Глава 27
Резкий грохот грузовика, сдававшего задним ходом, окончательно разбудил Уильяма, который уже несколько минут нежился в сонной полудрёме. Открыв глаза, он сощурился от неяркого света, пробивавшегося сквозь занавески. Свет падал как-то странно, с непривычной стороны — хотя вряд ли стоило ожидать, что, пока он спал, его комната подверглась перепланировке. Затем он вспомнил, что находится в гостевой спальне в квартире своей тёти в Сан-Франциско, а вовсе не у себя дома в Нью-Йорке. Так, давай-ка сообразим — сейчас утро воскресенья. Через три дня уже можно было бы и запомнить, где находишься.
Было еще рано — около 7:15. Это тоже отличало его нынешнюю жизнь от нью-йоркской — он просыпался здесь по утрам ни свет ни заря. И тем не менее, несмотря на то, что две ночи подряд он спал довольно мало, сейчас Уильям чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Это, должно быть, из-за моего вчерашнего дневного сна. Он сел, свесив ноги с кровати, и с удовольствием потянулся. Хорошо было бы сегодня утром проснуться так же, как я проснулся вчера днём! Пробудиться вчера в парке, чтобы увидеть Элизабет, склонившуюся над ним с каким-то новым, тёплым и нежным светом в глазах, которого он у нее раньше не замечал, было поистине блаженным ощущением.
Уильям рывком поднялся на ноги, потянулся за черным шёлковым халатом, который лежал в
изножье кровати, и, запахнув его и затянув пояс на талии, вышел из спальни. Миссис
Рейнольдс хлопотала на кухне, готовя свежевыжатый апельсиновый сок.
— Доброе утро, — просипел он и прокашлялся, чтобы обрести голос.
Она вздрогнула и обернулась к нему.
— И тебе доброе утро! Бог мой, я смотрю, здесь, в Калифорнии, ты сделался совсем ранней пташкой.
— Мне кажется, я еще не совсем адаптировался к смене часовых поясов. Ну, раз уж я встал, то, наверное, схожу на утреннюю службу в собор Милости Божьей. Она начинается в 8:15, и поэтому я хотел бы позавтракать минут через двадцать, если можно.
— Ну конечно, дорогой. Ты иди пока, прими горячий душ, а когда выйдешь, всё уже будет готово.
Около двух часов спустя, по окончании службы, Уильям вышел из собора. Воздух был еще
по-утреннему прохладным и влажным, но туман уже потихоньку начал рассеиваться, обещая
ясный, солнечный полдень. Похоже, сегодня подходящий день для пеших прогулок. Может,
мне стоит посетить японский чайный сад, о котором упоминала Лиззи. Её описание сада,
окутанного туманом, заинтриговывало, и ему любопытно было сравнить это место с теми
садами, которые он видел в Токио. Но ему хотелось увидеть сад вместе с
Элизабет, поэтому он решил отложить эту прогулку до другого туманного утра.
Он пересёк Тейлор Стрит и направился по периметру парка Хантингтон к дому. Как жаль, что мне нельзя побегать сегодня вместо ходьбы. Пробежки давно стали для Уильяма жизненной потребностью — они помогали справляться со стрессом и давали время на размышления — и пешие прогулки явно не были заменой. Я завтра поговорю с врачом и попробую убедить его разрешить мне лёгкие пробежки, для начала хотя бы на небольшие расстояния.
А пока что ему предстояло спланировать сегодняшний день. Вечер он собирался полностью посвятить долгим упражнениям на рояле, ну а днём хотелось какой-то двигательной активности — для себя и для своей машины.
Его мысли приняли грустный оттенок, когда перед ним возник образ пустого пассажирского сиденья Феррари. У него за плечами были сотни дней, проведённых наедине с незнакомыми городами, и обычно это его совсем не удручало, даже наоборот — Уильям предпочитал находиться один. Но сейчас перспектива провести день в одиночестве привела его в лёгкое уныние. Тем не менее, он ничего не мог с этим поделать. Чарльз находился на пути обратно в Лос-Анджелес, а Элизабет была занята — во всяком случае, слишком занята, чтобы найти время для него. Но ничего, я увижу её завтра, на работе.
Это напоминание о консерватории, даже в связи с Элизабет, не было совсем уж безоблачной мыслью. Ему становилось всё более очевидным, что следующие несколько месяцев он будет ходить по минному полю, и особенно тогда, когда будет находиться в кампусе консерватории. Если его отношения с Элизабет станут развиваться так, как он надеялся, то скрывать их от коллег будет очень сложно, и от него потребуется величайшая осторожность. Ведь если Кэтрин докопается до истины, катастрофа будет неминуемой.
Вчера он не рассказал Элизабет полной правды о своем участии в её устройстве на работу. В тот момент он оправдался перед собой тем, что не солгал, а просто опустил некоторые детали. Но теперь при мысли о будущем ему делалось тревожно.
Даже если слухи не начнут распространяться по консерватории — Кэтрин была другом семьи и могла услышать новости с той стороны. А если Элизабет начнёт сопровождать его в будущих гастрольных поездках, как он надеялся, то неизбежные сплетни об этом рано или поздно достигнут ушей доктора де Бург. А как только она всё узнает, то непременно отомстит мне тем, что расскажет Лиззи, да ещё в самом оскорбительном тоне, что никогда не взяла бы её на работу, если бы я полностью не оплатил её ставку в консерватории из собственных средств.
Очевидным решением в данной ситуации было бы обезоружить Кэтрин, самому рассказав Элизабет всю правду. Но для этого было ещё слишком рано. Их отношения находились сейчас на очень хрупкой стадии, и он боялся, что эта правда станет настолько сильным ударом, что сведёт на нет прогресс в отношениях, которого им удалось добиться такой дорогой ценой. Элизабет не была рассержена, узнав, что он рекомендовал её, но её слова о Кэтрин до сих пор звучали у него в ушах, приводя в замешательство: «Она не имеет никакого права вести себя так, словно кто-то навёл на неё заряженный пистолет и силой заставил принять меня на работу». Конечно, в буквальном смысле слова он этого не делал — но, подобно Крёстному отцу, он сделал Кэтрин предложение, от которого та, безусловно, не смогла отказаться.
Но если
мне удастся заставить Лиззи полюбить меня, тогда я смогу сказать ей правду.
Тогда она сумеет понять, почему я это сделал, и не рассердится на меня.
Он поморгал и огляделся, на мгновение потеряв ориентацию, но потом заметил отель «Стэнфорд Корт» в полуквартале от себя, через улицу. Погружённый в свои мысли, он прошёл мимо собственного дома. Чувствуя себя немного глупо, повернулся и зашагал обратно. Ну ладно, стало быть, так тому и быть. Я скажу ей, как только буду точно знать, что она любит меня. А до тех пор буду предельно осторожен и постараюсь следить за ситуацией на тот случай, если Кэтрин начнёт что-то замечать.
Уильям вернулся в пентхаус и прошёл прямо в гардеробную, чтобы сменить свой темно-серый костюм на менее официальную повседневную одежду. Поездка за город в сочетании с прогулкой по пляжу казались относительно приятным способом провести долгий день в одиночестве.
Элизабет с затуманенными со сна глазами приплелась на кухню, чтобы соорудить себе завтрак. Поздоровалась с Джейн, которая выглядела свеженькой и цветущей в своей аккуратной розовой пижамке с кружевами. Элизабет даже не удосужилась окинуть презрительным взглядом собственную измятую футболку, в которой спала. Никто, кроме Джейн, не мог заставить обычную хлопковую пижаму выглядеть так, словно это оригинальная модель от Версаче, и всякое сравнение было бессмысленным.
Элизабет никогда не завидовала ясной, спокойной красоте Джейн; но она росла под гнётом постоянных напоминаний матери о том, что далеко не так хороша собой, как старшая сестра. «Вот если бы ты приложила немного усилий к своей внешности, Лиззи, ты бы тоже могла быть вполне привлекательной, знаешь ли», — это был постоянный рефрен Фрэнсис Беннет, обращённый ко второй дочери.
Ребёнком Элизабет не хотела прилагать к своей внешности никаких усилий. Она любила бегать и играть на улице, и к тому времени, когда пора было ложиться спать, Джейн часто посылали за сестрой, которая самозабвенно гоняла с соседскими мальчишками в бейсбол или футбол. Её любимая одежда состояла из пары джинсов и футболки, а любимой прической был конский хвост. Только по особо торжественным случаям, да и то после отчаянного сопротивления с её стороны, на неё удавалось надеть одно из женственных платьиц с рюшечками, переходивших к ней по наследству от Джейн.
Когда Элизабет достигла подросткового возраста, ситуация особенно не изменилась. С точки зрения гормонального развития она созрела очень рано и страшно смущалась и переживала, когда соседские мальчишки начали дразнить её из-за изменений, происходивших с её телом. Эта стеснительность привела к тому, что она стала прятать свою едва оформившуюся фигуру под просторными, скрывающими все изгибы и округлости блузками и майками.
С течением лет выбор её гардероба, конечно, стал более разнообразным, но она по-прежнему предпочитала одеваться неброско и скромно — опрятно и в соответствии с ситуацией, но без особой утонченности, без продуманных деталей и без откровенного вызова, предпочитая носить максимально закрытые вещи. Пение, преподавание и время, проводимое с друзьями, значили для неё гораздо больше, чем стремление разряжаться в пух и прах — ну или хотя бы даже только в пух.
Но теперь всё начало меняться. С тех пор, как она встретила Уильяма, Элизабет купила себе больше новых вещей, чем за любой другой период своей жизни. Она, наконец, поняла, что её волосы могут быть очень выгодным достоинством, если их правильно причесать и уложить. И она чувствовала себя… красивой? Да. Думаю, что да. Это осознание пришло к ней благодаря чему-то, что она видела в глазах Уильяма, когда он смотрел на неё — чему-то, что пронизывало её всю теплом, даже сейчас.
Джейн вышла из кухни, чтобы приготовиться к утренней пробежке, оставив Элизабет наедине с оладьями. Отправляя в рот очередную порцию, она с сосредоточенным видом обдумывала совет, который Джейн дала ей прошлым вечером. Наконец, проглотив последний кусочек, она решительно кивнула своим мыслям и потянулась к телефону, нажав на кнопку повтора последнего звонка.
— Алло? — голос Уильяма прозвучал гораздо более энергично и оживлённо, чем вчера ночью.
— Привет, Уильям. Это…
— Лиззи! Я не ожидал услышать тебя сегодня.
— Надеюсь, я не позвонила невовремя.
— Да нет, что ты. На самом деле, может, ты как раз сможешь мне помочь. Я тут сижу и
пялюсь в карту, пытаясь решить, куда мне сегодня съездить. Я думал дать машине прокатиться,
да и сам хотел бы прогуляться где-нибудь за городом, может быть, по пляжу.
— Я знаю идеальное место. Это к северу от города, в округе Марин. Там отличные пляжи — Стинсон, Мьюир… Только будь внимателен с пляжем под названием Красные Скалы — а то можешь увидеть кое-что неожиданно интересное… ну или даже много всего интересного — смотря сколько там будет сегодня народу.
— Нудистский пляж?
— Угу. Ну, а чтобы попасть на любой из этих пляжей, тебе нужно переехать по мосту Золотые Ворота, выехать на 101-й Хайвэй, а потом двинуться по Первому шоссе на север, вдоль побережья. Это отличная скоростная трасса, словно созданная для твоей машины.
— Ну что ж, звучит отлично. Как раз то, о чём я и думал.
— Но если ты хочешь двинуться в том направлении, тебе лучше выехать побыстрее. Похоже, что сегодня будет хорошая погода, и многим может прийти в голову та же идея.
Элизабет пыталась сообразить, как бы ей поделикатнее напроситься с ним в эту поездку, когда Уильям произнёс с тоскливой ноткой в голосе:
— Как жаль, что ты не можешь поехать со мной.
— Ну, если честно, я поэтому и звоню. Я тут обдумала кое-что сегодня утром и пришла к выводу, что уже и так прекрасно подготовлена к завтрашним занятиям, и мне совершенно ни к чему сидеть целый день дома и переживать по этому поводу. Так что если тебе нужен штурман…
— Разумеется! Ты еще спрашиваешь! Когда будешь готова стартовать?
Его неприкрытый энтузиазм тронул её до глубины души. Джейн была права. Главное — обращать внимание на различия. Уильям искренне рад и счастлив, что я составлю ему компанию. А Майкл на его месте считал бы, что делает мне огромное одолжение, позволив прокатиться с собой.
— Через полчаса нормально?
— Идеально.
— Ну вот и отлично. Тогда через полчаса я буду ждать тебя на улице, перед домом. Да, и захвати с собой ветровку или свитер. Хоть день и обещает быть тёплым, погода здесь может меняться на удивление быстро.
— Увидимся через полчаса, Лиззи.
Элизабет повесила трубку и направилась в свою комнату одеваться, тихонько напевая под нос.
Калифорния славится своими скоростными
автострадами, и водители, которым нужно побыстрее добраться из Лос-Анджелеса в
Сан-Франциско, могут промчаться большую часть пути на очень приличной скорости
по трассе I-5. Но те, для кого сама дорога значит больше, чем пункт назначения,
часто выбирают вместо этого Первое шоссе. Эта трасса обнимает часть живописного
побережья центральной и северной Калифорнии и замысловато петляет, подобно
американским горкам, изобилуя неожиданными поворотами, подъемами на крутые
холмы и спусками в отлогие долины. Путешественник проезжает и лесистую
местность, и равнины, заросшие полевыми цветами, и даже замок — его построил в
Сан Симеоне некий Уильям Рэндольф Хирст, газетный барон. Но главной
достопримечательностью, безусловно, является Тихий океан — то часто
разбивающийся у берега о скалистые камни, то порою мягко накатывающий мелкими
волнами на песчаные пляжи, но неизменно простирающийся до самого горизонта,
величественный и беспредельный.
Уильям никогда раньше не ездил по Первому шоссе, но
уже успел понять, что Элизабет была права — эта дорога идеально подходила для
его машины. Буквально через пару миль после того, как цивилизованный мир — в
виде городка Милл Вэллей — остался позади, они начали пересекать гористую
местность, отделявшую их от побережья. Вначале дорога извилисто петляла, то
погружаясь в недра заповедного краснодеревного леса, то вновь выныривая из него
и дразня отдельными проблесками океана, мелькающими за краем отдаленной
равнины. А затем они оказались гораздо ближе к необъятной мерцающей водной глади, по мере того, как
дорога, подобно асфальтовой ленте, мягко заструилась под уклон к прибрежным
скалам. Уильям чувствовал себя до абсурдного юным — подростком, рассекающим по
автостраде на крутой спортивной тачке вместе со своей подружкой, в беззаботной
перспективе провести весь день на пляже. Жаль,
что Чарльз так и не сподобился научить меня сёрфингу — а то я мог бы сейчас
сделаться персонажем из какой-нибудь песенки «Бич Бойз».
Они сделали короткую остановку у смотровой площадки над пляжем Мьюир, пройдя по узкой тропке к самому краю отвесной прибрежной гряды, чтобы полюбоваться на захватывающую панораму простирающегося под ними побережья. Когда они возвращались назад к парковке, Уильям сказал:
— Кстати, если ты проголодалась, — миссис Рейнольдс собрала для нас кое-какой еды: фрукты, сыр, печенье и, кажется, несколько бутылок минеральной воды и сока.
— Она что, старается сделать всё возможное, чтобы ты не отощал до полного измождения?
Он закатил глаза и кивнул.
— Уверен, что отчасти дело и в этом. Кстати, она просила меня передать тебе свои извинения, что это всего лишь лёгкая закуска, а не полноценный обед. Она заставила меня пообещать, что я объясню тебе, что у нее было всего десять минут, чтобы собрать нам еду в дорогу.
— Хотела бы я, чтобы обо мне заботился кто-нибудь вроде миссис Рейнольдс, — вздохнула Элизабет. — Она замечательная.
Может быть, когда-нибудь так и будет.
— Она была разочарована, что не увидится с тобой до своего отъезда домой.
— Ну, вообще-то, я хотела спросить об этом. Твое приглашение на ужин ещё в силе?
— Хммм. Я даже и не знаю… Мне надо подумать. — Уильям выдержал паузу, притворяясь, что обдумывает её слова. Украдкой он бросил быстрый взгляд на Элизабет, которая была очевидно смущена и обескуражена его явно выраженным колебанием.
Когда они подошли к машине, он с широкой ухмылкой повернулся к ней:
— Ну хорошо, я подумал. Да.
Она скрестила руки на груди.
— Очень смешно.
Он обхватил её ладонями за плечи и притянул к себе.
— Лиззи, ну разумеется, приглашение ещё в силе. Я так рад, что ты передумала.
Она расплела руки и обняла его за талию.
— Я не передумала — я с самого начала хотела провести этот вечер с тобой. Просто ситуация изменилась, и теперь я могу это сделать.
Он быстро поцеловал её и выпустил из объятий, чтобы открыть для неё дверцу машины.
— А что случилось? Я думал, у тебя какие-то планы, связанные с Джейн.
— Так и есть. Я, кажется, так тебе толком и не рассказала про это юридическое собрание в понедельник.
— Нет, не рассказала.
Элизабет скользнула на пассажирское сиденье.
— Боюсь, что это прозвучало так, будто я там просто собираюсь немного потусоваться в обществе кучки адвокатов.
— Без комментариев. — Он обошел машину кругом, идя к водительскому месту. Это был предмет, о котором он старался не думать, потому что каждый раз при мысли об этом его воображение постоянно рисовало ему Элизабет, с энтузиазмом болтающую с группой восхищенных мужчин, которые наперебой просят у неё номер телефона.
— На самом деле всё гораздо серьёзнее. Джейн очень много работает на общественных началах, и местная коллегия адвокатов решила присудить ей награду за активную общественную работу. Один из её приятелей позвонил мне пару недель назад и сообщил об этом по секрету — они планировали устроить Джейн сюрприз. Но вчера днём кто-то из коллег позвонил Джейн и проговорился об этом. Так что теперь, когда это больше уже не секрет, у меня нет необходимости везти ее туда самой, чтобы обеспечить её присутствие.
Уильям уселся за руль и повернулся к ней.
— Но ты все-таки пойдешь на это собрание?
— Конечно. Я так горжусь Джейн — и я хочу быть там, чтобы поаплодировать ей. Но если мы поедем на разных машинах, то я смогу побыть на церемонии вручения награды, потом еще немного поболтаться для приличия и потихоньку ускользнуть.
— Значит, ты сначала поедешь туда, а потом приедешь ко мне на ужин.
— Да, если это тебя устраивает. Я смогу уйти оттуда где-то около семи.
— Меня все замечательно устраивает, кроме одного. Поезжай на машине вместе с Джейн, а я заеду за тобой и привезу к себе.
Элизабет покачала головой.
— Ох, нет, в этом нет никакой необходимости.
— А я считаю, что есть. В этом случае после ужина я смогу отвезти тебя. Я не хочу, чтобы ты поздно вечером возвращалась домой одна.
— Да я всё время езжу одна по вечерам.
Только не тогда, когда ты со мной.
— Лиззи, я хочу отвезти тебя.
— И упаси Бог, если Уильяму Дарси не позволено будет сделать то, что он хочет, — сказала она с ласковой усмешкой в голосе. — Ну хорошо, ты победил. Я всё еще считаю, что в этом нет необходимости, но признаюсь, что было бы неплохо заполучить на один вечер персонального шофёра.
— Вот и отлично. Значит, решено. — Уильям потянулся к зажиганию.
— Только… есть ещё одна маленькая деталь.
Его рука замерла на зажигании.
— Да?
— Я не хочу создавать миссис Рейнольдс дополнительных хлопот. Понедельник — ее последний день в городе, и я уверена, что у неё и так будет дел по горло. Это я виновата в том, что всё получается так неожиданно, в последний момент. Поэтому давай лучше я приглашу тебя куда-нибудь на ужин. А до или после ужина мы сможем заехать к тебе домой, чтобы повидаться с ней.
— Исключено.
— А почему? — У неё между бровями пролегла отчетливая вертикальная морщинка.
— Потому что миссис Рейнольдс очень обидит предположение, что она не в состоянии приготовить достойный праздник для гурманов на две персоны, получив предупреждение об этом за 24 часа. — Предположение о том, что он позволит Элизабет заплатить за свой ужин, было в равной степени абсурдным, но в настоящее время обсуждению подлежало даже не это.
— Да я же не говорю, что она не в состоянии, — я просто говорю о том, что у нее и без того будет куча дел.
— Поверь мне, она воспримет как смертельную обиду, если мы поужинаем не в пентхаусе, а где-то ещё.
Элизабет закусила губу.
— Но я не хочу доставлять ей неудобства.
— Уверяю тебя, всё будет замечательно. Она будет только рада. Ну что, а теперь, может, отправимся в сторону пляжа?
Прежде, чем Элизабет успела ответить, Уильям завел машину и выехал со стоянки, возвращаясь на шоссе.
— Он повёл тебя в бар «Тонга»? Шутишь! — Элизабет, которая полулежала, опираясь на локти, на расстеленном пляжном полотенце, повернулась к нему лицом.
Уильям закатил глаза, хотя, как это запоздало пришло ему в голову, совершенно впустую, поскольку она все равно не могла видеть его глаз за темными стеклами солнечных очков.
— Нисколечко не шучу.
Её плечи затряслись от смеха, и, хотя она смеялась над ним, этот милый и заразительный мелодичный звук вскоре заставил и его захихикать.
Как Элизабет и предсказывала, пляж Стинсон оказался
в этот солнечный воскресный день довольно популярным местом для отдыха, но им
без труда удалось найти свободное место, чтобы расстелить большие пляжные
полотенца, которые она захватила с собой. Жаркое солнце в сочетании с
прохладным бризом, дующим со стороны океана, создавали очень комфортную
температуру, и Уильям порадовался тому, что надел сегодня с рубашкой-поло не
джинсы, а легкие шорты цвета хаки. Он украдкой покосился на Элизабет. Она тоже
была в шортах, и, оглядывая её эффектные стройные ноги, он порадовался её
выбору гардероба еще больше, чем своему.
Она перестала смеяться и наградила его ласковой и нежной улыбкой, от которой его сердце сразу припустило в карьер.
— Ой, как жаль, что меня там не было, чтобы полюбоваться на тебя! Ты, должно быть, смотрелся там совершенно очаровательно, весь такой насупленный и надутый.
Он потянулся, чтобы заправить выбившуюся непослушную прядку волос ей за ухо. Не торопясь убирать руку, нежно провёл подушечками пальцев по шелковистой коже щеки.
— Не уверен, что полностью согласен с твоим описанием, но, если ты считаешь меня очаровательным, с моей стороны было бы глупо спорить с этим.
Она снова рассмеялась, на этот раз тихо и мягко.
— Знаешь, тебе нужно повесить табличку на грудь, вроде тех, что висят на некоторых клетках в зоопарке — «Эго просьба не кормить».
Он нахмурился с деланым возмущением:
— Ну, я ведь не настолько безнадежен, правда?
— Я знавала и похуже. Но уж больно весело поддразнивать тебя. Ладно, а теперь расскажи мне о своих впечатлениях от «Тонги».
— А ты там когда-нибудь бывала?
Она кивнула.
— Раза три или четыре, если не больше.
— То есть ты добровольно бывала там больше одного раза?
— Мне очень неприятно сообщать вам об этом, мистер Дарси, но и вам придется побывать там больше одного раза, добровольно или нет. Почему это только Чарльзу должно выпасть удовольствие полюбоваться на Уильяма в Стране Чудес? Хотя, я думаю, твоя реакция во второй раз будет уже не такой забавной. Тебе понравились тропические ливни?
— Ни капельки, — произнёс Уильям преувеличенно высокомерным тоном, надеясь спровоцировать Элизабет на дальнейшее подшучивание. Ему доводилось довольно часто бывать объектом для весёлых насмешек — Ричард и Соня были в этом деле большими мастерами, — но еще никогда он не получал от этого такого удовольствия.
— О, я уверена, что ты прекрасно провёл время, пялясь по сторонам и придумывая наиболее уничижительные комментарии для всего происходящего, но ты скорее умрёшь, чем признаешься в этом. А что скажешь про ансамбль?
— Жалкое зрелище. Я и не знал, что к такому старью, оказывается, все ещё можно купить ноты.
— Значит, я так полагаю, ты вчера не снизошёл до того, чтобы потанцевать? — она села, подтянув колени к груди.
Уильям помедлил с ответом, внимательно изучая её лицо в попытке прочесть истинную цель этого вопроса, который прозвучал, казалось бы, непреднамеренно. Надеется ли она, что я не танцевал? Или она чувствует себя виноватой, потому что сама вчера танцевала? Или она просто поддерживает разговор и ей всё равно? Он не мог сказать с определенностью, поэтому ответил прямо.
— Нет. Обычно я предпочитаю не танцевать.
— Но ведь мы с тобой танцевали… подожди-ка, три раза, если я не ошибаюсь? И ты всегда делал это охотно и без колебаний.
— Это совершенно другое дело.
— Почему?
— Потому что в этих случаях я держал тебя в своих объятиях.
Она опустила взгляд, смахивая песок с пальцев ног, но он заметил её улыбку.
— А как насчет тебя? Ты вчера вечером танцевала? — Уильям был не в силах удержаться от этого вопроса.
Элизабет взглянула на него и покачала головой.
— Шарли хотелось пройтись после ресторана по клубам, но у нас с Джейн не было настроения.
— Я удивлён. Мне казалось, что ты любишь танцевать.
— Люблю, — медленно произнесла она, — но недавно я нашла партнёра, которого предпочитаю всем остальным, и мне просто не хотелось танцевать с кем-то ещё.
Только невероятным усилием воли ему удалось сдержаться, чтобы не стиснуть её тут же в крепком объятии. Он заставил себя довольствоваться улыбкой и краткой репликой:
— Я рад это слышать, потому что чувствую то же самое.
Они оба на какое-то время замолчали. Уильям следил
взглядом за прибрежными птицами, которые легко проносились вдоль самой кромки
водной глади в поисках раннего ужина. Высоко в небе парили чайки, и их
пронзительные крики в отдалении почти сливались с шумом океана. Откинувшись
назад на локтях, он закрыл глаза с довольной улыбкой на лице.
— Ну что, у тебя сейчас по режиму тихий час?
Он открыл глаза и взглянул на неё.
— Не искушай меня.
— Правда, это будет совершенно нормально, уверяю тебя.
Уильям покачал головой.
— Нет, не нормально. Давай лучше пойдём прогуляемся.
— Ну хорошо. А как насчёт того, чтобы после этого пообедать? Уже довольно поздно, и, если я хочу завтра вечером с чистой совестью смотреть в глаза миссис Рейнольдс, мне нужно позаботиться о том, чтобы ты регулярно и как следует питался.
Уильям рассмеялся, вставая и отряхивая с ног песок.
— Хороший аргумент. — Он протянул ей руки и помог подняться, и вместе они направились к воде.
На пляже было полно отдыхающих, привлеченных
необычно теплой погодой. Собаки натягивали поводки, самозабвенно лая на и без
того пугливых прибрежных птиц. Дети плескались в прохладной воде или копались в
песке на берегу. Пары и одиночки прогуливались вдоль пляжа или валялись на
расстеленных полотенцах; многие при этом забавно барабанили пальцами рук или
шевелили пальцами ног в такт музыке, доносившейся из их наушников. Невдалеке
перед ними в море с плеском упала летающая тарелка и лениво покачивалась на
мелких волнах, пока двое мальчишек наперегонки бросились по песку к воде, чтобы
достать ее. Но Уильям едва замечал весь этот шум и гам и веселую, беззаботную
атмосферу, царившую на пляже, бредя вдоль кромки воды бок о бок с Элизабет. Она
была с ним рядом, её рука была сплетена с его рукою, и так тому и следовало
быть. Всё остальное не имело значения.
Позже они снова шли рядом, бок о бок, но уже по пляжу Мьюир. Гораздо меньший по размеру, чем Стинсон, этот пляж был окружен высокими скалами и украшен живописным пресноводным потоком, впадающим в океан. Это была их последняя остановка перед возвращением домой, и Элизабет обнаружила, что ищет предлог, чтобы задержаться здесь подольше и тем самым продлить их день.
Чтобы ускорить процесс
«узнавания друг друга получше», Элизабет начала расспрашивать Уильяма о его
любимых вещах в самых различных областях. К её удовольствию, он активно
включился в эту игру, в свою очередь, переадресуя ей те же вопросы, в
результате чего у них завязался живой и непринуждённый разговор, который они
продолжали и сейчас.
— Любимая еда? — спросила она, пока они обследовали небольшие запруды у самого устья потока. Она перешла одну запруду вброд, удивившись тому, насколько тёплой оказалась вода. — Я полагаю, что это должно быть нечто из ряда вон выходящее.
— Например?
— О, ну, скажем, белужья икра или какой-нибудь совершенно невероятный десерт.
— Мне жаль тебя разочаровывать, но вообще-то это ньокки*.
— Ты шутишь.
Уильям покачал головой.
— Иногда, когда моя мама сильно тосковала по Италии, она приходила на кухню и готовила ньокки. Ба их не любила, но мы с мамой обожали. — Он облизнул губы. — Я до сих пор чувствую их вкус, слепленных наспех, политых маслом и посыпанных тертым сыром Пармезан и какой-то пряной травкой. Помнишь, ты как-то сказала, что для тебя томатный суп и горячие сэндвичи с сыром — это «еда для поднятия настроения»? Ну вот, а для меня таким блюдом стали ньокки.
— Ты их и сейчас ешь время от времени?
— Иногда миссис Рейнольдс готовит их мне в качестве особого лакомства, но это уже немного не то. — Его мягкий голос был проникнут грустью, и она знала, что он сейчас думает о своей матери. Она взяла его руку в свою и была вознаграждена за это его слабой улыбкой.
— Ну а как насчет тебя? — спросил он. — Какое твое любимое блюдо?
— Крабы.
— Отличный выбор.
— Да, но я полагаю, ты сейчас говоришь о крабовых ножках. А я имею в виду крабов целиком.
— Данженесские крабы? Это местная разновидность, так ведь?
Она кивнула.
— Да, они очень вкусные. Но вообще-то, хоть я и чувствую себя при этом предательницей, должна сознаться, что мне больше нравятся голубые крабы с Чесапикского залива, отваренные в панцире.
Уильям наклонился, чтобы рассмотреть лежащий в песке камень необычной формы.
— Я их никогда не пробовал.
— Мои дядя и тетя живут в Балтиморе, и на выходные
я часто приезжала к ним поездом из Нью-Йорка. Если был сезон крабов, мы обычно
ходили в один очень простенький с виду крабовый ресторанчик, прямо у воды. В
хорошую погоду мы обычно усаживались под открытым небом, за небольшим столиком,
покрытым плотной коричневой бумажной скатертью, и нам приносили этих крабов на пластиковых
подносах, приправленных специями «Олд Бэй». — Глаза Элизабет засияли от
удовольствия при этом воспоминании, и она продолжала: — Я помню удивительно красивые вечера, когда мы наблюдали за закатом и за тем, как парусные шлюпки возвращаются на ночь в
бухту, чтобы встать на якорь.
— Есть что-то завораживающее, почти гипнотическое в пребывании у океана, правда?
— Мне кажется, на пляже я расслабляюсь и отдыхаю
так, как нигде больше. Такое удовольствие просто сидеть и слушать плеск волн и
смотреть на птиц, парящих над водой. — Она повернулась лицом к океану, обводя
глазами бескрайний горизонт, и счастливо вздохнула.
Они оставили позади запруду у устья потока и медленно побрели вдоль кромки воды к большим черным скалам на дальнем краю пляжа.
— Я надеюсь, когда-нибудь ты сможешь увидеть Пемберли, — тихо произнёс он, погруженный в ту жесозерцательную задумчивость, что и она.
— Это дом твоей семьи на Барбадосе, кажется? Я помню, ты как-то говорил, насколько любишь там бывать.
Его глаза были устремлены на океан, но она знала, что сейчас он видит совсем другой берег и другой пляж, очень далеко отсюда.
— Когда я был маленьким, мы ездили туда очень часто. Но чем старше я становился, тем меньше времени у нас оставалось на отдых, а теперь я и вовсе бываю там и вполовину не так часто, как хотелось бы. Обычно всего один или два раза в год, а иногда и того реже. Мы собирались туда в июне, но поездку пришлось отменить.
— Из-за твоей болезни?
— Да.
— Надо же, какая жалость. А мне казалось, что расслабляющий отдых на море и солнце был бы идеальным лекарством.
— Может, и так, но врачи не хотели, чтобы я находился так далеко от крупных медицинских центров.
Она взглянула на него, прикусив губу.
— Твоя болезнь была серьёзнее, чем ты рассказал мне, не так ли?
— Не волнуйся. Со мной все будет в порядке, я поправлюсь.
Элизабет покачала головой, недовольная его уклончивостью в этом вопросе, и собиралась было начать расспрашивать его более настойчиво, но заметила упрямую складку у его губ, которая подсказала ей, что дальнейшие расспросы не дадут ей новой информации. Вместо этого она решила вернуться к разговору о Пемберли.
— А чем ты любишь заниматься, когда приезжаешь туда?
— Да практически всем, что связано с океаном. Бегать или гулять по утрам вдоль пляжа. Отдыхать, сидя на вершине нашего холма, откуда открывается вид на океан, с какой-нибудь хорошей книгой — или просто сидеть на песке у воды и смотреть, как волны разбиваются о берег. Или нежиться в горячей ванне до двух часов ночи, слушая звук океана и глядя на звёзды.
Элизабет закрыла глаза и представила, как он сидит в горячей ванне и потягивает вино из бокала, изучая звёздное небо. Она почти чувствовала аромат тропических цветов, которым пропитан теплый и влажный ночной воздух. Эта идиллическая картина приятно дополнялась видом его широкой обнаженной груди, полускрытой клубами горячего пара.
— Мммм, звучит здорово. А ты любишь плавать?
— Я иногда устраиваю заплывы в бассейне. Океан в нашей стороне острова слишком бурный, чтобы там плавать, но, когда стоит жаркая погода, я иногда захожу в него, хотя бы на мелководье, чтобы охладиться.
Взгляд Элизабет был прикован к линии горизонта, пока воображение рисовало ей образ Уильяма, облаченного только в мокрые плавки, облепившие тело, выходящего из океанских волн и бредущего по песку через пляж. Ее охватило чувство вины за то, что она нарисовала себе такую эротическую картинку, но она быстро подавила его. А почему я должна представлять его на пляже в джинсах и майке? И, в конце концов, это моя собственная фантазия. Захочу, так он вообще будет в ней голышом плавать!
Эти слова едва успели оформиться в её сознании, как услужливое воображение тут же промотало эту картинку назад, на сей раз лишив Уильяма плавок. Её глаза расширились, когда перед мысленным взором возник темноволосый, мужественный Адонис, с капельками воды, поблескивающими на стройном теле, выходящий из прибрежных волн и направляющийся к шезлонгу под пальмой.
— Лиззи, с тобой всё в порядке?
— Да, — ответила она, стараясь унять дрожь в голосе. — А почему ты спросил?
— Ты так внезапно замолчала.
— Я просто задумалась коё о чём.
— О чём, не хочешь поделиться?
— Да нет, ничего важного. — Я просто никак не могу перестать пускать по тебе
слюни, только и всего. Она подвела его поближе к волнам, радуясь прохладной воде,
которая плескалась у самых ее ног, и подумала о том, чтобы сменить тему. — А что ты
собираешься делать сегодня вечером?
— Планирую провести вечер, занимаясь за роялем, и постараюсь пораньше лечь спать.
— Что ж, хороший план. И ты сказал, что завтра появишься в кампусе?
— Да, во второй половине дня, — сказал он. — С утра у меня есть кое-какие дела.
— Заходи ко мне в кабинет, когда приедешь в кампус, — предложила она. — Я устрою тебе экскурсию по консерватории.
Он улыбнулся.
— Обязательно. Кстати, пока не забыл, прежде, чем я отвезу тебя домой, я хотел бы записать номер твоего сотового телефона.
— У меня нет сотового.
— Неужели? Я и не знал, что ты такая же телефононенавистница, как и я.
Она улыбнулась.
— Да нет, на самом деле. Я просто так пока и не собралась приобрести его. Пока я училась, такая покупка была мне не по карману. Теперь я могу себе это позволить, но, поскольку я не привыкла к тому, что у меня есть мобильник, для меня он и не является предметом первой необходимости.
— Я просто подумал, что, если бы он у тебя был, нам было бы проще поддерживать связь друг с другом.
— До тех пор, пока сообщения опять не начнут пропадать. Я так до сих пор и не понимаю, как это могло случиться.
— Я намереваюсь поговорить об этом с Соней в понедельник и попрошу её сменить телефонную компанию. Я не собираюсь мириться с такой ненадёжностью.
Воздух стал прохладнее, и с океана потянулись первые пёрышки тумана. Элизабет взглянула на часы.
— Ты знаешь, как ни прискорбно, но, пожалуй, нам лучше вернуться в город. Мне еще надо успеть переодеться и выйти из дома не позже половины шестого.
Уильям повернулся к ней и обхватил в кольцо своих рук.
— Мы пока не можем уйти. — Он снял солнечные очки и повесил их на полукруглый ворот своей рубашки-поло.
— Почему? — Она увидела, как его глаза потемнели от желания, и сразу поняла, что у него на уме.
— Потому что сперва мне нужно сделать это. — Он склонил голову, и его нежные, тёплые губы завладели её ртом.
— Ну хорошо, с любимыми композиторами разобрались. Какая у нас следующая категория? — с улыбкой спросил Уильям.
Последние пятнадцать минут они стояли у дверей квартиры Элизабет, продолжая обсуждение любимых вещей. Ей пора было уходить на выступление с джазовой группой, и она уже отчаянно опаздывала, так как еще нужно было успеть принять душ, уложить волосы и переодеться. Но Уильям, судя по всему, совершенно не хотел уходить, и она тоже никак не могла заставить себя попрощаться.
— Любимый фильм.
— Не уверен, что мне стоит признаваться в этом, — произнес он, поморщившись.
— Почему?
— Потому что, как я понимаю, мужчинам полагается в таких случаях упоминать «Крёстного отца», или какой-нибудь боевик, или что-то в этом роде.
— А тебе такие фильмы не нравятся?
Уильям покачал головой.
— Я видел «Крёстного отца», и он мне понравился, но для Ричарда он имеет почти религиозную, культовую значимость. Он то и дело находит предлоги, чтобы цитировать диалоги.
— Да, я знаю таких парней. И они страшно любят подражать Брандо. Должна признать, что я действительно не могу представить тебя таким. Ну всё же, давай, колись. Если ты не поклонник «Крёстного отца», то какой же фильм твой любимый?
— «Филадельфийская история», — произнёс Уильям немного смущенным тоном.
Элизабет не поверила своим ушам.
— Я обожаю этот фильм! Не могу сказать, что он мой самый любимый, но очень близко к тому. Поверить не могу, что ты назвал именно его.
— Значит, ты не будешь надо мной смеяться?
— Ну конечно, нет. Это только доказывает, что у тебя превосходный вкус. Мне нравятся в этом фильме и юмор, и великолепная актерская игра, и… ты знаешь, нам надо будет как-нибудь посмотреть его вместе.
— А что, хорошая мысль.
— И чем больше я об этом думаю, тем лучше понимаю, почему он тебе нравится. В конце концов, это ведь фильм о твоем клане.
— О моем клане?
— Ну да — о старинной денежной аристократии англиканского вероисповедания, — язвительно сказала Элизабет с нахальной ухмылкой.
Уильям, хихикая, покачал головой.
— Ты такая хулиганка, — сказал он, явно поняв всю тщетность своих попыток сохранить серьёзный вид. — Если бы я только знал, какая ты, оказывается…
— То что бы ты сделал, крутой парень? — Она подступила поближе к нему, их тела чуть соприкоснулись, и почти слышен был треск от разрядов энергии, искрившейся между ними.
Он наклонился вперед, не сводя с её губ знойного взгляда из-под полуприкрытых век.
— Я бы поцеловал тебя гораздо раньше.
Её рука обвила его за шею, и она почувствала, как его теплое дыхание овевает ей лицо.
— Но ты и так поцеловал меня на следующий же день после того, как встретил.
— Вот именно, — пробормотал он и заключил её в объятия, приближая губы к её губам. — Целый день был потерян.
В понедельник днём Элизабет сидела в своем кабинете как на иголках. Она взглянула на часы: 15:10. Уильям позвонил ей сегодня утром по дороге к врачу и обещал, что к обеду появится в консерватории и зайдёт к ней. Но обеденное время давно прошло, а он так и не появился. А что, если доктор нашел у него что-нибудь ужасно серьёзное, и сейчас он в больнице, и ему нужно, чтобы я была рядом, но он не может мне позвонить? От этой мысли сердце у нее в груди сжало, словно в тисках, и она почувствовала, что больше не может спокойно сидеть и ждать.
Уже третий раз за последний час она набрала номер его сотового и третий раз попала на голосовую почту. Успокойся. Это еще не значит, что с ним что-то случилось. Он мог просто оставить телефон в машине. Или забыл его зарядить, и батарейка села. Но она не могла избавиться от мысли о том, что, если он попал в больницу, его могли там заставить отключить сотовый телефон.
Нет. Скорее всего, он сейчас здесь, просто его отвлекли другие дела. Наверняка так оно и есть. Я тут извожусь, волнуясь за него, а он все это время, наверное, сидит и занимается у себя в студии, с головой уйдя в музыку.
Элизабет зашла в электронную почту и открыла сообщение, в котором содержалась информация о телефонах сотрудников консерватории в осеннем семестре. Она набрала номер студии Уильяма и вздохнула с облегчением, услышав короткие гудки. Он здесь. Он просто пока не выкроил время, чтобы заглянуть ко мне.
Но облегчение было недолгим, поскольку ей в голову тут же стали приходить другие возможные объяснения. А что, если сигнал «занято» означает, что телефон не работает? Или что администрация сообщила неправильный номер? Внутренний голос по-прежнему подстёгивал её к действиям, нашептывая, что что-то неладно. Оставался единственный способ это выяснить. Она схватила ключи, быстро заперла за собой дверь кабинета, и эхо от её быстрых, нервных шагов звонко рассыпалось по коридорам.
Подойдя к студии Уильяма, она увидела, что дверь приоткрыта. Её страх улетучился, как только она услышала звук его голоса. Слава Богу. Я зря волновалась.
Она немного помедлила у дверей и уже собиралась войти, когда Уильям снова заговорил.
— Чего ради я представлял вам детальный список моих требований, если вы всё равно собирались их полностью проигнорировать? — Он говорил негромко, но резкие, напряженные ноты в его голосе выдавали сильное раздражение.
— Уверяю вас, мистер Дарси, я ваших требований не игнорировал, — это был извиняющийся, жалобный тенорок Билла Коллинза. — Просто, понимаете, мне сказали, что вы здесь, скорее всего, не появитесь до завтрашнего дня и…
— Может быть, вам следовало спросить о моих планах у меня самого, а не полагаться на слова других.
— Да, конечно же, вы правы, и я приношу свои извинения. Но, вы понимаете, у нас ведь было так мало времени, чтобы все это организовать…
— Меня интересует результат, а не ваши оправдания. Вы должны были ускорить этот процесс.
— Мы так и сделали, сэр, я вас уверяю. Аудиоаппаратуру, которую вы заказали, должны были доставить сегодня утром, но её направили по неверному адресу. Я разговаривал с ними несколько минут назад, и нам обещали, что к завтрашнему дню она сюда прибудет. Так что если бы вы дали нам еще всего лишь один день…
— Я полагаю, вы не оставили мне другого выбора. А что насчёт рояля? Мне было обещано, что к моему приезду инструмент уже будет здесь и что сегодня во второй половине дня я смогу встретиться с настройщиком, чтобы привести рояль в должный вид, если понадобится. Но здесь нет не только настройщика, но и того инструмента, который я заказывал.
— И вновь я приношу вам свои глубочайшие извинения. Этот рояль предназначен исключительно для вашего временного пользования. Нам приходится жертвовать пешками ради ферзя… или, вернее сказать, жертвовать «Ямахами» ради «Стейнвея»? — Билл слабо захихикал над собственной шуткой, и Элизабет тоже подавила невольный смешок, но со стороны Уильяма эта острота была встречена тяжелым молчанием.
— Как бы то ни было, — продолжал быстро тараторить Билл, в голосе которого уже отчетливо слышалась нервная дрожь, — мы предоставляем в ваше распоряжение рояль из нашего концертного зала. Это великолепнейший инструмент, и я уверен, что вы останетесь им довольны. Но нам нужно будет поменять кое-какие рояли местами, чтобы доставить его сюда, а мы пока не успели этого сделать, потому как…
— Просто сделайте это, Коллинз. Меня не интересуют детали. И в любом случае, вы должны были предупредить меня заранее, чтобы я не приезжал сюда напрасно в надежде встретиться с настройщиком. Кэтрин де Бург будет крайне недовольна, когда узнает об этом. — Элизабет все больше изумлялась жёсткому и обиженному тону Уильяма, учитывая сравнительную несерьёзность проблемы.
В голосе Билла явственно послышалась паника.
— Пожалуйста, мистер Дарси, позвольте мне все уладить, не привлекая внимания доктора де Бург. Я уверяю вас, что лично прослежу и удостоверюсь в том, чтобы…
Элизбает почувствовала, что услышала уже достаточно. Она вошла в комнату.
— Привет, молодые люди.
Оба мужчины уставились на неё. Холодное, мрачное выражение в глазах Уильяма смягчилось, когда его взгляд остановился на ней, но напряженные складки у губ и суровая, неподвижная линия плеч остались неизменными. Он стоял, прислонившись к комнатному роялю фирмы «Ямаха», скрестив руки на груди, и каждая черточка его лица источала высокомерное презрение.
— Элизабет, — сказал Билл, сделав слабую попытку улыбнуться, — как приятно снова видеть тебя, и так скоро. — Поскольку Уильям к обеду так и не появился, Элизабет приняла приглашение Билла пообедать с ним в кафетерии.
— Ты что-то хотела, Элизабет? — Голос Уильяма нельзя было назвать холодным, но и теплоты в нем тоже не было.
— Я просто заглянула поздороваться и поприветствовать тебя в твой первый день в консерватории. Но я вижу, что прервала ваш разговор. Что, у вас возникли какие-то проблемы?
— Я всего лишь приносил свои извинения мистеру Дарси — мы чуть-чуть задержались с обустройством его студии. Ты, наверное, помнишь, я сегодня за обедом как раз рассказывал тебе, какая ситуация возникла у нас с роялями. — Билл нервно теребил связку ключей в руках, и этот дребезжащий звук только усиливал висевшее в комнате напряжение.
— Ну, я уверена, что ты очень скоро все организуешь, правда ведь? — сказала она, ободряюще улыбнувшись Биллу. — И я уверена, что Уильям…
— Элизабет, прошу тебя, позволь мне самому с этим разобраться, — медленно и с ударением произнёс Уильям.
Билл стал бочком подбираться к двери.
— Если позволите, я как раз собирался пойти проверить, как там продвигаются дела с роялями. Возможно, я смогу уладить этот вопрос сегодня же, до конца рабочего дня. А если нет, то заверяю вас, что завтра с утра ваш рояль уже будет стоять здесь. И настройщик — самый лучший в городе, можете не сомневаться — будет к вашим услугам, как только вам будет удобно. Просто дайте мне знать, когда вы здесь появитесь, и к этому времени я всё организую. И я еще раз, сэр, приношу вам мои самые искренние извинения. Вы, безусловно, правы, полагая, что доктор де Бург была бы крайне раздосадована, узнав о наших просчётах, и я уверяю вас, что не успокоюсь и не присяду ни на минуту, пока всё не исправлю. — И, кивнув напоследок Элизабет, Билл поспешно ретировался.
Элизабет закрыла дверь студии и повернулась к Уильяму, на лице которого читалось крайнее отвращение.
— В чём дело? — спросила она.
— А разве не очевидно? Я пересекаю континент и прибываю сюда только ради того, чтобы встретиться с вопиющей некомпетентностью. Я не потерплю, чтобы со мной обращались подобным образом. — Это говорил высокомерный, избалованный Уильям Дарси, каким она помнила его в самом начале их знакомства.
— Ну да, я понимаю, что это досадно. Но он же сказал, что к завтрашнему дню всё будет готово.
Он покачал головой, и в его глазах сверкнула обида:
— Значит, ты встаешь на сторону Коллинза.
Она подавила вспышку гнева и ответила спокойным тоном:
— Речь идёт не о том, чтобы вставать на чью-то сторону. Я просто считаю, что ты был неоправданно груб с Биллом, тем более, что повод был достаточно пустяковый.
— Пустяковый повод? Я приехал сюда, чтобы обнаружить, что не сделано ничего из того, о чём я просил.
У Элизабет было сильное подозрение, что причина не только в этом. Уильям был требовательным клиентом, который привык к обслуживанию по первому разряду, и вчера за обедом она имела возможность наблюдать, как он повел себя в ситуации, когда им пришлось неоправданно долго ждать, пока их обслужат. Он не выказал при этом ни гнева, ни раздражения — вообще никаких эмоций, если уж на то пошло, — он просто заказал то, что хотел, когда подошла их очередь, — твердым и выразительным тоном, но оставался при этом абсолютно спокоен. И сейчас его еле сдерживаемая ярость казалась ей чрезмерной, особенно учитывая то, каким расслабленным и добродушным он был всего несколько часов назад, когда разговаривал с ней по телефону.
Она подошла к нему, надеясь, что с более близкого расстояния сможет лучше его урезонить.
— Понятно, что Билл не слишком хорошо справился со своими обязанностями. И он, безусловно, не умеет вытаскивать Феррари из шляпы, подобно Соне. Но почему ты воспринимаешь это так, словно произошла катастрофа? Ты все равно пока еще не используешь студию для преподавания. А рояль для занятий у тебя есть и дома. Какая тебе разница, будет инструмент стоять здесь сегодня или завтра?
— Для тебя, может, здесь разницы и нет, но при моем статусе такое отношение просто оскорбительно. И, в любом случае, Элизабет, это не твоя забота, поэтому я предлагаю тебе закрыть тему для обсуждения.
Элизабет уставилась на него, уперев руки в боки.
— Значит, ты говоришь мне, чтобы я не лезла не в свое дело?
Уильям расправил плечи, и его пронзительный взгляд едва не пригвоздил её к полу.
— Я говорю, что это деловой вопрос, и тебе неизвестны условия моего контракта с консерваторией. Так что, возможно, тебе стоит оставить это дело на моё усмотрение, прежде чем я начну интересоваться, почему ты с такой готовностью защищаешь Билла Коллинза.
Её глаза сверкнули.
— Та-ак, а это ещё что значит?
Он сглотнул, и огонь в его глазах немного поостыл.
— Ничего. Я… я, наверное, не должен был этого говорить.
— Что я пыталась сделать, — резко произнесла она, — так это уговорить тебя прекратить наезжать на этого бедолагу и запугивать его. Но, возможно, ты считаешь, что лицам с твоим статусом дозволено быть властными и грубыми с маленькими и незначительными людьми, вроде Билла… и меня.
Он ошеломленно уставился на нее. Его губы слегка приоткрылись, словно он хотел что-то сказать, но не мог найти слов.
Элизабет, у которой как раз с выбором слов проблем не было, тем временем продолжала:
— Я спустилась сюда, потому что уже с ума сходила от беспокойства. Ты сказал, что придешь к обеду, и я всю вторую половину дня тебя прождала. Я уж думала, что случилось нечто ужасное, что ты, возможно, лежишь сейчас где-нибудь на больничной койке. А вместо этого я обнаруживаю, что ты тут рвёшь в клочья бедного Билла Коллинза. Поэтому знаешь что я тебе скажу — я, пожалуй, действительно перестану лезть не в своё дело начиная с этого самого момента. Почему бы тебе вообще не забыть о том, что я сюда приходила. — Она решительно подошла к двери и резко распахнула её.
— Лиззи, подожди.
— Нет. Когда ты будешь готов к цивилизованному разговору, я буду у себя в кабинете.
— Пожалуйста, не уходи.
— Почему это?
— Потому что я… — Он помолчал, сделал глубокий вдох и продолжил более спокойным голосом: — Я готов к… цивилизованному разговору.
Она обернулась, стоя в дверях, и смерила его холодным, оценивающим взглядом.
— Ну хорошо, я слушаю.
Он быстро предолел расстояние между ними и увлек её обратно в команту, закрыв дверь. Она позволила ему усадить себя на комфортный мягкий диванчик, стоявший в углу.
— Ты знаешь, — с подчеркнутым сарказмом заметила она, — ты даже представления не имеешь, насколько хорошо ты тут устроился, даже несмотря на то, что тебе еще не успели поднести на блюдечке лучший консерваторский рояль. В моем кабинете нет места даже для кресла, не говоря уж о приличном диване. Но, с другой стороны, мне ведь далеко до твоего статуса.
— Я совсем не это имел в виду. Прости, если это прозвучало…
— Высокомерно? Презрительно? Обидно?
Он со вздохом возвел глаза к потолку.
— Ну хорошо, да, это прозвучало… именно так, как ты сказала.
Она не ответила, смягчившись лишь отчасти. Он сказал и другие вещи, которые требовали объяснения и извинений. Но в тот миг, когда она уже открыла рот, чтобы продолжить воспитательную беседу, он повернулся к ней — и она замерла в молчании, потрясенная глубоким страданием, которое читалось в его глазах. Вблизи она также разглядела, каким он был бледным и усталым.
— Прости меня, Лиззи, — невнятно пробормотал он. Склонившись вперед, спрятал лицо в ладони, массируя пальцами лоб.
— Уильям, что случилось? Ты хорошо себя чувствуешь?
Он взглянул на неё, явно колеблясь с ответом. После долгой паузы он, наконец, заговорил — нерешительно, запинаясь:
— Ну… вообще-то, нет. У меня еще с позднего утра сильно разболелась голова и… — он закрыл глаза.
Внезапно её осенило, и всё сразу встало на свои места.
— У тебя плохие новости от доктора, да?
Он снова склонился вперед, упершись локтями в колени и крепко сжав ладони, и поначалу ничего не ответил. Она потянулась к нему, нежно проведя рукой по широкой спине и чувствуя, как его напряженные мускулы подрагивают под её пальцами. Бедняжка. Отбросила в сторону раздражение, вызванное его поведением, и прильнула поближе к нему, обняв рукой за плечи.
К её удивлению, он тоже подался к ней и с глубоким вздохом положил голову ей на плечо, словно вся его защитная броня внезапно осыпалась.
— Ради Бога, прости меня, Лиззи. У меня был ужасный день, и… ну, словом, прости меня, ладно? Я по-прежнему считаю, что Коллинз — некомпетентный болван, но я меньше всего хотел выплескивать свое раздражение на тебя. — Он снова потер лоб.
— Я надеюсь, ты уже принял лекарство от головной боли?
Он кивнул.
— Но иногда обезболивающее не помогает.
— Может быть, тебе лучше было бы прилечь?
— Может быть, — сказал Уильям, крепко зажмурив глаза и массируя виски. — В этом-то всё и дело. После визита к врачу я хотел сразу поехать домой. Но, поскольку у меня была договоренность встретиться сегодня с настройщиком, я и приехал сюда, а тут выяснилось, что у них для меня еще ничего и в помине не готово. А кампус — это явно не то место, где я мог бы прилечь и поспать.
— А почему бы и нет, — сказала она. — Почему бы тебе не улечься на этом диване и не отдохнуть?
— Да, но только я хочу посидеть с тобой рядом, а если я лягу, то один займу весь диван.
— У меня есть решение. — Элизабет осторожно убрала его голову со своего плеча и устроилась в дальнем углу дивана, положив на колени подушку. — Так годится?
Напряженные морщинки вокруг его глаз заметно рагладились.
— О да, этот план мне по душе. — Он скинул туфли и растянулся на спине, так, что его голова мягко откинулась на подушку у нее на коленях, а длинные ноги свесились через подлокотник дивана с другого конца.
Элизабет ласково провела пальцами по его волосам.
— Закрой глаза, — прошептала она и начала тихонько массировать ему лоб, охваченная волной нежности, смывшей последние остатки раздражения, которое она испытывала всего несколько минут назад.
Глаза Уильяма медленно закрылись, а на губах заиграла блаженная улыбка.
— М-м-м. Это самое эффективное болеутоляющее в мире, — пробормотал он. — Я уже чувствую себя лучше.
На несколько минут воцарилось молчание. Элизабет продолжала осторожно и нежно поглаживать ему лоб, в то время как другая её рука легко покоилась у него на груди, где она чувствовала размеренное биение его сердца. По его глубокому, ровному дыханию она заподозрила, что он уснул. Но, когда она взглянула на его лицо, восхищённо любуясь густыми и длинными ресницами, как в день их пикника, его веки внезапно приоткрылись, и она едва не утонула в тёплой, проникновенной глубине его шоколадно-карих глаз.
Он протянул руку и начал поигрывать с одним из её локонов.
— Хотел бы я, чтобы все медицинские процедуры были такими же приятными.
— Раз уж мы заговорили о медицине, расскажи мне про свой визит к врачу.
Уильям медленно покачал головой.
— Это не поможет мне расслабиться.
— Ну пожалуйста? Я же волнуюсь за тебя, и мне бы очень хотелось узнать, что сказал доктор.
Уильям вновь закрыл глаза, и поначалу ей показалось, что он не собирается отвечать на этот вопрос, но затем он заговорил.
— Доктор Сэлинджер не был столь оптимистичен, как доктор Розмонт, мой кардиолог из Нью-Йорка. Он считает, что процесс моего выздоровления займет гораздо больше времени, чем мы изначально предполагали. Он не думает, что я смогу возобновить гастрольный график к началу ноября. И есть также некоторые… вещи, для которых доктор Розмонт считала меня достаточно здоровым, но доктор Сэлинджер с ней не согласился.
— Какие, например? — спросила она, лаская его щеку, где уже покалывала пальцы чуть отросшая щетина.
Он взглянул на неё и открыл было рот, чтобы ответить, но затем покачал головой.
— Это не важно. Что меня беспокоит, так это… что, если мне так и не станет лучше и это и есть всё, на что я отныне могу рассчитывать? Что, если я больше никогда не смогу ездить на гастроли, или бегать, или… делать всё то, что могут все нормальные люди?
Ох, мамочки мои, наверняка доктор сказал, что ему сейчас нельзя заниматься сексом. Элизабет пыталась решить, стоит ли ей дать понять, что она догадалась, о чём речь, как вдруг заметила одинокую слезинку, которая появилась в уголке его глаза и медленно поползла по щеке вниз, по направлению к подушке, лежавшей у неё на коленях. Она осторожно смахнула эту слезинку, погладив его по лицу.
— Уильям, но он ведь не сказал, что тебе никогда не станет лучше, правда?
— Нет. Он сказал только, что, судя по тому, насколько незначителен пока что прогресс в моем состоянии, выздоровление займет очень длительное время. Он не захотел назвать даже приблизительный срок, когда я смогу снова возобновить гастрольные турне.
— Мне так жаль это слышать — я ведь знаю, насколько для тебя это важно. Но ты же знаешь этих врачей. Они не любят, когда их вынуждают давать точные прогнозы. И доктор Розмонт ведь тоже говорила тебе о том, что это может занять и шесть месяцев, и даже больше. Это ведь ты сам решил, что это слишком долгий срок.
— Но что, если врачи ошибаются? Что, если у меня не наступает улучшение, потому что таким я теперь и останусь до конца своих дней?
Элизабет разрывалась между желанием обнять и утешить его и необходимостью воззвать к здравому смыслу и попытаться его урезонить. В результате она выбрала компромисс, медленно проведя рукой вниз вдоль его плеча и ласково взяв его ладонь в свою, говоря при этом:
— Но ты можешь честно сказать мне, что все это время хорошо заботился о себе? Может быть, поэтому и улучшение у тебя наступает медленнeе, чем ты надеялся. Может быть, тебе просто следует гораздо меньше ходить и разъезжать по городу и гораздо больше отдыхать.
Он слегка приподнялся, опираясь на локти, и она увидела, как вокруг его глаз и линии губ собрались хмурые, напряженные складки.
— Я не могу весь день сидеть сиднем и ничего не делать. Кроме того, мне нужно двигаться — мне нужно тренировать сердечно-сосудистую систему, иначе она еще больше ослабнет.
— Хорошо. Но тренировка еще не означает взбирание вверх на Телеграфный холм. И ты не можешь не ложиться спать до трёх ночи, а потом вставать в восемь утра.
— Наверное, ты права. Я просто… я так хочу вернуться обратно к нормальной жизни. Я хочу давать концерты, и бегать по утрам, и… — он вздохнул и снова склонил голову к ней на подушку.
Нежно гладя его по волосам, она заговорила ласковым, но твёрдым тоном:
— Я понимаю. Конечно, должно быть, очень больно сознавать, что у тебя отнята важная часть жизни, хотя бы и временно. Но, Уильям, мне кажется, ты считаешь, что можешь просто приказать своему телу подчиниться, и проблема сразу исчезнет. Чем скорее ты признаешь, что это не так, тем скорее ты начнешь делать все то, что должен делать, чтобы поправиться.
— Ты опять говоришь, как Соня.
— Это потому, что мы с ней две замечательные, здравомыслящие женщины, — с небрежно-самодовольной ухмылкой произнесла Элизабет.
— Да уж, вы такие, — ответил он, и чуть заметная улыбка скользнула по его лицу.
— И еще я считаю, что тебе следует заставить этого доктора Сэлинджера, или как его там, подавиться собственными пессимистическими прогнозами. Начни делать все то, что велели тебе врачи, и всерьёз отнесись к заботе о собственном здоровье, и я держу пари, что скоро ты покажешь своему доктору, какого значительного прогресса достиг. А ясобираюсь помочь тебе в этом всем, чем только могу.
Уильям сел и развернулся к ней лицом; его глаза переполняло чувство, которое она не могла точно определить.
— Ты удивительная женщина, — прошептал он, и внезапно его губы прильнули к её рту в долгом, глубоком, неспешном поцелуе. Элизабет вздохнула, издав тихий, чуть слышный стон, порожденный нежной интимностью этого момента, и её руки обвили его за шею.
Когда их губы наконец разомкнулись, они продолжали сидеть рядом, соприкасаясь лбами, и она все еще обнимала его за шею. Он поцеловал её в кончик носа и произнёс её имя с такой мягкой, обволакивающей ноткой в голосе, что её бросило в дрожь.
— Как ты себя чувствуешь? — спросила она, всё еще дрожа, поскольку его губы теперь блуждали по её щеке, неуклонно продвигаясь в сторону уха.
— Гораздо… гораздо… гораздо лучше, — ответил он, отмечая каждое слово поцелуем её щеки или нежным покусыванием мочки уха.
У неё вырвался слабый, прерывистый вздох.
— Головная боль прошла?
Он не ответил, слишком занятый прокладыванием дорожки из горячих, влажных поцелуев вниз вдоль её шеи.
Ощущения, вызванные его прикосновениями, были невероятно возбуждающими, но тут она услышала чьи-то шаги в коридоре и сразу же со всей остротой осознала, где они сейчас находятся.
— Уильям, нам лучше прекратить это. Дверь не заперта, и если сюда кто-нибудь войдёт…
Он неохотно поднял голову.
— Должно быть, ты права. Это не слишком-то осмотрительно, правда? — Он сел и с грустной улыбкой повернулся к ней: — Что ж, ладно. По крайней мере, сегодня вечером ты будешь со мной, и нам никто не помешает.
— Может, будет лучше, если сегодня ты просто отправишься домой и ляжешь спать? А поужинать мы сможем и во вторник.
— Нет. Сейчас я уже чувствую себя лучше. И, кроме того, миссис Рейнольдс очень хочет с тобой увидеться. Я полагаю, что тебе стоит ожидать получения детальных инструкций по кормлению и уходу за Уильямом Дарси.
Элизабет подозревала — и надеялась, — что это предположение окажется верным. Она знала, что может рассчитывать на миссис Рейнольдс, чтобы получить более объективную оценку состояния здоровья Уильяма, чем та, которую представил он сам.
— Ну хорошо, в таком случае, наш ужин всё еще в силе. Но у меня есть кое-какие условия.
— Что ж, давай послушаем твои условия.
— Во-первых, я хочу, чтобы ты прямо сейчас отправился домой и лёг спать.
— Хорошо, — произнес Уильям, пока они поднимались с дивана. Он блеснул игривой улыбкой. — Я так думаю, что бесполезно будет уговаривать тебя поехать со мной. Но мне так понравилась та мягкая подушка, на которой я сейчас лежал, и я держу пари, что она поможет мне побыстрее уснуть.
Она протянула ему подушку с дивана:
— На, держи.
— Ты прекрасно знаешь, что я не это имел в виду.
— Мне очень жаль, но остальная часть твоей подушки должна отправиться на юридическое собрание Джейн. Пойдем, я провожу тебя до машины.
— Чтобы удостовериться, что я сдержу обещание и действительно сию же минуту уеду из кампуса?
Она первой подошла к двери:
— Совершенно верно.
Пока они шли по коридору к дверям, выходящим на парковку, Уильям произнёс:
— Ну, а теперь скажи мне твои остальные условия.
— Мы не станем засиживаться допоздна.
— Хорошо. Если это не значит, что мы расстанемся слишком рано. Что ещё?
— Не приезжай за мной на собрание. Лучше используй это время, чтобы подольше отдохнуть. В этом случае тебе также не нужно будет беспокоиться и отвозить меня домой.
Они вместе прошли скозь двери, ведущие на стоянку.
— Тебе правда не нужно идти со мной дальше, — сказал он. — Я еду домой, обещаю.
Он наклонился к ней, явно собираясь поцеловать, но внезапно остановился, когда один из сотрудников факультета вышел из дверей, кивнув им на ходу. Они сделали шаг в сторону друг от друга, обменявшись виноватыми улыбками.
— Пока, Лиззи. Желаю приятно провести время на собрании.
— Спасибо, я постараюсь. А ты отдохни хорошенько, и увидимся позже.
— Буду ждать с нетерпением.
— Я тоже.
Она стояла на парковке и смотрела ему вслед, пока он не уехал. Затем направилась обратно к себе в кабинет, чтобы закончить приготовления к занятиям на вторник. Пока она шла по коридорам, то заметила, что никак не может перестать тихонько напевать себе под нос. Мне лучше так не делать при Джейн или Шарли, а то они тут же попытаются использовать это как доказательство того, что я влюбляюсь.
Хммм…
------
* Ньокки (gnocchi), итал. — клёцки.
© 2006. Все права принадлежат автору