-ка посмотрим, что еще мы можем сделать в этом направлении.

Она с радостью уселась на его колено, вздохнув от удовольствия, когда его руки сомкнулись вокруг нее — сильные, теплые и такие упоительно привычные. Его глаза полыхнули желанием, остановившись на ее губах, но на полпути к нему она остановила голову.

— Дай мне посмотреть на тебя одну минутку, — прошептала она.

— Зачем?

— А затем, что я тоже очень люблю видеть это томное, сонное выражение в твоих глазах. — Она лукаво улыбнулась. — Я только надеюсь, что в твоем случае оно сонное не потому, что ты ужасно хочешь спать.

Он поиграл с длинной каштановой прядкой, упавшей ей на щеку.

— Нет, кажется, у меня только что открылось второе дыхание.

Она уже успела забыть, насколько он был красив — мягкие волны его кофейного цвета волос, аристократически совершенная линия носа, но главное — глубокое чувство, которым так красноречиво пылали его темные глаза. Она провела пальцем по контуру его губ — таких изящных, и нежных, и теплых — и он прикрыл отяжелевшие веки, издав сдавленный, страдальческий звук.

— Я скучал по тебе каждый день, каждую минуту, — хрипло пробормотал он, судорожно прижимая ее к себе. — Думал, что просто сойду с ума.

— Я тоже по тебе скучала, — прошептала она, зарываясь лицом ему в шею и чувствуя, как слезы начинают щипать глаза. — Даже когда не хотела скучать по тебе, скучала все равно.

Он прошептал ее имя, гладя по волосам, и они крепко и страстно стиснули друг друга в объятиях, залечивая свои раны в тишине, которая, казалось, вибрировала вокруг от переполнявших их эмоций.

Постепенно комфорт от его присутствия и близости растекся блаженной истомой по всему ее телу, пробрав до самых косточек, и она начала потихоньку покрывать легкими поцелуями его шею и подбородок. С низким стоном он склонил голову и поймал ее губы своими в головокружительном поцелуе, который, казалось, потребовал отдать ему всю душу, без остатка. Огонь, который уже разгорался у нее внутри, превратился в яркий костер, и она приникла к возлюбленному, отвечая ему с той же страстью и требуя не меньше взамен.

— Ну хорошо, — выдохнула она, с трудом отрываясь от него, чтобы набрать, наконец, в легкие хотя бы немного воздуха, — вот теперь я как следует расцелована.

— И вполовину еще нет, — прорычал он, и она задрожала с головы до ног, когда его рот вновь жарко приник к ее губам.

Мэдлин Гардинер обвела взглядом гостиную в их номере. В ней царил, выражаясь откровенно, полный бардак, с оставленными повсюду пустыми грязными тарелками и стаканами. Но, в отличие от похожих последствий приемов в ее собственном доме, тут от нее требовалось только оставить щедрые чаевые персоналу, чтобы номер как следует прибрали в ее отсутствие.

— Ты готов идти? — позвала она Эдварда. Они уже опаздывали — их гости переместились на первый этаж, в банкетный зал отеля.

Он вышел из спальни, засовывая бумажник в карман брюк.

— А где Лиззи и Уильям? — спросил он, оглядывая комнату. — Я хотел узнать имя того оператора по дайвингу, которого он упоминал. Я так полагаю, они еще у нее на балконе? — И он повернулся в сторону слегка приоткрытой двери, ведущей в смежный номер Элизабет.

— Не надо. — Мэдлин преградила ему путь.

— Почему нет? Я просто хотел у него выяснить…

— Поверь мне, не стоит сейчас им мешать. Оставь их в покое.

Он склонил голову на бок, сузив глаза.

— Ты что, думаешь, что там сейчас что-то происходит? Ему бы не стоило позволять себе вольности с моей племянницей, которая находится под моей собственной крышей.

Мэдлин покачала головой:

— Ох, ради Бога, ей же уже не шестнадцать лет. Не говоря уж о том, что это не твоя собственная крыша — ты всего лишь снимаешь ее на несколько дней. Но в любом случае — нет, я вовсе не это имела в виду. — Она не рассказывала мужу о деталях — тех немногих, которые были ей известны, — сердечных проблем Элизабет, и не собиралась сейчас в них вдаваться. — Я только хотела сказать, что сейчас им нужно провести какое-то время наедине и поговорить спокойно, чтобы их не прерывали. Ты вполне сможешь спросить у него про этого оператора и завтра.

— Как скажешь, босс, — ответил он, пожимая плечами. — Ладно, в таком случае — пойдем, а то мы уже опаздываем.

Мэдлин подхватила свою сумочку с кофейного столика, но, вместо того, чтобы сразу проследовать за Эдвардом к выходу, потихоньку вернулась обратно в комнату. Осторожно прикрывая дверь, ведущую в номер Элизабет, она услышала негромкий, мягкий смех, доносившийся с балкона. «Ну вот и отлично, Лиззи», — прошептала она, и с теплой улыбкой, заигравшей на губах, поспешила вслед за мужем.

 

© 2007. Все права принадлежат автору