Нежданная песня > Оглавление > Глава 28

Глава 28

 

Марша Рейнольдс прикрыла два высоких бокала, наполненных шоколадным муссом, и поставила их в холодильник. Она кивнула самой себе, довольная, что приготовления к ужину закончены вовремя. За время своей работы на семью Дарси ей доводилось готовить для несметного множества бизнесменов, знаменитостей и представителей высших слоев общества, но ни один из тех ужинов не был важнее того, что предстоял сегодня.

Она по меньшей мере уже в десятый раз за вечер внимательно осмотрела гостиную, взбила диванные подушки, подвинула безделушки так, чтобы они стояли строго на своих местах — ведь тут и полсантиметра могут сыграть губительную роль, — и поправила шторы таким образом, чтобы вечерний свет, льющийся из окон, выгоднее подчеркивал достоинства интерьера элегантной гостиной. Перед тем, как отправиться за своей молодой леди, Уильям подобрал музыку, и сейчас комната была наполнена негромким мелодичным звучанием джаза.

Марша испытывала облегчение от того, что сегодняшний вечер её мальчик проведёт не в одиночестве. Когда он вернулся домой после полудня, то выглядел довольно расстроенным. Марша привыкла к непредсказуемой смене его настроений, но в последние дни он казался непривычно веселым и энергичным… если не считать последних нескольких часов. Возможно, приятный вечер с мисс Беннет, которую он, без сомнения, обожал, поднимет ему настроение.

Её мысли прервал звонок телефона. Она поспешила на кухню, чтобы ответить.

— Квартира мистера Дарси… Нет, к сожалению, его сейчас нет, но вы могли бы оставить сообщение… Да, здравствуйте, рада слышать вас… Это Марша Рейнольдс, экономка мистера Дарси… Мы встречались, когда Уильям был… да, верно. О, боже мой, какие неприятные новости… Я знаю, вы не можете рассказать мне все подробности, но надеюсь, ничего серьёзного… Я понимаю. Какое облегчение — а то я уж разволновалась… Да, думаю, это неплохая идея… Но что-то мне подсказывает, что вряд ли он сам перезвонит вам, поэтому, если вам не трудно будет позвонить ещё раз… Хорошо, посмотрим. Сейчас он ждет гостью к ужину, но если вы позвоните через несколько часов… О, конечно, как глупо с моей стороны, у вас ведь будет уже ночь… В таком случае, не могли бы вы перезвонить минут через 45? Его гостья уже будет здесь, но они ещё не начнут ужинать… Я займу молодую леди, пока вы будете разговаривать с ним… Да, отлично, так и сделаем. Да, и мне тоже… До свидания.

Марша повесила трубку, слила воду, в которой вымачивались листья шпината, и подсушила их, встряхивая. Так вот почему он был сам не свой. Ему будет полезно поговорить с ней. Может быть, она сможет вбить разумные мысли в его упрямую голову. А пока он будет разговаривать по телефону, я смогу побеседовать с мисс Беннет. С завтрашнего дня ей самой придётся о нем заботиться. Миссис Хилл производит достаточно приятное впечатление, но нельзя же ожидать, что она будет присматривать за ним так же, как я.

Она взглянула на свои золотые часы, инкрустированные бриллиантами — самую ценную её вещь, подарок от семьи Дарси на шестидесятилетие, и удивилась, обнаружив, что уже так поздно. Уильям и мисс Беннет должны вот-вот приехать, а она ещё не одета должным образом. Марша повесила фартук в буфетной и поспешила в свою комнату, чтобы переодеться в традиционный наряд, который она всегда надевала к наиболее важным событиям: строгое черное платье с ниткой жемчуга.

Элизабет стояла в Зеленом зале здания Мемориала ветеранов войны и потягивала белое вино из бокала. С вымученной улыбкой на лице она слушала внешне интересного, но смертельно скучного поверенного по делам с недвижимостью, который подробно разъяснял ей текущее состояние инвестиционной собственности в районе Залива. Самым отдаленным участком мозга она пыталась следить за его бесконечным монологом, на тот маловероятный случай, что он скажет что-нибудь, требующее ответа, но казалось, что он наслаждается звуком собственного голоса и не нуждается ни в малейшей поддержке. Она украдкой взглянула на часы и с трудом сдержала громкий вздох облегчения. Было уже 7:00, а это означало, что скоро она сможет уйти.

Она задумчиво разглядывала интерьер помещения, что было намного интереснее, чем слушать собеседника. Длинный узкий зал освещался сверкающими люстрами, свисающими с величественного потолка цвета слоновой кости, украшенного позолотой. Вдоль зала тянулись золоченые колонны, а на противоположной стороне располагался ряд стеклянных дверей, ведущих на наружную галерею.

Она начинала сожалеть, что попросила Уильяма не заезжать за ней на прием. Было бы классно удалиться с ним под руку под завистливые взгляды почти всех незамужних, а возможно, также и большинства замужних женщин в зале. Хотя, по правде говоря, Элизабет просто не терпелось поскорее снова его увидеть. Но она была рада, что Уильям сейчас отдыхает, ведь это было ему так необходимо. Ну, не будь такой сентиментальной идиоткой. Ты же видела его несколько часов назад и очень скоро увидишь вновь.

Элизабет удалось отвязаться от специалиста по недвижимости, вежливо отклонив как его приглашение на ужин, так и попытки узнать номер её телефона. Она нашла Джейн возле стойки бара, где та принимала поздравления от коллег. Элизабет быстро попрощалась, не желая прерывать их разговор, и направилась было к выходу — но замерла на полпути, изумленная неожиданным, но отнюдь не неприятным зрелищем.

Через зал, осматривая толпу и слегка хмуря брови, пробирался Уильям. Глаза их встретились, и его нахмуренное лицо тут же расцвело сногсшибательной улыбкой, которая даже на расстоянии заставила сердце Элизабет совершить кульбит. Она застыла на месте, в полном восторге глядя, как он подходит к ней — высокий, стройный, в безупречном темном двубортном костюме благородного серо-синего оттенка. Девушка почувствовала нервную дрожь, когда увидела, что он, не отрываясь, смотрит только на неё, не обращая ни малейшего внимания на то, как головы многих женщин и даже некоторых мужчин поворачиваются к нему.

— Добрый вечер, мисс Беннет, — промурлыкал он, когда, наконец, добрался до неё.

— Я думала, мы договорились, что ты отдохнешь дома и не будешь заезжать за мной, — мягко сказала она укоризненным тоном, но ей не удавалось вызвать в себе ни капли искренней досады.

— Ты это предложила, но я же не сказал ни да, ни нет. — Он приподнял брови в добродушном вызове.

— Ясно. Полагаю, что с этого момента мне придется договариваться с тобой в письменной форме.

Он хмыкнул.

— Ты готова идти?

— Конечно. Честно говоря, я уже направлялась к выходу, когда увидела тебя. Но дело в том, что я на машине.

— Мне стоило об этом подумать. — Он минуту постоял молча, затем пожал плечами.

— Мы можем отогнать её к твоему дому, а затем вместе поехать ко мне на моей.

— Почему бы мне не поехать на своей? Тогда вечером тебе не нужно будет подвозить меня домой.

Руки Уильяма нежно сжали её предплечья.

— Лиззи, я не считаю, что будет правильно, если ты сама уедешь со свидания.

— Не будь таким старомодным. Я вполне способна добраться домой самостоятельно.

— Знаю. Если хочешь, можешь добавить старомодность в список моих недостатков. Но я буду спать спокойнее в уверенности, что ты доставлена домой в целости и сохранности. А ты же хочешь, чтобы я побольше отдыхал и как следует высыпался, так ведь?

Элизабет чуть не рассмеялась.

— Это грубая, бесстыдная манипуляция.

— Но от неё есть толк? — спросил он с озорной усмешкой.

Она закатила глаза, но не смогла удержаться от улыбки. На свете было не так уж много вещей, которые казались ей совершенно неотразимыми, но она уже успела понять, что флиртующий Уильям Дарси прочно занял в этом списке первую позицию.

— Ладно, ты выиграл. А у меня есть идея насчет машины. Сейчас, только поговорю с Джейн. Кстати, почему бы тебе не подойти и не поздороваться с ней? Я уверена, что ей было бы приятно.

Хмурая морщинка вновь залегла у него между бровями.

— Я, эээ… нет. Я не хотел бы мешать её беседе.

— Ты не помешаешь. Правда, почему бы тебе…

Он засунул руки в карманы брюк.

— Она сейчас занята с коллегами. Правда, я бы предпочел не прерывать её.

— Но Джейн будет обидно, если ты хотя бы не поздороваешься с ней. А я знаю, что ты не хотел бы ранить чувства моей любимой сестры. — Потому что если ты это сделаешь, я тебе этого так не спущу.

Уильям тяжело вздохнул и вытащил руки из карманов.

— Конечно, нет. Пойдем.

Джейн, увидев, что они подходят к ней, тепло улыбнулась.

— Уильям, как приятно видеть тебя.

— Здравствуй, Джейн. Поздравляю тебя с наградой.

Он попытался улыбнуться, но его улыбка показалась Элизабет вялой, а тон слишком сдержанным. Она бросила на него вопросительный взгляд, но он не увидел его, так как уставился на собственные запонки.

Джейн то ли не заметила его сдержанности, то ли решила из вежливости не обращать внимания.

— Спасибо, я совсем не ожидала, что наградят именно меня. Ведь многие из нас оказывают помощь на добровольных началах. Ты позволишь представить тебя моим друзьям?

Джейн начала знакомить его с гостями, а Уильям подступил поближе к Элизабет, так, что слегка касался её рукой. На его лице появилось холодное, надменное выражение, и он пожимал руки с неохотным видом, кивая каждому на приветствия, но не произнося в ответ ни слова. Когда один из юристов, любитель классической музыки, узнал его и бурно выразил свое восхищение его мастерством, Уильям коротко поблагодарил его, но затем вновь замолчал, увлеченный своими запонками. Что это с ним? Он может быть таким милым, а потом вдруг оказывается, что поздороваться с Джейн и её друзьями ниже его достоинства.

Элизабет вмешалась, не желая затягивать эту неловкую ситуацию.

— Спасибо всем, но нам пора идти, у нас есть планы на вечер.

— Нам тоже нужно собираться, — сказал один из юристов. — У нас зарезервирован столик на 7:30. — Друзья Джейн пригласили её на ужин в честь награждения.

Элизабет повернулась к Джейн, держа в руке ключи от машины.

— Ты можешь взять мою машину? Уильям хочет подвезти меня на своей.

— Конечно. Тогда вечером мне не нужно будет просить кого-нибудь подвезти меня домой. — Джейн наклонилась к Элизабет и прошептала:

— Он так красив сегодня, Лиззи.

Элизабет согласно улыбнулась, хотя в данный момент готова была променять часть его красоты на несколько большую учтивость. Она повернулась к Уильяму, который отстраненно стоял поодаль, и спросила:

— Готов идти?

Он кивнул, и они вместе направились к выходу. Элизабет хотелось расспросить его о причинах внезапной холодности, но она боялась начинать спор в публичном месте. Кроме того, существовало одно возможное объяснение его чопорному поведению. Она спросила:

— Сейчас ты чувствуешь себя лучше, чем днем?

— Намного лучше. Думаю, мне просто необходимо было поспать. Кроме того, ты очень помогла мне сегодня.

Ладно, значит это не из-за того, что он плохо себя чувствует. Элизабет отложила серьёзный разговор на будущее и приняла беззаботный вид.

— О, да. Несколько поцелуев, и ты уже забыл обо всем, что тебя тревожило.

Они покинули Зеленый зал и спускались по лестнице.

— Ну, я бы совсем не возражал против детального исследования целебных свойств твоих поцелуев, — сказал он с ленивой усмешкой, кладя руку ей на талию. — И я в совершенном восторге от подушки, на которой отдыхал сегодня днем. — Он остановился, повернулся к ней, и улыбка сбежала с его лица. — Но самое главное, я хотел сказать, что мне стало намного легче после того, как я поговорил с тобой о том, что сказал врач. Я до сих пор не в восторге от его предписаний, но зато теперь это уже не кажется мне таким безнадежным.

Её милый, очаровательный Уильям вернулся вновь. Не знаю, пойму ли я его когда-нибудь. Быстро оглянувшись вокруг, чтобы убедиться, что они одни, она приподнялась на цыпочки, положила руки ему на грудь, чтобы удержать равновесие, и нежно поцеловала.

— Я рада, что смогла помочь. Оказывается, мне очень не нравится, когда ты несчастен.

Он обнял её за талию.

— Взаимно, мисс Беннет. — Он вернул ей поцелуй, и на несколько блаженных мгновений его губы задержались на её губах. — Кажется, я ещё не сказал, как ты красива сегодня.

— Спасибо. — Перед приемом Элизабет пришлось поломать голову над тем, что надеть, терзаясь сомнениями, следует ли ей одеться официально, чтобы не отличаться от членов коллегии адвокатов, или всё-таки нарядиться во что-нибудь более легкомысленное, чтобы понравиться Уильяму. В конце концов, Уильям победил, и она остановилась на бледно-розовом свитере с низким подвернутым воротом, оставляющим открытыми плечи, и черной шифоновой юбке с цветочным узором, которая изящно разлеталась при ходьбе. Свитер был куплен недавно, и до сих пор она не решалась его надеть. Но ей нравились ощущения от этого наряда, а больше всего ей нравился одобрительный блеск в его глазах.

— Ты тоже отлично выглядишь. — Это замечание, которым она заработала ещё один поцелуй, было сильным преуменьшением. Пиджак идеально сидел на Уильяме, подчеркивая стройность его высокой, широкоплечей фигуры. Под ним была надета ослепительно белая рубашка, а шелковый галстук и уголок носового платка густо-сливового цвета, выглядывающий из нагрудного кармана, добавляли изюминку к этому наряду. Каждая линия его костюма говорила о скромной элегантности и безупречном вкусе.

По пути к парковке молодые люди прошли мимо Оперного театра. Пока они восхищались архитектурой здания, Уильям заметил:

— Кстати, вспомнил. Сегодня я звонил Соне и попросил её заказать нам билеты в театр.

— Как здорово. — Во время поездки на пляж в воскресенье они обсуждали их совместную любовь к опере, и Уильям предложил посетить некоторые спектакли.

— О каком числе вы договаривались?

— Сезон открывается через неделю, с пятницы, премьерой «Риголетто». Будешь ли ты свободна в этот день?

— Да, скорей всего, да. Но это же премьерный спекталь. Разве ещё не все билеты распроданы?

Он пожал плечами.

— Не думаю, что это будет проблемой.

Элизабет молчала весь остаток пути до парковки, подавленная этим очередным напоминанием об огромной пропасти, лежащей между ними. Уильям был из тех людей, которым достаточно было попросить своего секретаря позвонить финансовому директору Сан-Францисской оперы, чтобы билеты на лучшие места на аншлаговое представление мгновенно материализовались.

Следующим перед ними возникло здание симфонического зала, в стенах которого Уильям не раз завораживал публику своей блестящей техникой и потрясающим мастерством. Легко было забыть об этом, гуляя с ним босиком по пляжу, взявшись за руки и болтая, но забыть — означало разбить свое сердце в будущем.

Они подошли к машине, и Уильям вынул ключи.

— Хочешь сесть за руль?

Это предложение было сделано как нельзя более кстати, чтобы улучшить настроение Элизабет, и она, сверкнув глазами, взяла ключи. Вчера она вела машину от пляжа Стинсон до пляжа Мьюир, и сейчас у неё просто чесались руки ещё раз испробовать возможности непривычной коробки скоростей в стиле Формула-1.

Уильям, усмехаясь, открыл перед ней дверцу:

— Предпочитаешь, чтобы верх был закрыт или откинут?

— Оставь его закрытым, если ты не против. Становится прохладно.

Она взглянула на себя в зеркало заднего вида, пока он обходил машину, чтобы сесть на пассажирское сидение. Когда Уильям уселся, она бросила на него лукавый взгляд, держа руку на ключе зажигания.

— Думаешь, я смогу разогнаться до 100 миль в час отсюда до Ноб Хилла?

Уильям нежно похлопал по панели.

— Извини, — скорбно сказал он, обращаясь к машине, — но мне кажется, что я породил монстра.

— Пристегните ремни, — сказала Элизабет тоном Бетт Дэвис, — вас ожидает крутая поездка.

Поездка до дома Уильяма оказалась на самом деле экстремальной, так как Элизабет пришлось всю дорогу бороться с трансмиссией. Уильям, к её удивлению, не воспользовался столь прекрасной возможностью поддразнить её и продемонстрировал поистине джентльменское терпение и немалое мужество, пока они пробирались среди верениц машин. Но все, в том числе и машина, прибыли целыми и невредимыми, и Элизабет решила, что вскоре эту попытку надо будет повторить.

Когда они вошли в просторный холл пентхауса, в дверях появилась миссис Рейнольдс с теплой, гостеприимной улыбкой на лице. Она с искренней радостью поздоровалась с ними и провела через небольшую библиотеку в гостиную, а сама, извинившись, отправилась на кухню.

На Элизабет произвел впечатление изысканный декор гостиной, теплые тона которого подчеркивались мягким вечерним светом, льющимся через высокие окна.

— Красивая комната. Тебе повезло, что есть такое место, всегда готовое принять тебя.

— Наверное, ты права. Я как-то об этом не задумывался.

Миссис Рейнольдс вернулась с двумя бокалами вина. Элизабет благодарила её, обдумывая слова Уильяма. Он принимает все это как само собой разумеющееся. Наши жизни слишком разные.

Из кухни раздался негромкий звонок, и миссис Рейнольдс вновь с извинениями вернулась туда. Она появилась через несколько секунд.

— Извините, что прерываю, мистер Дарси, но вас просят к телефону.

Морщинка вновь залегла между бровей Уильяма, на этот раз превращаясь в глубокую складку.

— Почему вы не приняли сообщение и не сказали, что я перезвоню завтра?

Бесстрашная экономка и не подумала отступать.

— Я приношу свои извинения, сэр, но вам необходимо подойти к телефону. Это доктор Розмонт.

— Твой нью-йоркский врач? — подняла брови Элизабет. — Миссис Рейнольдс права — ты должен поговорить с ней.

— Ерунда. Я не собираюсь оставлять тебя здесь в одиночестве, пока разговариваю по телефону.

Элизабет дотронулась до его руки.

— Нет, все нормально. Ты сможешь обсудить с ней то, что тебе сказал доктор Сэлинджер. Наверняка она поэтому и звонит — вероятно, она уже знает о вашей сегодняшней встрече.

— Возможно и так, но это может подождать до завтра.

— Пожалуйста, мистер Дарси, послушайтесь мисс Беннет.

Элизабет видела, как упрямо напрягся его подбородок, но она была убеждена, что разговор с доктором Розмонт поможет ему. Наконец, ее озарило.

— Тебе не кажется, что ты бы смог быстрее заснуть, если бы она помогла тебе разрешить некоторые твои волнения? Разве ты не говорил, что полноценный отдых очень важен для тебя?

Улыбка подернула его губы, мелькнув в уголках рта.

— А теперь кто из нас занимается манипуляциями?

— Если влез в драку, то будь готов принимать удары.

Уильям, смущенно улыбаясь, медленно встал.

— Похоже, меня побили на собственном поле. Но даже не думайте, что я не догадываюсь об истинной причине, по которой вы обе хотите избавиться от меня. Сейчас у меня будут гореть уши, не так ли?

— О, не будь параноиком и иди поговори с врачом, — поддразнила его Элизабет, тоже вставая. — Обещаю, что мы будем говорить о тебе только хорошее.

Издав сдавленный смешок, Уильям шагнул к Элизабет, глядя на её губы, оглянулся на миссис Рейнольдс и, после минутного колебания, нежно поцеловал молодую женщину.

— Я скоро вернусь, — произнес он, погладив её по щеке.

Обе женщины проводили его взглядами и повернулись друг к другу. Изумление, появившееся на лице миссис Рейнольдс, сменилось довольной улыбкой.

— Мисс Беннет, — осторожно сказала экономка, — мистер Дарси был прав. Я надеялась, что у меня будет возможность поговорить с вами с глазу на глаз.

— Я тоже.

— В таком случае, давайте пройдем на кухню? Мне там нужно кое за чем проследить.

— Конечно.

Элизабет последовала за миссис Рейнольдс на богато оборудованную кухню, декорированную панелями темного дерева. Девушка поставила свой бокал на отполированную гранитную поверхность и с удовольствием вдохнула запахи кухни:

— М-м. Как вкусно здесь пахнет.

— Мы составили для вас особое меню из разных вкусностей, надеюсь, что вам понравится.

Миссис Рейнольдс открыла духовку, проверив содержимое небольшой формы для запекания, наполненной каким-то густым, сливочным соусом.

— Что это?

— Запеканка из цветной капусты и лисичек. Это на второе блюдо, к жареным эскалопам.

Элизабет чуть не рассмеялась, слушая, как миссис Рейнольдс говорит об этом будничным тоном, словно на каждой кухне Америки ежедневно готовились подобные деликатесы.

— Все это так вкусно звучит и замечательно пахнет. Я могу чем-то помочь? — Элизабет не обладала особым кулинарным опытом, но не сомневалась, что под чутким руководством сумеет не нанести блюду существенного вреда.

— Спасибо, но у меня все под контролем. Итак, мисс Беннет…

— Пожалуйста, зовите меня просто Элизабет.

Миссис Рейнольдс улыбнулась и кивнула.

— Элизабет. Простите мне мою бесцеремонность, но совершенно очевидно, что мистер Дарси очень увлечен вами, и, если я не ошибаюсь, вам он тоже небезразличен.

Элизабет вспыхнула:

— Да, думаю, я… да.

— Хорошо. Потому что я вижу, как много вы для него значите. Я… хоть, возможно, мне и не следует этого говорить, но я только что была ошеломлена, когда он поцеловал вас.

Элизабет покраснела ещё сильнее. Она не знала, что ответить, поэтому промолчала, потягивая вино.

Миссис Рейнольдс похлопала Элизабет по руке.

— Я, наверное, смутила вас, но поверьте, я не хотела этого. Я не считаю, что он поступил дурно, целуя вас, и меня даже не удивляет, что он сделал это. Я просто удивлена, что он сделал это в моем присутствии. Он очень сдержан в подобных вещах. Я никогда раньше даже не встречалась с его бывшими… дамами.

Это явилось первым подтверждением того, что подозрения Элизабет о существовании у Уильяма длинной череды женщин были правильными. Она попыталась загнать подальше боль разочарования. Ты же не думала, что до тебя он не поцеловал ни одной женщины. Не будь ребенком, Лиззи.

— Вы хотите сказать, что он обычно не приглашает девушек на ужин в свой дом?

— Боже, что вы, никогда. — Миссис Рейнольдс положила пучок зелени на пластиковую разделочную доску и начала резать. — Иногда, если в доме устраивается большой прием, он может появиться на нём с дамой, но вы первая и единственная женщина, которую он пригласил на приватный ужин.

Разочарование Элизабет тут же растаяло.

— Ну, тогда я польщена.

Миссис Рейнольдс положила нож, глаза её встретились с глазами Элизабет.

— Вероятно, Уильяму бы не понравилось, если бы он услышал, что я говорю вам такие вещи.

— Не беспокойтесь. Я буду держать язык за зубами, обещаю.

Миссис Рейнольдс улыбнулась ей и вернулась к своей работе.

— Просто я беспокоюсь, что мне завтра придется оставить его одного. Он не привык заботиться о себе.

— Но он сказал, что вы наняли экономку… миссис Хилл, вроде так?

— Да, да, но это не то. Нужно, чтобы о нем позаботился человек, которому он по-настоящему дорог. — Она положила нож и стряхнула нарубленную зелень в маленькую миску. — Я не знаю, что он рассказал вам о своем здоровье помимо того, что вы могли прочитать в газетах.

— Он рассказал кое-что, но меня не покидает чувство, что он опустил некоторые детали.

— Вот это-то меня и беспокоит. Он недостаточно серьезно относится к своему состоянию.

— Согласна. Мы обсуждали с ним это сегодня.

Миссис Рейнольдс взглянула на Элизабет.

— Что он рассказал вам?

Элизабет коротко пересказала все, что знала о состоянии здоровья Уильяма, упустив инцидент на Телеграфном холме. Она закончила, неопределенно упомянув обескураживающие новости от доктора Сэлинджера, полученные сегодня утром.

— Я догадалась, что посещение врача прошло не очень удачно, — заметила миссис Рейнольдс, — собственно, именно поэтому и звонит доктор Розмонт. Она звонила раньше, когда Уильяма не было, и я уговорила её перезвонить. Очевидно, она переговорила со здешним врачом Уильяма после его визита и подумала, что будет лучше обсудить всё с Уильямом. Она очень хорошо относится к нему — она была его врачом долгое время, и, похоже, они ладят друг с другом, но даже ей в последнее время не удается справиться с ним.

— Я рада, что она позвонила. Очевидно, доктор Сэлинджер был довольно прямолинеен. В перспективе это может заставить Уильяма посмотреть на положение дел серьезнее, но сейчас, думаю, он просто подавлен. — Элизабет сжала кулаки при воспоминании о слезе, которую она стерла с его щеки, когда убаюкивала на своих коленях.

— Бедный мальчик. То-то он был прямо сам не свой, когда вернулся домой.

— Наверное, трудно так внезапно стать сердечным больным в возрасте тридцати лет, особенно с учетом того активного образа жизни, к которому он привык.

Миссис Рейнольдс внимательно посмотрела на Элизабет и нахмурилась, заставив её гадать, что же такого она сказала, что так расстроило пожилую даму. Элизабет была уже готова спросить её об этом, когда миссис Рейнольдс с нейтральным выражением лица, сказала:

— Без сомнения, проблемы со здоровьем повлияли на его образ жизни. Я думаю, именно поэтому он так долго пытался их игнорировать. Говорил ли он вам, что симптомы болезни появились у него за несколько месяцев до того, как он в тот день потерял сознание в парке? Головокружения, сильные головные боли, затруднение дыхания, даже носовые кровотечения. Но он просто продолжал не обращать внимания…

— Подождите минутку, — Элизабет поставила бокал с вином более резко, чем намеревалась. — Он что, потерял сознание прямо в парке?

— Ну конечно. Он разве не говорил вам? Именно так он и попал в больницу.

— Он потерял сознание в парке, — повторила Элизабет, чувствуя как живот стягивается в узел. — В Центральном парке?

— Да. Они бегали с Ричардом. Уильям начал задыхаться, у него закружилась голова, и он упал без сознания. Ричарду пришлось вызвать скорую помощь.

— О, нет, — Элизабет ощутила холодок по спине, представив Уильяма лежащим на земле без чувств. Затем она вспомнила его состояние на Телеграфном холме и вздрогнула.

Это было почти то же самое, за исключением того, что на этот раз он не потерял сознание. О, Уильям, зачем же ты позволил мне затащить тебя туда?

— Я не думала, что все было настолько плохо. Не удивительно, что вы так заботились о нем этим летом.

— Так он рассказал вам об этом, да?

— Он сказал, что был под неусыпным надзором. Но он ничего не говорил мне ни о потере сознания, ни о вызове 911, ни о чем таком.

Миссис Рейнольдс вздохнула, медленно покачав головой.

— Как раз это меня и волнует. Он пытается сделать вид, что у него все в порядке, а ему не станет лучше, если он будет продолжать вести себя в том же духе.

— Я знаю.

— Поэтому ему нужен кто-то здесь, кто присмотрел бы за ним, когда я уеду. Кто-то, кто ему дорог и кому дорог он. И я надеюсь, что вы именно тот человек.

Элизабет осознала, что эта просьба была равносильна Официальной Печати Одобрения миссис Рейнольдс.

— Да, сегодня я пообещала, что буду помогать ему, как смогу, но не уверена, что он мне позволит.

— У меня есть чувство, что у вас это получится лучше, чем у любого из нас. Вы убедили его поговорить с доктором Розмонт несмотря на то, что он упирался, как бык. Но, пожалуйста, поймите правильно, я его не критикую. Бедный мальчик, он просто хочет выглядеть сильным и здоровым, чтобы никого не волновать и не разочаровывать.

Элизабет никогда не рассматривала ситуацию с такой точки зрения.

— И он не привык к тому, чтобы ситуация выходила из-под его контроля.

— Верно. Этот опыт оказался для него слишком тяжелым. Но как отрадно видеть, насколько счастливее он стал здесь, в Калифорнии. Все это лето в Нью-Йорке он выглядел абсолютно подавленным. Просто сердце разрывалось видеть, как он несчастен, и не иметь ни малейшего представления о том, чем ему помочь. Вы, наверное, заметили, как он сильно похудел — у него не было совершенно никакого аппетита. Я готовила ему все его любимые блюда — но он просто сидел за столом, ковыряясь в тарелке. Извините меня, я выйду на минутку, чтобы взять кое-что из кладовой.

Элизабет стояла на кухне, кусая губы и с трудом сдерживая слезы. Если бы только со мной не произошел этот «возврат в прошлое» той ночью, в Нью-Йорке. Или если бы я хотя бы сумела лучше с ним справиться…

Экономка вернулась, неся бутыль растительного масла и головку чеснока.

— Я надеюсь, вас не утомило, что я все время говорю об Уильяме.

— Конечно, нет. Видно, что он много значит для вас.

— Он самый приятный молодой человек из всех, кого я знала. Я бы не могла любить его сильнее или больше гордиться им, даже если бы он был моим сыном.

— У вас есть дети?

— Нет. Я была беременна, но ребенок родился… мертвым. Это случилось незадолго до того, как мы с Алленом начали работать на семью Дарси. — Миссис Рейнольдс достала небольшую сковороду из шкафчика и поставила её на плиту.

— О, мне так жаль.

— Я до сих пор думаю о нем — каким бы человеком он вырос и насколько другой была бы наша жизнь, если бы он был жив.

— Я уверена, что вы были бы замечательной матерью.

— Спасибо, милая. — Миссис Рейнольдс налила масла в сковородку и включила горелку. — И все же я считаю, что Господь благословил меня, дав мне возможность помогать растить Уильяма. И ещё Джорджиану. Она очень славная девочка. Вы с ней встречались?

— Мы только поздоровались в тот вечер, когда я приходила на ужин. Кажется, они с Уильямом очень близки.

— Уильям для неё как отец. Я так хочу, чтобы он поскорее остепенился и обзавелся семьей, и тогда я смогу помочь ему растить следующее поколение Дарси.

— Ваших внуков, — мягко произнесла Элизабет.

— Да, я так рада, что вы понимаете. — Миссис Рейнольдс с растроганной улыбкой дотронулась до руки девушки. — Будет замечательно, если в доме снова зазвучат детские голоса. Но я заболтала вас, задерживая здесь, на кухне.

— О, нет-нет, совсем нет. Я рада, что у нас была возможность поговорить.

— Я тоже. Мне будет спокойнее, если я буду знать, что вы заботитесь об Уильяме. А сейчас, позвольте, я наполню ваш бокал и расскажу о его лекарствах и режиме. Думаю, Уильям скоро вернется, и было бы лучше, если бы мы закончили беседу до того.

Пока две из числа самых любимых женщин Уильяма говорили о нём на кухне, он в спальне беседовал по телефону еще с одной женщиной, которая тоже искренне заботилась о его благополучии.

— Хорошо, — сказала доктор Розмонт, — во-первых, о временных рамках твоего выздоровления. Давай вспомним, что начало ноября было достаточно оптимистичным прогнозом. Я не утверждала, что ты уже наверняка будешь здоров к этому времени. Мы договорились, что посмотрим, как пойдут дела, и решим, нужно ли тебе будет дополнительное время на выздоровление. Не думаю, что доктор Сэлинджер говорит что-то принципиально иное. Просто за это время ты успел убедить себя, что твой организм уложится в эти жёсткие рамки и к ноябрю ты непременно полностью выздоровеешь.

— Но я не могу продолжать отменять свои выступления. Мне нужно работать. — Чувство разочарования и страха, которое Элизабет помогла ему преодолеть, вернулось вновь.

— В таком случае, тебе следует больше заботиться о себе. Сколько раз мы уже говорили об этом? Полноценный отдых. Правильное питание. Ежедневный прием лекарств. Прогулки, но безо всяких подъемов. — В порыве самокритики, о котором он теперь сожалел, Уильям рассказал врачу о своей попытке взобраться на Телеграфный холм.

— Я буду работать над этим.

— Не работать над, а делать это. И попытайся избегать стрессов, насколько возможно. Релаксация — это больше, чем просто сон.

Притом, что два лучших известных мне способа снятия напряжения запрещены к применению доктором Сэлинджером.

Словно читая его мысли, доктор Розмонт продолжала:

— И у меня создалось впечатление, что тебя беспокоит то, что он сказал о сексе.

Уильям фыркнул:

— Ну, не знаю. И почему вдруг меня должно беспокоить то, что я фактически превратился в евнуха?

— Не думаю, что он имел в виду долговременное ограничение. В последний раз, когда я видела тебя, ты был в достаточно хорошей форме для такого рода активности, умеренной, разумеется, но, возможно, доктор Сэлинджер более осторожен. Но, в любом случае, думаю, что скоро он вернет тебе секс-лицензию.

— А как насчет бега? Если в ближайшее время я не смогу начать тренировки, мне придется восстанавливать мышечный тонус с нуля.

— Я понимаю. Сложно сидеть и ждать, особенно когда не знаешь, насколько долго продлится ожидание. А терпение — явно не твоя сильная сторона.

— Почему-то легче мне от этого не стало, — проворчал Уильям, хотя доводы доктора Розмонт, приправленные сочувствием и сарказмом, как всегда, улучшили его настроение.

— Вот лучшие советы, которые я могу тебе дать. Во-первых, доверяй доктору Сэлинджеру. Я знаю Мартина со времен учебы в университете. Может быть, у него не хватает врачебного такта и умения найти подход к больному, но он отличный кардиолог. Выполняй его рекомендации, и, подчеркиваю, — все, а не только те, что тебя устраивают. Во-вторых — и этот совет, возможно, вызовет у тебя отторжение, потому что он звучит а-ля-поллиана1 — попытайся поддерживать в себе позитивное настроение.

— Он не вызывает у меня отторжения, но это легче сказать, чем сделать, когда получаешь все эти неприятные новости.

— Уильям, — доктор Розмонт помедлила, — я знаю, что ты отказывался обсуждать это раньше, но у тебя, возможно, небольшая депрессия. Я могу направить тебя к психотерапевту, чтобы оценить твое состояние, и, может быть, какие-то лекарства…

— Об этом не может быть и речи. — Он и в мыслях не мог допустить, что подвержен слабости подобного рода.

— В этом нет ничего постыдного. У сердечных больных часто возникают проблемы, связанные с…

— Я сказал «нет», Тереза.

— Ладно. Думаю, ты совершаешь ошибку, отвергая эту идею, но я же не могу связать тебя и насильно притащить к психологу. В таком случае ты обязательно должен помочь себе сам, потому что это очень важно. Постарайся вырабатывать в себе позитивное отношение к жизни. Например, можешь ли ты найти хотя бы одну положительную сторону в том, что у тебя образовался перерыв в работе?

Уильям невольно улыбнулся.

— Да, конечно, могу. — Она сидит сейчас в моей гостиной, и возможность быть с ней — это самая лучшая терапия на свете. — Спасибо, Тереза. Вы всегда рассуждаете здраво, даже если я не всегда хочу это слышать.

— Ты можешь звонить мне в любое время, Уильям. Не буду больше задерживать тебя — миссис Рейнольдс сказала, что ты пригласил гостью на ужин.

— Да, и мне нужно вернуться к ней. Ещё раз благодарю вас и желаю доброй ночи.

Когда он вошёл в гостиную, Элизабет стояла к нему спиной, глядя в окно на сгущающиеся сумерки. Она обернулась, увидела его, и её улыбка смягчила его душу, словно целительный бальзам. Он улыбнулся в ответ, и все его тревоги рассеялись, пока он шел к ней через комнату. Это без сомнения. Она единственное лекарство, которое мне нужно, сейчас и навсегда.

Элизабет успокоилась, увидев теплую улыбку на лице Уильяма, пока он шел к ней через гостиную. Очевидно, его разговор с доктором Розмонт был успешным.

— Прости, что заставил тебя ждать. Итак, вы с миссис Рейнольдс достаточно детально проанализировали мою жизнь?

Уперев руки в бока и изогнув одну бровь, она возмутилась:

— С ума сойти, как мы эгоцентричны! Почему ты думаешь, что две умные интересные женщины не нашли ничего лучшего, как говорить о тебе?

— Ты же все время упрекаешь меня, что моя главная черта — это заносчивость, поэтому чего еще от меня можно было ожидать? — Он шагнул ближе к ней с дерзкой ухмылкой и, легонько сжав ей запястья, снял её руки с бедер. Затем с нежностью, пробудившей все нервные окончания в теле Элизабет, разжал своими пальцами её кулачки.

Она задержала дыхание.

— Твое счастье, что эта заносчивость временами может быть удивительно привлекательной.

— То же самое ты сказала на днях. Правда, помнится, тогда ты использовала более точное слово: «сексуальной».

О, Боже, да. Именно это слово. Она глубоко вздохнула. Его пряный, мужской запах дразнил ей ноздри.

— Доктор Розмонт убедила тебя больше заботиться о себе?

Его пальцы медленно двигались вверх по её рукам, и от его прикосновений она покрывалась гусиной кожей.

— Честно говоря, именно ты убедила меня в этом сегодня, в моей студии. Кроме того… я пришел к выводу, что в моей ситуации есть один, нет… даже два положительных момента.

— Каких?

Она задохнулась, когда его руки, миновав широкий ворот свитера, добрались до её обнаженных плеч. От нежных поглаживаний его прохладных пальцев Элизабет бросило в жар.

— Во-первых, — медленно сказал он, наклоняясь к ней, — если бы сейчас я не находился в Сан-Франциско, то мы не были бы сегодня вместе. А тогда я бы не смог сделать вот этого.

Элизабет казалось, что ей уже следовало бы привыкнуть к ощущению его губ на своих губах, и что каждый поцелуй не должен был вызывать дрожь в коленях и потерю разума, но очевидно, это было бесполезное ожидание. Его руки скользнули вверх по её шее, чтобы взять её лицо в ладони, и они слились в поцелуе, полном глубокой, томительной страсти.

Уильям медленно поднял голову, играя её локонами, рассыпавшимися по плечам.

— Я так рад, что ты сегодня здесь. — Её колени ослабели ещё больше от звучания его низкого мягкого голоса. Казалось просто несправедливым, что в дополнение ко всем остальным достоинствам он был наделен еще и таким голосом, мягким и пьянящим, словно выдержанный коньяк.

Он бережно и с явной неохотой отпустил её.

— Сейчас, вероятно, придет миссис Рейнольдс, чтобы сообщить, что ужин готов.

— Да, и, между прочим, ты уже шокировал её, поцеловав меня при ней.

Он закатил глаза к потолку, скривив губы в страдальческой улыбке.

— То-то мне показалось, что у нее удивленный вид. Я никогда не вел себя подобным образом при ней… или при ком-либо ещё. Но когда дело касается тебя… — Он протянул руку и коснулся её волос. — Все совсем по-другому.

— Прошу прощения, мистер Дарси, мисс Беннет. — В дверях появилась миссис Рейнольдс. — Стол накрыт к ужину.

Уильям и Элизабет уселись рядом в конце большого стола в элегантной столовой Фицуильямов. Разнообразные закуски, красиво разложенные на тарелках небольшими порциями, каждая в сопровождении особого вина, сменяли одна другую, а между закусками подавались маленькие порции фруктового мороженого, чтобы подчеркнуть и сохранить вкусовые ощущения каждого блюда. Уильяма было нелегко удивить кулинарными достижениями, но миссис Рейнольдс превзошла самое себя.

Его, как всегда, изумляло, насколько хорошо ему было в обществе Элизабет. Она завладела разговором, но не из-за обычной неловкой сдержанности, которая так часто повергала его в молчание. Скорее, он был зачарован её мелодичным голосом и живой манерой общения и предпочитал слушать её, чем говорить самому. Она попотчевала его забавными анекдотами из вчерашнего выступления её джаз-банда, а сейчас рассказывала о церемонии награждения Джейн. Награду вручал высокоуважаемый федеральный судья, под чьим руководством Джейн работала, прежде чем открыть собственную практику.

— Держу пари, когда-нибудь Джейн сама станет судьей, может быть, в суде по семейным делам. Она самый честный и справедливый человек из всех, кого я знаю.

Уильям удержался от возражений, которые сразу пришли ему на ум. Несомненно, Элизабет не замечала никаких слабостей Джейн. Но, конечно, она не может быть объективна по отношению к собственной сестре.

— Она хочет быть судьей?

— Знаешь, я никогда не спрашивала. Но она была бы замечательным судьей. Единственная проблема в том, что она слишком добрая и так верит в правоту ответчика, что иногда становится слишком милосердной. Она не хочет верить, что есть безнадежные случаи.

Если это не касается подписания брачного договора.

— Но ты смотришь на вещи иначе.

— Угу. Я не настолько терпима и великодушна, как она.

— Я тоже. Впрочем, я уже успел продемонстрировать это, — сказал он с самоуничижительной усмешкой, которая быстро исчезла, когда он продолжил свои размышления. — Если кто-то лишается моего уважения, то уже навсегда.

— Это значит, что ты обидчив и злопамятен?

— Я не знаю, подходит ли здесь слово «злопамятность», но… — он пожал плечами, — думаю, да.

— Н-да, какое облегчение узнать, что ты несовершенен. А то я уж начала бояться…

Он нахмурился, не очень довольный её намеками.

— Не думаю, что это имеет какое-то отношение к совершенству, но, в любом случае, я никогда на это и не претендовал.

Она потянулась к нему, дотронувшись до его руки.

— Я просто пошутила. Но ты кажешься очень уверенным в себе, когда речь идет о твоих убеждениях и мнениях. И, очевидно, также о твоих неприязнях.

— Полагаю, что это так. — Он пожал плечами. Он никогда по-настоящему не задумывался над этим. — Просто я отношусь к обоснованию своих мнений и действий достаточно серьезно. Я всегда взвешиваю ситуацию тщательно и объективно и поэтому, соответственно, уверен в правильности решений, которые принимаю.

У Элизабет дернулись губы.

— Повезло тебе. Не многие люди столь уверены в себе.

— Большинство людей небрежны в своих суждениях и импульсивны в поведении.

Она замолчала, задумчиво нанизывая на вилку картофельную клецку, пока Уильям смаковал последний кусочек лосося. Он решил, что стоит переключиться на более веселую тему.

— Я давно хотел спросить, как у тебя возник первый интерес к мюзиклам.

— Честно говоря, виновницей была Джулия Эндрюс. А точнее, Мария фон Трапп.

— Так ты поклонница «Звуков музыки».

— О, да. Когда я была маленькой девочкой, это был мой любимый фильм. — В её голосе зазвучали ностальгические нотки. — Я постоянно слушала альбом с музыкальной дорожкой к фильму и пела. Сперва я представляла себя одной из детей, но очень скоро начала отождествлять себя с Марией.

— Почему? — Только, пожалуйста, не говори, что это потому, что ты хочешь стать монахиней.

— Потому что она любила прогулки, любила забираться на деревья, бегать и делать то, что, как предполагается, дамы делать не должны, по крайней мере, по словам моей мамы, у которой довольно старомодный взгляд на эти вещи. И Мария, как и я, частенько попадала в сложные ситуации. Помнишь песню «Как нам решить такую проблему, как Мария?» Это, можно считать, история моей жизни.

— Простите, мистер Дарси, — миссис Рейнольдс появилась в дверях. — Кажется, вы закончили с лососем?

— Да.

Экономка собрала пустые тарелки и поставила перед молодыми людьми крошечные блюдца.

— Это грейпфрутовое мороженое, — заметила она. — Сейчас я принесу главное блюдо.

Уильям, как загипнотизированный, смотрел на ложку, скользящую между губами Элизабет, пытаясь подавить нахлынувшую жаркую волну желания. Он заставил себя есть замороженное лакомство, едва ощущая его вкус.

— Пожалуйста, успокой меня и скажи, что она не делала все эти десерты сама, — вздохнула Элизабет. — Не могу поверить, что можно так вкусно готовить.

— Я… э-э. Я не знаю. — Ему пришлось силой оторвать свое внимание от разыгрывавшейся в его воображении широкоэкранной цветной фантазии, в которой он кормил клубникой обнаженную Элизабет, лежащую в его постели. Он тяжело сглотнул, раздразненный зрелищем спелой красной ягоды, соскальзывающей в её соблазнительный рот. Лежать, дружок. Эти вещи сейчас под запретом, а чем больше о них думаешь, тем становится хуже. Напоминание о предписаниях доктора Сэлинджера словно окатило его либидо холодным душем, и он с таким тяжким вздохом доел мороженое, что заработал любопытный взгляд Элизабет.

— Что-то не так?

— Нет, все нормально. — С тем же успехом я мог бы быть импотентом… хотя нет, на самом деле, это было бы лучше. Тогда я мог бы просто принять Виагру и если то, что я слышал о ней, правда, все было бы в порядке.

Миссис Рейнольдс вернулась с двумя порциями седла барашка. Аромат, от которого у Уильяма потекли слюнки, избавил его от приступа острой жалости к себе. Это было одно из его любимых блюд, и по этой причине он не возражал против включения в меню, несмотря на то, что ел его за ужином с Чарльзом два дня назад.

Глаза Элизабет заискрились.

— Миссис Рейнольдс, я никогда не пробовала ничего вкуснее. Это совершенство.

— Очень рада, что вам понравилось, милая. Я буду на кухне, если вам что-нибудь понадобится.

Барашек был изумителен — мягкий и сочный, с пикантным соусом, который подчеркивал его вкус, — и на некоторое время внимание молодых людей было поглощено едой. Хотя вскоре Элизабет осторожно положила свои нож и вилку на тарелку.

— Это вкусно, но я не могу больше съесть ни кусочка.

Уильям, с полным ртом, просто кивнул.

— Но пока ты ешь, я могу продолжить историю.

— Конечно. Мы остановились на ключевом пункте — ты сделала шокирующее заявление, что была довольно трудным ребенком.

Элизабет тихо засмеялась.

— Думаю, да, в некотором смысле. Я не была плохим ребенком — вредным, жестоким или намеренно капризным. Но казалось, что мама всегда была недовольна тем, что я делаю. Я была сорванцом — и ей это очень не нравилось, мы вечно препирались по поводу одежды, и у неё были определенные представления о том, как должна себя вести «молодая леди». А мое упрямство сводило её с ума. На её счастье, Джейн была именно такой дочерью, какую она хотела. — Элизабет сделала паузу, чтобы глотнуть вина. — Я не жалуюсь на тяжелое детство. Мама любит меня и желает мне самого лучшего. И она всегда гордилась моими успехами. Просто мы с ней не очень хорошо друг друга понимаем.

Ему казалось немыслимым понять, как миссис Беннет могла не оценить свою дочь, этот сверкающий бриллиант — его замечательную Лиззи, — отдавая все внимание Джейн. Он сидел в молчаливом негодовании, его неприязнь к миссис Беннет росла, когда он думал о её попытках задушить энергию и живость дочери.

— Во всяком случае, — продолжала Элизабет, — Мария в «Звуках музыки» была такой же. Она хотела, как лучше, но вела себя не так, как, по мнению окружающих, ей следовало бы себя вести. Несмотря на это, в конце концов, она нашла свое место в жизни. Это было мне близко.

— Поэтому ты смотрела фильм снова и снова?

— Ага. И затем, когда мне исполнилось девять лет, я услышала, что любительский театр собирается поставить этот мюзикл. Поэтому я пришла домой и объявила, что хочу пойти на прослушивание.

— На роль Марии, разумеется, — поддразнил он.

Она засмеялась.

— Если бы мне было не девять, а тринадцать, не сомневаюсь, что я бы попыталась. Так или иначе, но мама решила, что это просто чушь какая-то, по-моему, точно так она и выразилась. Но папа отвел меня на прослушивание. И, ко всеобщему удивлению, меня взяли на роль Бригитты.

— И ты обнаружила, что тебе это очень нравится, — Уильям, покончив с едой, подался вперед, удобно облокотившись о стол в нарушение одного из непреложных правил своей бабушки.

— Больше всего на свете. Мне нравилось находиться в круге света, нравились огни рампы. Директор труппы решил, что я талантлива, поэтому поощрял меня. Именно он убедил маму и папу, что мне нужно брать уроки вокала, и давал мне небольшие роли в других постановках, когда в спектакле были нужны дети. Однажды он даже дал мне сыграть мальчика. А когда мне было почти двенадцать, он поставил «Энни»2 и пригласил меня на главную роль.

Уильям от души рассмеялся.

— Что смешного?

— Представил тебя в кудрявом рыжем парике. Держу пари, ты была восхитительна.

Она хмыкнула.

— В этом я не уверена. В тот год я начала… оформляться, и больше не выглядела как маленькая девочка, что создавало проблемы с костюмами. Но постановка оказалась неплохой, и мне очень понравилось быть звездой. Вот тогда-то я и решила, что хочу стать актрисой музыкального театра.

— И все же ты предпочла этому преподавание. — Этот момент был для него загадкой.

— Ну, как ты отметил на предсвадебном ужине, я же провалилась на Бродвее.

Он поморщился.

— Мне никогда не искупить своей вины, да? Хотя, думаю, я этого и не заслужил. Я уже, кажется, говорил это и раньше, но повторюсь — в тот вечер я был редкостно самодовольным ослом.

— Да уж, это точно, — согласилась она, но в её глазах он увидел проблеск нежности и лукавства. — И всё же, тогда я рассердилась на тебя отчасти и из-за того, что ты был прав. У меня есть определенный талант, но этого недостаточно.

— Определенный талант? Не скромничай. Я не видел тебя на сцене, но ты поешь, как ангел, и, насколько я успел заметить, прекрасно танцуешь.

Чудесная улыбка озарила её лицо.

— Спасибо, я… — Она пожала плечами, очевидно, подыскивая слова. — Спасибо.

Уильям услышал удивление в её голосе. Как могла она не знать, насколько талантливой я её считаю?

Элизабет продолжила рассказ.

— Но дело не в таланте. Кажется, мне недостает внутреннего огня, который я наблюдаю у некоторых моих друзей — чувства, что у них нет жизни вне сцены. А я думаю, что, если ты хочешь стать звездой, этот огонь необходим, потому что тогда никакие препятствия не помешают тебе сделать артистическую карьеру.

В глубине души Уильям понимал, о чем она говорит. Его музыка и возможность исполнять её перед публикой были не просто тем, чем он хотел заниматься в жизни, — это было то, без чего он не мог жить. Он не мог в полной мере оценить, насколько важны были для него эти выступления, пока не лишился этой возможности.

— Затем, как-то летом, вместо того, чтобы работать официанткой в перерывах между ангажементами, я стала давать уроки и обнаружила, что мне это очень нравится. Оказалось, что это более чем благодарный труд — помогать юному существу развиваться и расти как музыканту и как личности. Можно сказать, что это и есть то, что разжигает во мне внутренний огонь.

Чувство восхищения наполнило его сердце. Уильям понимал, какое влияние может оказать хороший учитель на подающего надежды ученика, но все же до этого момента он рассматривал её выбор преподавательской карьеры просто как попытку как-то устроиться в жизни, как вынужденное принятие своего удела. Но убежденность в её голосе и сияющее лицо говорили совсем о другом, и ему сделалось стыдно, что он так её недооценивал.

— Думаю, что это просто замечательно, — нежно произнёс он.

— Конечно, это несравнимо с тем, что твой фонд делает для музыкального образования, хотя кто знает? Может быть, однажды я открою миру нового Уильяма Дарси.

Он поднял свой бокал.

— За нового Уильяма Дарси. Ему — или ей — очень повезет, если их учителем будешь ты.

— Спасибо. — Глаза Элизабет светились от удовольствия, которое доставил ей этот комплимент, и любовь к ней нахлынула на него с почти болезненной силой.

Они сдвинули бокалы, чокаясь, и стали потягивать вино, улыбаясь друг другу глазами.

Ужин закончился, и молодые люди сидели вместе на диване в гостиной, попивая кофе без кофеина. Элизабет все ещё не могла успокоиться, восхищаясь ужином, который был триумфом гастрономии от начала до конца.

— Если бы я не была настолько сыта, — заметила она. — Я бы попросила ещё шоколадного мусса.

— Уверен, что это можно организовать, если ты вдруг передумаешь.

Она поднесла чашку к губам, наслаждаясь покоем. Освещение комнаты было как раз таким, чтобы создать романтичную атмосферу — не слишком приглушенное, чтобы вызвать неуместные мысли, но приглушенное достаточно, чтобы придать обстановке определенную интимность. Мелодичная музыка, льющаяся из динамиков, вносила свои нюансы в это настроение, заглушая звуки улицы внизу, но не акцентировала внимание на себе, а служила только фоном.

Уильям также погрузился в атмосферу расслабляющего покоя. После ужина он снял пиджак и развязал галстук. Сейчас он повернулся к ней с мальчишеской улыбкой:

— Тебя очень шокирует, если я сниму туфли?

— Конечно нет, если только у тебя носки не дырявые.

Он хихикнул, стащил туфли и вытянул ноги на кофейный столик.

— Ба убила бы меня, если бы увидела это. — Он закинул руку на спинку дивана за спиной Элизабет.

— Она запрещает тебе класть ноги на стол?

— Еще бы.

— Ладно, её здесь нет, а я не скажу. — Она поставила пустую чашку на стол и наклонилась, снимая босоножки, затем поджала ноги под себя и со счастливым вздохом откинулась назад.

Он обнял её, поигрывая широким воротом её свитера.

— Я мог бы к этому привыкнуть.

Она повернулась к нему, встретив теплый взгляд его глаз.

— Я тоже.

— Я не слишком скучен для тебя? Парень, который задыхается, поднявшись на несколько ступенек, и устраивает себе тихий час в разгар свидания?

Элизабет уже была готова бросить поддразнивающую реплику, но заметила напряжение в его глазах. Несмотря на легкомысленный тон, он, по-видимому, задавал серьезный вопрос. Глядя ему прямо в глаза, она ответила нежно, но твердо:

— В тот день ты поднялся намного больше, чем на несколько ступенек, а что касается сна в парке, то перестань казнить себя за это. Мне очень нравится проводить с тобой время, и для радости я вовсе не нуждаюсь в постоянной бурной активности.

Он крепко обнял её, прижимая к себе. Элизабет осторожно положила голову ему на плечо, и несколько минут они сидели молча, оберегая момент нахлынувшей на них близости.

Музыка закончилась, и Уильям поднялся с дивана, чтобы поменять диск. Когда он вернулся на свое место подле неё, она сказала:

— Итак, за ужином я рассказала тебе о том, как попала в театр. Теперь твоя очередь. Расскажи мне про «Уильяма Дарси, Молодые годы».

Он пожал плечами.

— Я начал играть, когда был совсем маленьким, и ещё мальчиком начал время от времени давать концерты.

— О, я знаю, ты был вундеркиндом. Я читала о твоих ранних выступлениях и наградах, которые ты получил, будучи самым юным участником конкурсов. Но я хотела спросить, когда ты впервые начал играть на фортепьяно?

Его пальцы ласково плутали по её волосам, убирая пряди с лица.

— Честно говоря, я не помню этого, но говорят, что мне было три года.

— Три года?

Он кивнул.

— Мама изредка играла и иногда пела, аккомпанируя себе. Я очень любил слушать её — фактически, это мои первые детские воспоминания: я сижу у неё на коленях, а она поет мне. Мне рассказывали, что в тот день она играла и пела, а я сидел рядом на полу, слушая её. Она на минуту поднялась наверх, что-то сказать миссис Рейнольдс, и, пока её не было, я подтащил скамеечку и взобрался на стул. Когда она вернулась, я сидел на стуле, болтая ногами, и играл мелодию, под которую она только что пела.

— Ты подобрал её на слух?

— Я проявлял интерес к фортепьяно и раньше, но мама сказала, что в тот раз я впервые зашел дальше просто случайных ударов по клавишам. Хотя, оглядываясь назад, она размышляла, не пытался ли я иногда сыграть отрывки мелодий, а она просто не узнавала их.

— В три года играть на фортепьяно на слух. Наверно, она была ошеломлена.

— Она показала мне несколько других мелодий, я быстро выучил их и потребовал ещё, поэтому она решила, что мне нужен учитель. Все учителя, к которым она обратилась, сказали, что я слишком мал, и какое-то время она сама занималась со мной. По существу, я научился читать буквы и ноты одновременно. Остальное, думаю, ты знаешь.

— Ты когда-нибудь аккомпанировал своей маме, когда она пела?

— Иногда. Какая жалость, что отец заставил её бросить карьеру. Она была очень талантлива, и думаю, что невозможность разделить свой дар с миром изранила её душу.

— Мне так жаль её. У неё была актерская страсть, о которой я говорила, но препятствия были непреодолимы.

— Думаю, если бы не я, она оставила бы отца и вернулась в Италию. Но он никогда бы не позволил ей увезти меня.

— А она слишком любила тебя, чтобы покинуть. — Элизабет почувствовала боль в сердце за Анну и за Уильяма.

Он вздохнул, улыбнувшись печально и нежно.

— Именно поэтому моя карьера была очень важна для неё, она была почти одержима этим. Она хотела, чтобы у меня было то, чего она сама была лишена.

В мыслях Элизабет промелькнули образы встречавшихся ей неприятных мамаш, которые приводили своих упирающихся детей на прослушивание, самозабвенно мечтая об их сценической карьере.

— Но ты ведь и сам хотел стать пианистом, правда?

— О, конечно. Я не имел в виду, что мама насильно толкала меня к этому. Но, когда она убедилась в наличии у меня и интереса к музыке, и таланта, она сметала все препятствия с моего пути.

Трудно было представить, какие препятствия могли возникнуть на пути Уильяма в его привилегированном положении и с его неординарным талантом. Элизабет уже готова была спросить его об этом, когда они услышали негромкое «кхм» и, подняв головы, увидели миссис Рейнольдс, стоящую в дверях.

— Я приношу свои извинения, мистер Дарси, мисс Беннет. Я все убрала и, наверное, пойду к себе, но прежде хотела бы узнать, не нужно ли вам что-нибудь ещё?

Уильям повернулся к Элизабет:

— Твой последний шанс получить вторую порцию мусса. Или ещё кофе, а может, коньяк или ликер?

— Нет, спасибо. — Элизабет встала и подошла к миссис Рейнольдс.

— Большое спасибо вам за всё. Ужин был изумителен, и я рада, что мы поговорили.

— Я тоже. Надеюсь, что мы скоро увидимся вновь. — Они обменялись понимающими взглядами.

Уильям, подойдя к Элизабет, обратился к миссис Рейнольдс:

— Думаю, что нам больше ничего не нужно. Ещё раз благодарю вас за ужин.

— На здоровье. Я сварила свежий кофе, если вы захотите попить попозже. А если вам что-нибудь понадобится, просто постучите ко мне. Желаю хорошо провести остаток вечера.

Миссис Рейнольдс исчезла в холле. Элизабет взглянула на часы:

— Наверное, мне не следует задерживаться надолго. Помнишь, мы договорились, что не будем затягивать ужин допоздна.

— Пока ещё он не затянулся допоздна, и сейчас слишком рано. Ты остаёшься.

Возможно, повелительный тон рассердил бы её, если бы она не заметила озорную искорку в его глазах.

— Слушаюсь, мистер Дарси, как скажете, сэр, — ответила она с насмешливой покорностью.

— Ох, как мне это нравится. — Он заключил девушку в объятия.

— Так тебе нравится, когда я покорна и послушна? — Она склонила голову набок, приподняв брови.

Он хмыкнул:

— Если бы ты вдруг стала покорной и послушной, я бы тебя не узнал. Нет уж, на мой вкус, нет никого лучше колючих независимых женщин с чертовщинкой в глазах, особенно если выясняется, что в детстве они создавали проблемы родителям.

Она больше не смогла сдерживаться и расхохоталась, а затем притянула его голову к себе и поцеловала с неожиданным для себя пылом.

Когда Уильям посмотрел на нее, на его лице явственно читалось удовольствие.

— Вероятно, мне придется почаще принимать командный тон, если за этим будет следовать подобная награда.

— Я поцеловала тебя, потому что ты рассмешил меня, а не потому, что ты был таким властным. Плюс, у меня есть к тебе просьба, и я подумала, что мне не помешает немножко умаслить тебя.

— Какая просьба? — Его руки скользнули вверх к её обнаженным плечам, нежно массируя их, что вновь вызвало в ней невольный трепет.

— Ты не мог бы сыграть мне что-нибудь? — Она попыталась скрыть легкую дрожь в голосе.

— Конечно, мог бы. Почему ты решила, что меня нужно уговаривать играть для тебя?

— Я просто не хотела, чтобы ты подумал, что я буду просить об этом каждый раз, когда поблизости окажется рояль.

— Лиззи, для меня это не повинность. Нет никого, для кого я сыграл бы с большим удовольствием. Будут какие-то особые пожелания?

— Мне бы очень хотелось посмотреть вблизи, как ты играешь «Этюд для черных клавиш». А затем, может быть, ещё Шопена?

— Договорились. — Он выпустил ее плечи, выключил стерео и, взяв её за руку, подвел к роялю.

— Тебе повезло, что у твоих дяди и тети оказался такой шикарный концертный «Стейнвей». — Это был прекрасный инструмент, хотя и не совсем равноценный привычному для него роялю в гостиной нью-йоркского дома.

— Это не их рояль. Его доставили сюда на прошлой неделе. — Он сел за инструмент, с виноватой гримасой указывая на маленькую мягкую банкетку, которую занял. — Одна трудность, здесь нет места для моей невидимой ассистентки. Он привстал: — Но я могу принести стул из столовой.

— Не нужно, сиди, — сказала она, кладя ему руки на плечи. — Я просто постою рядом.

— Ты уверена?

— Да, конечно. У меня здесь самое лучшее место в зале.

Она осталась стоять позади него, слегка касаясь его плеч и любуясь их шириной и силой, когда он заиграл «Этюд для черных клавиш»3, тот самый, что звучал на бис в июне на его выступлении в пользу Джуллиарда. Его пальцы летали по клавишам с эйфорическим самозабвением и такой сумасшедшей скоростью, что Элизабет начало казаться, что клавиатура вот-вот задымится.

Слишком скоро отвучал последний аккорд, и Элизабет смогла перевести дух, который у неё захватило от невероятного темпа музыки. Аплодируя Уильяму, она наклонилась и в благодарность поцеловала его в щеку.

— Браво, мистер Дарси.

Он повернулся, улыбаясь ей.

— Что ж, спасибо, мисс Беннет.

— Итак, что ещё ты сыграешь для меня?

— Гм-м. Думаю, продолжим этюды. Следующей будет самая прекрасная мелодия, созданная Шопеном. Уверен, что ты её слышала.

Он повернулся к роялю и замер, положив руки на клавиши. Элизабет не видела лица Уильяма, но казалось, что в тишине ожидания сама атмосфера вокруг него сделалась эмоционально заряженной. Он слегка подался вперед и начал играть. Когда раздались первые такты этюда «Tristesse»4 Шопена, у Элизабет вырвался невольный радостный вдзох.

Это было невероятно, захватывающе — стоять рядом с ним, все ещё ласково положив руки ему на плечи, и зачарованно наблюдать за его абсолютным господством над инструментом, слушая эту щемяще знакомую, до боли красивую мелодию. «Tristesse» по-французски означало «печаль», и под искусными пальцами Уильяма печаль, сожаление, ностальгия, нежность — вся гамма оттенков этих переживаний сплетались в музыке, но отчетливее всех звучала тоска одиночества, проникая прямо в сердце Элизабет. Он заставлял инструмент петь, плакать, вздыхать и даже кричать, пока его музыка переходила от одного настроения к другому и короткий веселый пассаж сменялся отрывком, исполненным бурной страсти, а затем вновь возвращался к пронзительной вступительной теме.

Но она была очарована мужчиной не меньше, чем его музыкой. Жар и сила его тела чувствовались даже сквозь белоснежную накрахмаленную сорочку. Густые волны кофейного цвета волос, казалось, так и просили её пальцы погрузиться в них. Сильная и гладкая шея, казалось, настойчиво требовала прикосновений её губ. Его магнетизм действовал на неё даже сейчас, когда она стояла сзади, почти не видя его лица. Она не могла пошевелиться, застыв в очаровании. Когда финальный аккорд замер в ночи, из её глаз заструились слёзы.

Уильям медленно поднял руки от клавиш и повернулся к ней. Ожидание на его лице сменилось огорчением.

— Я снова заставил тебя плакать, — мягко произнес он.

— Нет, все нормально, — ответила Элизабет, пытаясь улыбнуться.– Это просто потому, что ты так изумительно, так… — Она не знала, как объяснить, и вместо слов наклонилась и поцеловала его. Её губы задержались на его губах, не в силах оторваться. Сильные и чуткие руки, которые только что творили магию за роялем, уверенно обхватили её талию.

— Иди ко мне, cara5, — прошептал он, усаживая Элизабет к себе на колени, а затем вернулся к её губам, и от его поцелуя её охватила волна истомы. Он нежно обвел языком линию её рта, и, опьяненная желанием, она обняла его за шею, пока её губы раскрывались, отвечая на его ласки.

Страсть постепенно разгоралась между ними, по мере того, как его поцелуй становился все горячее и настойчивей, заставляя Элизабет прильнуть к нему, затрепетав от желания. Уильям крепко прижал её к себе, блуждая руками вдоль спины. Наконец он оторвался от её губ и осыпал жаркими, обжигающе чувственными поцелуями подбородок и шею. Она судорожно вздохнула, когда его язык начал ласкать пульсирующую ямку на её горле. Пальцы Элизабет беспокойно ерошили его волосы, а он покрывал чередой пылких поцелуев её обнаженное плечо, вновь заставляя её тихо стонать.

К тому моменту, когда Уильям поднял голову, она уже почти не могла дышать. Он зарылся рукой в её локоны, глаза его блестели.

— Я так хочу тебя, Лиззи, — хрипло прошептал он.

Я тоже хочу тебя. Эти слова вибрировали во всем её теле, но прежде, чем опьяненный страстью разум позволил произнести их вслух, он вновь накрыл её уста поцелуем, требовательным и жадным. Она со стоном тесно прижалась к нему, всем телом ощущая его возбуждение. Казалось, что сердце вот-вот вырвется из груди, а жар, разгорающийся между ними, угрожал полностью поглотить её, пока они продолжали самозабвенно упиваться друг другом.

Рука Уильяма медленно заскользила от её талии вверх, и Элизабет, неожиданно для себя самой, слегка изогнулась, словно поощряя его. Но как только ласкающие пальцы подобрались вплотную к её груди, его рука внезапно замерла на месте и он оторвал от неё губы, уткнувшись лицом ей в шею; его частое дыхание охлаждало её разгоряченную кожу. Озадаченная этим внезапным отступлением, она успокаивающе погладила Уильяма по волосам, другой рукой лаская широкую, мускулистую спину. Девушка почувствовала учащенную дробь его сердца, и её охватил внезапный страх. Эх, знать бы точно, что врач сказал ему о сексе — может быть, ему даже нельзя возбуждаться. А в таком случае — о, как я могла быть столь беспечной?

Вскоре его дыхание и сердцебиение нормализовались, он поднял голову и проникновенно взглянул ей в глаза.

— Прости меня, — прошептал он, погладив её по щеке.

— Пожалуйста, не нужно извиняться. — Происшествие на Телеграфном холме и сон в парке Золотые Ворота уже стали для него причиной для постоянного самообвинения в том, что он «позволяет» своим недомоганиям вмешиваться в их отношения. Она должна будет излечить его от этой склонности.

— Нет, Лиззи, позволь мне сказать. Я обещал тебе, что мы не будем спешить в наших отношениях, но, как только мне выпал шанс, я сразу же потерял контроль над собой.

В пылу момента она полностью позабыла об этом обещании. Хотя она ещё не чувствовала себя готовой к физической близости с ним, в то же время она была достаточно пылкой участницей всего, что происходило между ними в этот вечер, и была убеждена, что он это чувствует. Затем она вспомнила ту одинокую слезинку на его щеке и смущенные, завуалированные жалобы на предписания врача. Возможно, для его мужской гордости было легче объяснить свое отступление её нерешительностью, чем сказать всю правду. А если это так, то она охотно подыграет ему в этой невинной уловке.

Она ласково убрала прядь волос с его лба и нежно прикоснулась к нему губами.

— Ты такой милый.

Уильям поцеловал кончик её носа и бережно уложил её голову к себе на плечо. Элизабет прильнула к нему, наслаждаясь теплом и силой его тела, которые укутали её, словно пледом. Не в силах устоять перед искушением, она поцеловала его в подбородок, ощущая солоноватый привкус его кожи. Её охватила волна нежности, когда он тихо вздохнул от удовольствия и ещё крепче прижал её к себе.

Время двигалось к ночи, и вскоре ей придется попросить его отвезти её домой. Но Элизабет все никак не могла собраться с силами, чтобы заставить себя покинуть этот уютный кокон, в котором она чувствовала такое глубокое умиротворение. Кроме того, несколько лишних минут все равно ничего не изменят.

В первую минуту Марша Рейнольдс не поняла, что же её разбудило, но затем услышала звуки музыки, доносившиеся из гостиной. Она взглянула на часы. Почти три часа ночи. Ну что мне прикажете делать с этим мальчишкой? Зевая, она села, выбралась из кровати и достала из шкафа халат.

Гостиная была освещена тусклым светом лампы, отбрасывающим слабые лучи на рояль. Уильям, поглощенный музыкой, не заметил, как Марша подошла к нему.

Его волосы были растрепаны, а в морщинках вокруг глаз угадывались следы усталости.

Он увидел её и, нахмурившись, перестал играть.

— Я разбудил вас?

— Тебе следует быть в постели, Уильям, а не здесь. Ты совсем себя измучил.

— Я не хотел беспокоить вас. Но я не мог уснуть. — Его пальцы все ещё оставались на клавишах.

Подойдя к нему поближе, она осторожно дотронулась до его плеча.

— Что-нибудь случилось?

— Ничего. Мне просто есть о чем подумать.

— Может быть, ты хочешь о чем-нибудь поговорить?

Марша, скорее всего, упала бы замертво, прими он её предложение, но его ответ не был неожиданным.

— Нет, все хорошо. Просто сегодня я получил столько эмоций, словно прокатился на русских горках. Но я благодарен вам за участие.

Она убрала руку с его плеча.

— Может быть, ты мог бы завтра обсудить все это с Элизабет?

— Может быть. — В его голосе прозвучала нежность.

— Думаю, ты догадался, что я попросила её присмотреть за тобой.

Он нехотя улыбнулся.

— Я это подозревал.

— Оказывается, она думает, что проблемы с сердцем возникли у тебя только несколько месяцев назад. Почему ты не сказал ей, что это врожденная болезнь?

Его улыбка исчезла, и, казалось, в глазах мелькнули в равной мере и негодование, и страх.

— Вы рассказали ей об этом?

— Нет. — Она заметила, что он сразу успокоился, услышав её ответ. — Это должен рассказать ты, а не я. Но почему ты этого не сделал? Она бы лучше разобралась в ситуации, если бы знала правду.

— Вы прекрасно знаете, что я предпочитаю хранить подобную информацию в тайне.

— Никогда не понимала, почему. Но я сейчас не об этом. Я же не предлагаю тебе устроить пресс-конференцию. Я говорю о возможности доверять женщине, которую любишь.

Его глаза сузились.

— Миссис Рейнольдс…

— И даже не пытайся этого отрицать. Ты по уши влюблен в неё, и это заметно всем и каждому.

Уильям вздохнул. Затем тихо, скорее адресуясь себе, чем ей, прошептал:

— Кроме Элизабет.

Этот тихий знак согласия вознес Маршу на волну триумфа, и она решила упрочить достигнутое.

— А почему ты не расскажешь ей о своих чувствах?

Он хмуро взглянул на неё:

— Есть кое-какие сложности, о которых вы не знаете.

— Но…

— Миссис Рейнольдс, я ценю вашу заботу, но все не так просто, как вы думаете. — Он встал, возвышаясь над ней. — Как бы то ни было, как вы сказали, уже поздно, и нам обоим пора спать.

Уильям вежливо, но сухо пожелал ей спокойной ночи и вышел в холл, оставив Маршу одну в гостиной. Она смотрела ему вслед, покачивая головой. Каким же упрямым может иногда быть этот мальчик. Но, думаю, бесполезно давать молодым людям советы — они сами должны пройти свой нелегкий путь. Кроме того, учитывая, насколько эти двое без ума друг от друга, рано или поздно они во всем разберутся.

По многолетней привычке она быстро оглядела гостиную, убедившись, что все в порядке. Затем выключила свет и тихо отправилась через холл в свою комнату. Погрузившись в сон, она увидела давно знакомую картинку — шумный выводок маленьких кудрявых темноволосых внучат. Как обычно, у маленьких мальчиков были отцовские глаза — большие, темные, выразительно-проникновенные. Но у всех маленьких девочек глаза сегодня оказались изумрудно-зелеными.

Элизабет, как и Уильям, не могла заснуть в эту ночь. И точно так же, как он, искала убежища в клавиатуре, но несколько иного рода. Она села за компьютер, стоящий в углу гостиной, всматриваясь в список ссылок, который выдал Google в ответ на её запрос.

Пятнадцать минут назад она лежала в постели, мысленно перебирая события с того момента, как Уильям вернулся в её жизнь. Так много изменилось за эти несколько дней, и хотя по натуре она не была склонна к самокопанию, сейчас она остро нуждалась в том, чтобы сделать шаг назад и оценить ситуацию.

Первым и самым важным её выводом было то, что она не могла больше притворяться, как она пыталась делать в течение двух месяцев их разлуки, что он был лишь ненужным осложнением в её жизни, и больше не могла отрицать очевидное — что его интерес к ней был намного глубже, чем попытка случайной интрижки, обильно приправленной физическим влечением. Что-то мощное и сильное росло между ними, основанное на странном магнетическом притяжении, которое она впервые ощутила три месяца назад в залитом лунным светом внутреннем дворике отеля «Ритц-Карлтон». Она не была готова назвать это любовью — во всяком случае, она не была в этом уверена, — но понимала, что их отношения держались чем-то большим, чем простое физическое влечение, которое вспыхивало и искрилось между ними, как только они оказывались вместе.

Но было ещё кое-что, чего она не понимала. Аспект раздвоения его личности в стиле Джекилла и Хайда, который поразил её с самого начала, по-прежнему продолжал озадачивать. Она до сих пор не могла предугадать, какой из Уильямов появится в следующий момент — нежный и мягкий, который смеялся вместе с ней, поддразнивал её и будил в ней спавшее столько лет желание, или надменный аристократ, который сторонился друзей Джейн, даже не пытаясь скрыть свое пренебрежение.

Кроме того, она чувствовала, что большую часть себя он хранит от неё в секрете. Как Майкл. Она вздрогнула от этой мысли, пока сидела, вглядываясь в монитор, и стиснула зубы, теряя терпение от собственной слабости. Прекрати это. Уильям — не Майкл. У него нет скрытых мотивов в отношениях с тобой. Когда же ты перестанешь позволять Майклу управлять твоей жизнью?

Именно этот вопрос был причиной того, что в эти предрассветные часы вторника она сидела в гостиной. Ещё лежа в постели, она обдумала предложение Джейн обратиться к психологу по поводу «возвратов в прошлое». Чтобы специалист мог сказать мне то, что я и так уже знаю: что я слишком драматизирую то, что случилось, и что я сама во всём виновата? Нет уж, спасибо. Но если существуют какие-то способы, которые она могла бы применить, чтобы помочь себе самостоятельно — это другое дело. Уильям начинал занимать слишком важное место в её жизни, чтобы позволять прошлому вмешиваться в… ладно, во что бы то ни было, что происходит между нами.

Она кликнула ссылку, возглавлявшую результаты поиска, и начала читать страницу с простым заголовком: Возвраты в прошлое.

------
1Поллиана — героиня рассказов американской детской писательницы Э. Портер (1868–1920), находящая причины для радости в самых бедственных ситуациях.

2«Энни» — мюзикл Чарльза Штрауса и Мартина Чарнина, созданный на основе знаменитого комикса Гарольда Грея «Сиротка Энни».

3Фредерик Шопен. Этюд соль-бемоль мажор («Упражнение для черных клавиш»), Op. 10, No. 5. Исполнитель — Владимир Ашкенази, альбом “Chopin: Favorite Piano Works”, © 1995, London Records.

4Фредерик Шопен. Этюд ми мажор «Tristesse», Op.10 No. 3. Исполнитель — Владимир Ашкенази, альбом Chopin: Favorite Piano Works, © 1995, London Records.

5Cara — дорогая (итал.).

 

© 2006. Все права принадлежат автору