Нежданная песня > Оглавление > Глава 18

Глава 18

 

Элизабет обхватила себя руками, стараясь унять дрожь во всем теле, пока шаги Уильяма по ступенькам подъезда замирали в отдалении. У неё сдавило дыхание, и она крепко сжала кулаки, топнув ногой и издав мучительный горловой всхлип.

Её глаза блестели от непролитых слёз. Нет. Я не стану плакать. Но к чёрту его! К чёрту их всех! Почему он оказался таким же, как все остальные? Почему я думала, что он, возможно, окажется другим? И когда я, наконец, пойму, что открывать свое сердце мужчине — пусть даже совсем ненамного — это ужасная ошибка?

«Я люблю тебя», — сказал он. Лжец! Что может быть нужно такому человеку, как Уильям Дарси, от безвестной особы без гроша за душой, вроде меня? Что ж, теперь я, по крайней мере, это выяснила. Небольшой флирт, за которым должен был последовать прощальный перепихон в койке, после чего он вернулся бы обратно к своей роскошной жизни, вот и всё. А как только он получил бы от меня, что хотел, то сразу же изменил бы свое отношение ко мне — совсем, как Майкл тогда, совсем, как…

Нет. Я не стану плакать.

Элизабет начала быстро расхаживать по квартире, но безо всякой определённой цели. Ноги скоро привели её на кухню. Первое, что она там увидела, была ваза с желтыми розами, которая стояла на столе. Розы тоже были частью его плана по соблазнению. И подумать только, что у меня рука не поднималась их выбросить!

Она выхватила цветы из вазы, вскрикнув от неожиданной боли, когда острый шип впился ей в палец. Совсем как Уильям — привлекательный с виду, но стоит подойти поближе и взглянуть поглубже… Она переломила стебли в руке и выбросила розы в мусорное ведро.

Адреналин все ещё бушевал в её крови, и Элизабет вихрем пронеслась по квартире, ища, на чем бы выместить свой гнев. Коробка из-под компакт-диска с музыкой Уильяма с треском ударилась о стену. Нежный, готовый вот-вот раскрыться розовый бутончик, остававшийся с вечера вторника, вскоре валялся на полу с оборванными лепестками и стеблем, переломанным в нескольких местах. Кремово-белые розы, украшавшие обеденный стол в гостиной, присоединились к желтым в мусорном ведре, и ваза, украшавшая её комод, тоже через пару минут стояла пустая — её бывшие обитательницы, бесцеремонно и безжалостно смятые, грустно поникли в мусорной корзине в углу спальни безжизненной массой изломанных стеблей и благоуханных розовых лепестков.

Затем взгляд Элизабет приковала к себе орхидея, стоявшая на прикроватном столике, и её бурная лихорадочная активность внезапно прекратилась. Всё ещё быстро, прерывисто дыша, она взяла горшочек с орхидеей дрожащими руками и молча вгляделась в прекрасный цветок. Закусив губу, она поставила орхидею обратно на столик и подняла плотный листочек бумаги, лежавший рядом с цветком. Пока она смотрела на чёткий, аккуратный почерк Уильяма, на страничке начали расплываться крупные капли, и Элизабет вдруг поняла, что это были её собственные слезы. Она бросилась на кровать и зарылась лицом в подушку, содрогаясь от рыданий и всё ещё судорожно комкая в руке записку Уильяма.

Когда Уильям вышел из здания на улицу, то обнаружил, что Аллен уже уехал. Уильяму следовало это предвидеть, но он был слишком расстроен, чтобы задумываться о том, как будет добираться до дому.

У Аллена и Уильяма существовало давнее соглашение относительно того, как деликатно сообщить водителю о планах хозяина на предстоящую ночь, не смущая при этом его спутницу. Если Уильям хотел, чтобы Аллен подождал его, то он просто говорил ему об этом. Но в тех случаях, когда он намеревался провести ночь в квартире своей подруги, Уильям выходил из машины, не давая Аллену никаких инструкций. Это означало, что Аллену следовало подождать ещё 45 минут, на случай, если планы вдруг изменятся, но если Уильям после этого не появлялся, Аллен был волен уезжать. В прошлом этот метод всегда прекрасно срабатывал, избавляя обоих мужчин от унизительной необходимости обсуждать личную жизнь Уильяма, хотя бы и не впрямую, чтобы скоординировать свои действия.

И вот, впервые за много месяцев вновь положившись на эту договоренность, Уильям, выйдя на улицу из дома Элизабет, оказался на мели. Он сунул было руку в карман за сотовым телефоном, но запоздало сообразил, что забыл его дома. Ни одного такси поблизости тоже не было, чему вряд ли стоило удивляться, стоя на тихой жилой улочке посреди ночи.

Уильям вздохнул и осторожно помассировал лоб, стараясь отогнать головную боль, которая начала предательски прокрадываться в уголки его сознания. Что мне теперь делать? Он вспомнил колкое замечание Элизабет по поводу метро, но передернулся при одной мыли о том, чтобы ждать на платформе в пестрой компании всякого нью-йоркского сброда, который наверняка ошивается в столь поздний час в этой сомнительной части города. К тому же, у него не было ни малейшего представления о том, на какой поезд садиться, да и вообще он сильно сомневался, что сумеет хотя бы отыскать ближайшую станцию подземки.

Наверное, я мог бы вернуться и попросить у Элизабет разрешения воспользоваться ее телефоном — надеюсь, она не плюнет мне в лицо. Ну не настолько же она зла на меня, чтобы заставить возвращаться домой пешком посреди ночи — ведь это должно быть, по меньшей мере, 70 кварталов. С моим везением я наверняка получу по роже от каких-нибудь уличных бандитов.

Немотря на искреннее желание Уильяма избежать повторного свидетельства её гнева, он уже отчаялся настолько, чтобы решиться на это рискованное предприятие — но тут одно отрезвляющее соображение остановило его. Если я вернусь, она поймет, что Аллен не стал ждать, и сочтет это лишним доказательством того, что я рассчитывал провести с ней ночь — а это ее только еще больше разъярит. Она, наверное, разозлится до такой степени, что даст мне по роже сама.

Для Уильяма было полнейшей загадкой, как что-то настолько правильное и естественное смогло так быстро превратиться в настоящий кошмар. Только что она, мягкая и податливая, буквально таяла от страсти в его руках, а в следующий миг он уже валялся на полу какой-то маловразумительной кучей, став мишенью для целого шквала оскорбительных обвинений. Сердитый голос Элизабет эхом отдавался в его раскалывающейся от боли голове:

«Не сомневаюсь, что большинство женщин просто падают к твоим ногам, а если нет, ты развешиваешь им на уши цветистое враньё, и они сами лезут к тебе в постель».

Вообще-то, было достаточно женщин, которые, фигурально выражаясь, падали к его ногам — хотел он того или нет. Но что я такого сделал, чтобы дать ей повод думать, будто я настолько бесчестен, что стану лгать женщине ради того, чтобы ее соблазнить? Или что я настолько безнадежен, что мне приходится лгать ради этого?

Плечи Уильяма поникли, и он уставился невидящим взглядом в асфальт у себя под ногами. Он не только никогда не лгал о своей любви к женщине, он никогда до сегодняшнего вечера и не говорил ни одной женщине слов любви. А после такого опыта я их, может, уже никогда и не повторю. Как она могла просто швырнуть их обратно мне в лицо и назвать меня лжецом? Как так получилось, что женщина, которую я люблю, первая женщина, которую я полюбил, считает меня настолько презренным и жалким?

Неимоверным усилием воли Уильям заставил себя вернуться к более насущной проблеме. Он решил дойти до какой-нибудь более оживленной улицы, чтобы попробовать найти там телефон-автомат или поймать такси. Он не был знаком с этой частью города и никогда не обращал внимания, какой дорогой Аллен вез его сюда, поэтому у него не оставалось другого выхода, как только пойти наугад, надеясь на лучшее. Моя вторая пешеходная прогулка по городу за этот вечер.

Раздавшийся в отдалении звук автомобильного клаксона подсказал ему лучшую стратегию — слух мог вывести его в нужном направлении. Уильям сосредоточился и прислушался, пытаясь определить, откуда именно раздается чуть слышный транспортный гул. Он выбрал направление и двинулся в ту сторону, надеясь, что не ошибся. Либо я рано или поздно выйду к реке. Если бы я не был таким хорошим пловцом, то мог бы просто броситься в воду, да и дело с концом. Держу пари, я единственный человек на свете, у которого сердце одновременно и больное, и разбитое.

Пока Уильям брёл по улице, еле передвигая ноги, он мучил себя тем, что вновь проигрывал в уме их ссору.

«Девушка в каждом порту, чтобы твоя постель никогда не пустовала.»

Уильям вздохнул. К его досаде, многие, похоже, верили в этот стереотип, словно он был каким-то рок-музыкантом с сомнительной репутацией. Ему вспомнился разговор с Чарльзом за обедом в тот день, когда состоялась репетиция свадьбы. Чарльз еще удивлялся, почему Уильям не использует свои широкие возможности для получения сексуальных удовольствий. Ну, может быть, и не такие широкие, как полагают некоторые, но я уж точно мог быть не менее активным в этом плане, чем Ричард, а это довольно высокий уровень активности, чтобы не сказать больше.

Вместо этого Уильям предпочитал вести себя осмотрительно, с достоинством и вкусом. А в награду я получаю такое презрительное отношение к себе. Может, мне стоило бы просто плюнуть на все и начать вести себя, подобно Ловеласу, — в конце концов, раз меня все равно обвиняют в этом, то лучше уж быть виновным.

Он вновь услышал ее голос, умножающий его душевную пытку:

«Полагаю, тебе придётся открыть свою записную книжечку и найти кого-нибудь другого, кто сможет удовлетворить твой зуд. Для тебя это не должно составить проблем.»

Что ж, очень жаль, что я так и не завел себе такой записной книжечки, а то сегодня на вечеринке я мог бы туда добавить не одно новое имя из числа тех женщин — ее подружек, не смешно ли — которые заигрывали со мной всю дорогу.

Уильям ощутил, как к горлу подступает желчная горечь гнева, и с готовностью ухватился за него, только чтобы не дать волю безысходному отчаянью, которое грозило вот-вот обрушиться на него со всей силой. Да кто она такая, чтобы относиться ко мне с таким презрением и насмешкой, чтобы бросать мне в лицо все эти беспочвенные обвинения?

И как, ради всего святого, могла она отрицать, что охотно принимала участие в том, что мы делали? Если ей это не нравилось, то почему же тогда она продолжала вздыхать и стонать, почему и сама обнимала и ласкала меня? А потом повела себя так, словно я силой пригвоздил ее к дивану и заставил себя поцеловать.

В квартале от себя Уильям увидел что-то похожее на хорошо освещенный перекресток. Вздохнув с облегчением, он ускорил шаг и вскоре дошел до угла. Он вышел на Ист Хьюстон Стрит, одну из самых оживленных транспортных артерий в этой части города — и, похоже, в самое время. Его голову дергало от пульсирующей боли — то ли от переполнявших его эмоций, то ли от скотча, он не был до конца уверен, — а в желудке все переворачивалось. Уильям почувствовал, что у него к тому же начинают подкашиваться ноги, и сердито вздохнул. Как раз то, что мне сейчас нужно. Приступ головокружения, когда я здесь совсем один.

И тут Уильям увидел его — свободное такси, которое выезжало с мойки буквально в полквартале от него. Моментально забыв о своем физическом недомогании, он немедленно бросился в сторону машины, размахивая рукой. И первый раз за этот вечер Вселенная, наконец, смилостивилась над Уильямом и решила послать ему удачу — таксист заметил его и подрулил к тротуару.

Уильям сказал водителю свой адрес и, медленно выдохнув, уселся на заднее сиденье. Слава Богу. Теперь все, о чем мне нужно беспокоиться, — это предстоящая сегодня встреча с врачом и тот факт, что женщина, которую я обожаю, относится ко мне с глубочайшим омерзением.

— Джейн? Ты дома? Это Лиззи. Если ты дома, пожалуйста, возьми трубку. Мне правда очень, очень нужно с тобой поговорить.

Элизабет стояла на кухне, крепко прижав к уху телефонную трубку. Она чувствовала себя немного глупо — в конце концов, она была взрослым человеком и не должна была испытывать потребности плакаться на плече у старшей сестры. Но они с Джейн всегда были очень близки и привыкли делиться друг с другом всеми радостями и горестями.

Было странно, что Джейн не брала трубку, — в Сан-Франциско было уже за полночь, а Джейн не имела привычки засиживаться где-то допоздна по рабочим дням. Может быть, она уже спит и не слышит звонка… Ох, погоди-ка — как же я могла забыть? Джейн звонила ей сегодня днем, чтобы выслушать рассказ о ее ужине с Уильямом, а также чтобы предупредить, что она уезжает с ночевкой в Сакраменто, поскольку там было назначено слушание по одному судебному делу, которое она вела.

У Джейн был мобильный телефон, но вряд ли он был включен в это время суток. Джейн использовала мобильник в основном для исходящих звонков и чтобы оставаться на связи с офисом, а на ночь обычно его отключала. На всякий случай Элизабет попробовала набрать и этот номер, но, как она и ожидала, телефон не отвечал.

Одинокая слезинка стекла по щеке Элизабет, когда она повесила трубку. Она подумала, не позвонить ли ей Шарлотте, но момент для этого был неподходящий. Шарлотта наверняка дала бы ей какой-нибудь дельный, практический совет, и Элизабет с удовольствием выслушала бы его — но только не сейчас. Сегодня ночью ей больше всего хотелось утешения, а не откровенного, прямого разговора.

Элизабет медленно побрела обратно в спальню и, все еще полностью одетая, свернулась калачиком на постели. Она уставилась на орхидею на прикроватном столике, пока мысли уносили её назад, в прошлое.

Уильям, одетый в трусы и черный шелковый халат, неслышно вошел в свою гостиную. Он не предполагал, что его сегодняшний день закончится здесь, хотя это было всего лишь одно из бесконечной, как ему теперь казалось, череды недавних событий, которые совершенно не совпадали с его первоначальными планами. Добравшись до дома, он начал тихо готовиться ко сну, надеясь найти в нем временную передышку от своих физических и эмоциональных невзгод. Но очень скоро понял, что ему невыносимо лежать одному на огромной двуспальной кровати, словно этот предмет мебели насмехался над ним. Уильям обвел глазами комнату, надеясь найти хоть что-то, что поможет ему отвлечься от ощущения безысходной пустоты внутри.

В одном лишь судьба пошла ему навстречу — похоже, ему удалось проскользнуть в дом незамеченным. Последнее, чего бы хотелось Уильяму — придумывать оправдания для своего неподобающего прибытия домой на такси в три часа ночи. Аллен, конечно, заподозрит, что что-то пошло не так, но многолетний опыт научил Уильяма доверять осмотрительности и молчанию своего водителя, даже с учетом неослабного любопытства, которое всегда проявляла к его личной жизни миссис Рейнольдс. И хотя обычно Уильям с благодарностью воспринимал её материнскую заботу и участие, сейчас он отчаянно желал бы скрыть весь этот унизительный эпизод от своих близких и любимых.

Гнев на Элизабет, который ему ранее удалось вызвать в себе, уже улетучился, и на смену ему пришли опустошение и безысходное отчаянье. Со все возрастающим ужасом он постепенно начинал понимать, сколь многие его слова и поступки невольно позволяли предположить, что у него и на самом деле не было особого интереса к Элизабет — во всяком случае, серьезного интереса, выходящего за рамки сиюминутного и чисто физического влечения.

Поначалу, анализируя ее поведение, он предпочитал основываться на том поощрении, которое получал от нее, — на ее нежных ласках, горячих поцелуях, стонах и вздохах удовольствия. Но, приехав домой, он начал припоминать, что она подавала ему и другие сигналы. Сигналы, на которые я предпочел не обращать внимания — или даже пытался активно им противодействовать, — потому что они не отвечали моим намерениям.

Когда они приехали к ней на квартиру, Элизабет поначалу с готовностью отвечала на его поцелуи — но теперь он вспомнил тот момент, когда она отстранила его от себя и, казалось, уже готова была попросить его уйти. И позже, на кухне, когда он привлек ее к себе так, что их тела оказались в тесном, интимном контакте, она выскользнула из его объятий. Да и пока они столь приятно проводили время на диване, он не раз и не два видел, что она колеблется, и, казалось, вот-вот попросит его остановиться.

А что я делал каждый раз, когда чувствовал её колебания и неуверенность? Остановился ли я, спросил ли у неё хоть раз, что не так, что её беспокоит? Нет. Я только подбавлял жару, используя отклик её тела на мои ласки против неё же, чтобы ей было труднее отказать мне. Неудивительно, что она решила, будто единственное, чего я от нее хочу — это секс.

В голове у него зазвенел полный сарказма голос Элизабет:

«Ты будешь скучать по мне так сильно, что в наш последний совместный вечер даже не соизволил появиться на вечеринке раньше, чем через три часа после её начала».

Уильяму пришлось признать, что, окажись он на её месте, он тоже был бы глубоко обижен таким поздним прибытием на вечеринку. Несмотря на то, что он заранее предупредил о своем опоздании, этот факт мог говорить и о равнодушии к ее чувствам, и об отсутствии заинтересованности в том, чтобы проводить время с ней вместе. Но я же ничего не мог поделать. Бабушка заставила меня пойти на прием к Далтонам.

Уильям нахмурился. Это прозвучало, словно хныканье маленького ребенка. Почему я просто не ответил Ба «нет», и не настоял на своем? Этот прием у Далтонов не был таким уж важным, и даже Митци могла бы понять, что Ба нужно быть рядом со скорбящей подругой, а у меня уже была другая предварительная договоренность.

В тот момент Уильям сказал себе, что этот вопрос касался выполнения его семейных обязательств, но теперь он начинал в этом сомневаться. Может быть, какая-то маленькая часть меня действительно пыталась избежать долгого присутствия на вечеринке Элизабет — не потому, что мне не хотелось быть рядом с ней, а потому, что я знал, как неловко и мучительно мне будет там находиться столько времени среди всех этих незнакомых людей.

Он расхаживал по своей гостиной из угла в угол, словно пантера в клетке. По привычке он сел было за рояль, но не смог найти в себе ни сил, ни энергии, чтобы притронуться к клавишам. Музыку, которая обычно звучала у него в голове, заглушал её звенящий от гнева голос.

«Ты не можешь меня любить. Всего несколько недель назад ты сам сказал мне, что не веришь в то, что люди могут полюбить кого-то за такое короткое время.»

Уильям поморщился. Он и в самом деле сделал это необдуманное, безапелляционное заявление почти месяц назад, во время их прогулки в парке Сити Холл. Каким же я был глупцом. К тому времени я уже влюблялся в неё без памяти и просто пытался убедить себя в том, что этого со мной не происходит. А вместо этого я убедил её.

Он подошел к аудиоцентру и рассеянно пробежал взглядом по своей внушительной коллекции компакт-дисков. Первый же диск, который бросился ему в глаза, оказался сборником джазовых мелодий в его исполнении «После полуночи — джаз на бис» — тот самый, который он решил поставить на квартире у Элизабет. Со вздохом, который показался ему самому подозрительно похожим на всхлип, Уильям вытащил пластиковую коробочку из ячейки и убрал её в самый дальний ящик книжного шкафа.

Захлопывая дверцу, он потревожил коллекцию виниловых пластинок, стоявших на верхней полке, и они наклонились под углом в 45 градусов. Он начал поправлять их и, повинуясь какому-то безотчетному порыву, вытащил из ряда один из конвертов. Это был сборник Фрэнка Синатры, любимый альбом его матери. Она была страстной поклонницей Синатры, и в число детских воспоминаний Уильяма входил звук его голоса, раздававшийся из этой комнаты, которая была комнатой его матери до самой ее смерти. Казалось, что она постоянно слушала его записи — его, ну и еще, конечно, Марии Каллас.

Альбом, который Уильям держал в руке, был одним из самых грустных сборников баллад в исполнении Синатры, «В предрассветные часы». Сама обложка альбома, казалось, без слов говорила об одиночестве в глубокой ночи — стилизованный скетч, на котором был изображен задумчивый Синатра, стоящий посреди безлюдной улицы, и вьющийся вокруг тонкий дымок от сигареты в его руке.

Уильям поднял крышку проигрывателя и поставил пластинку. Он аккуратно опустил иглу на вращающийся диск и уселся в свое любимое кожаное кресло, положив босые ноги на оттоманку. Он повернул выключатель, находившийся за креслом, и комната погрузилась во мрак.

Мягкий, ласкающий голос Синатры запел песню, по которой был назван альбом, и слова её казались сейчас до боли подходящими к случаю:

Уильям откинулся в кресле, уставившись в темноту. Элизабет. Маленькая дрожащая слезинка показалась в уголке его глаза и покатилась вниз, оставляя влажную дорожку на щеке, пока он готовился к предстоявшей ему долгой, одинокой ночи.

На следующее утро Уильям едва узнал человека, который взглянул на него из зеркала в ванной комнате. Его лицо было мертвенно-бледным, а под пустыми, глубоко запавшими глазами пролегли черные круги. Сказать по правде, он выглядел еще хуже, чем себя чувствовал, а это уже говорило о многом.

Нужно позвонить Ричарду и отменить нашу пробежку. Уверен, что он не будет против.

Он снял халат и уставился на маленький бледный шрам у себя на груди. В довершение ко всем его бедам, сегодня во второй половине дня ему предстояла встреча с доктором Розмонт. Она сообщит ему плохие новости, которые он боялся услышать вот уже несколько недель. Каким утешением было бы провести сегодняшний вечер с Элизабет, позабыть обо всем с нею рядом и не думать хотя бы какое-то время о моих проблемах.

Но Элизабет ушла из его жизни, и он ничего не мог с этим поделать. В самые темные, в самые отчаянные мгновенья прошедшей ночи ее холодные прощальные слова вновь и вновь эхом отдавались в его голове, с каждым разом всё больнее, всё глубже раня его сердце:

«Я больше никогда не хочу тебя видеть».

Его единственная надежда, хоть и очень слабая, была на то, что она передумает и все-таки позвонит ему. Но по мере того, как истекала ночь, в течение которой он прокручивал события прошедшего вечера по бесконечному замкнутому кругу, эта надежда угасала. Её последние слова были решительными, недвусмысленными и, как он сейчас признавал, вполне заслуженными. И почему она должна хотеть снова видеть меня после того, как я себя повёл? Я заслужил того, чтобы потерять её, а она заслуживает лучшего человека.

Уильям поплелся в гардеробную, чтобы переодеться в спортивный костюм. Через полчаса он должен был встретиться в парке с Ричардом, а отменять пробежку значило признать себя слабаком.

Хотя Элизабет никогда не была «жаворонком», она привыкла вставать рано — ей часто приходилось вести утренние занятия, а в дни, свободные от преподавания, у неё, как правило, тоже хватало всякой неотложной работы. Но этим утром ей все никак не удавалось заставить себя подняться с кровати. Голова раскалывалась, а зрение затуманилось — возможно, из-за того, что глаза распухли.

Где-то после 5 утра ей, наконец, с трудом удалось заснуть, и только лишь для того, чтобы около 8-ми её разбудила сирена «Скорой помощи», которая стремительно пронеслась мимо её дома. С тех пор Элизабет лежала в постели без сна, не сводя глаз с орхидеи, и торговалась с собой, пытаясь соблазнить себя чем-нибудь, что могло бы заставить её встать.

Разве тебе не хотелось бы пойти на кухню и сварить себе хороший крепкий кофе, а, Лиззи? Разве чашечка ароматного, вкусного кофе не пришлась бы сейчас как нельзя более кстати? Эта перспектива, наконец, побудила ее к действию, и она села, морщась от пульсирующей боли в висках.

Элизабет встала, пошатываясь, и поплелась на кухню. Кофейник был наполовину заполнен малоаппетитной бурой жижей, пахнущей горелыми тостами, на что её желудок тут же отреагировал болезненным спазмом. Прошлой ночью, после того, как Уильям ушел, она забыла выключить подогреватель у кофеварки. Состроив гримасу, она вычистила остатки вчерашнего кофе, вымыла кофейник и засыпала в фильтр свежую порцию зерен.

Пока готовился кофе, Элизабет направилась в ванную, надеясь, что, плеснув холодной водой на лицо, сможет, наконец, окончательно проснуться. Увидев своё отражение в зеркале, она покачала головой — бледная, как смерть, с красными, воспалёнными глазами и дикой спутанной массой на том месте, где полагалось быть волосам. Я выгляжу, как Медуза Горгона.

Элизабет вернулась на кухню и налила кофе в чашку. Она отнесла её в спальню и снова забралась в кровать, пока не готовая к тому, чтобы начинать новый день. Отхлёбывая мелкими глотками горячий кофе, она вновь проигрывала в памяти вчерашний вечер. Если бы Уильям добился своего, то сейчас он был бы здесь и лежал со мной рядом.

Против воли Элизабет почувствовала легкую дрожь желания при этой непрошенной мысли, но быстро подавила ее. Скорей всего, к этому времени его бы здесь уже давным-давно не было. В конце концов, после того, как он получил бы, что хотел, разве стал бы он оставаться в этой захудалой квартирке? Наверняка он предпочел бы вернуться домой и досыпать в своих обитых бархатом покоях.

Это мысль снова вызвала в ней гнев, но на сей раз он длился недолго. С момента пробуждения сегодня утром она испытывала растущее чувство стыда за своё поведение. Она была права, что отказала Уильяму, и всё ещё была обижена на него за обман, но уже начинала сожалеть о том, что потеряла контроль над собой. Я визжала, как мегера. Уверена, что произвела неотразимое впечатление. Слишком много вина, слишком много адреналина… и слишком бурная реакция с моей стороны на то, что произошло. Когда-нибудь мне действительно нужно будет научиться контролировать эмоции — они меня никогда до добра не доводят.

Зазвонил телефон, и она вздрогнула. А что, если это Уильям? Что мне сказать ему? Элизабет подумала о том, не дать ли возможность автоответчику принять звонок, но потом отклонила это решение, как трусливое. Она вскочила с кровати и подняла трубку аппарата, стоявшего у нее на комоде.

— Алло? — Её голос слегка дрожал.

— Лиз, это Шарли.

Элизабет ощутила странную смесь облегчения и разочарования.

— Шарли! Ты что-то рановато встала.

— Да уж. Мне сегодня утром надо съездить в Пало Альто, и я хотела быть уверенной, что застану тебя дома.

Элизабет вернулась с телефоном обратно к кровати — к счастью, телефонный провод был достаточно длинным — и снова забралась под одеяло.

— А что случилось?

— Вчера вечером мне позвонила Джейн — было уже поздно, и она не хотела тебя беспокоить. Ей придется задержаться в Сакраменто еще на один день, так что завтра в аэропорту тебя встречу я. Она вернется к ужину, а до этого мы с тобой можем поболтаться где-нибудь — пройтись по магазинам или проехаться вдоль побережья, что тебе больше захочется.

Глаза Элизабет наполнились слезами. Она и не подозревала, до какой степени рассчитывала на встречу с Джейн. Отсрочка всего на несколько часов вдруг показалась ей настоящей катастрофой.

— Хорошо, — сказала она дрожащим голосом, судорожно борясь со слезами.

— Лиз, с тобой все в порядке? У тебя ужасный голос.

Как ни унизительно это было для Элизабет, но она не смогла сдержать рыданий. Она пыталась подавить всхлипывания, но было очевидно, что Шарлотта их услышала.

— Лиз, что случилось?

Срывающимся, полным слёз голосом Элизабет рассказала Шарлотте про вчерашнюю вечеринку и про то, что произошло потом. Когда она закончила, Шарлотта помолчала пару мгновений, а потом задала вопрос:

— Прежде всего, я должна убедиться в том, что он тебя ни к чему не принуждал. Потому что если только он посмел…

Элизабет сделала медленный выдох, чувствуя себя до странного спокойной сейчас, после того, как рассказала всю историю.

— Нет, — тихо ответила она. — Нет, я сама позволила ему делать всё, что он делал, до самого последнего момента, и он остановился сразу же, как только я велела ему остановиться. Но он хотел много большего.

— Но ты можешь честно сказать, что сама не хотела большего так же, как и он?

— Это неважно. Важно, что я получила доказательство того, что он такой же, как и все остальные мужчины: всё, чего он хочет — это переспать со мной, и он готов был солгать, чтобы этого добиться.

— Эх, жаль, что я далеко, а то ка-ак дала бы тебе сейчас по башке… Ты хотела его почти так же, как он хотел тебя, верно?

Элизабет закатила глаза.

— Я тебе уже сказала, это не имеет никакого значения.

— Нет, имеет. Пожалуйста, ответь мне честно.

— Ну хорошо. Когда я с ним, я… Я никогда ничего подобного раньше не испытывала. Когда он целует меня или… прикасается ко мне, то ему практически невозможно сопротивляться. Я все пыталась заставить себя остановить его, но когда он… ну, короче, я просто не могла найти в себе сил сделать это. — Элизабет провела языком по губам, вспомнив его изысканно-чувственные, страстные поцелуи и знойный жар в его глазах.

— Ясно — иными словами, как мужчина он тебя заводит, и с ним ты вся горишь и пылаешь. И ты мне раньше говорила, что и как человек он начинает тебе нравиться. Так это же очень хорошо, Лиз, а ты относишься к этому так, словно произошла трагедия.

— Но ещё слишком рано для… ну, ты понимаешь… для секса.

— Слишком рано для тебя, но, очевидно, не для Уильяма.

Элизабет начала раздражаться:

— Конечно, ещё бы. Ведь его главной целью было успеть одержать надо мной победу и поставить галочку, пока я не уехала из города.

Шарлотта шумно вздохнула:

— Иногда ты просто с ума меня сводишь! Господи ты боже мой, ну что ещё этот бедный парень должен сделать, чтобы убедить тебя в том, что он без ума от тебя?

— Не знаю, но уж, во всяком случае, не швырять меня на диван.

— Ну, он ведь на самом деле и не швырял тебя, верно?

— Нет, — неохотно признала Элизабет. — Но всё равно…

— Ну хорошо, допустим, он немного увлёкся в пылу момента. Так же, как и ты. К тому же, вы вернулись с вечеринки. Сколько вы там выпили?

— Мы не были пьяными в стельку, конечно, — но, возможно, мы оба действительно слегка перебрали.

— Я так и поняла. Я знаю, что это обычно ослабляет твои сдерживающие центры, и, возможно, на него это действует так же.

— Ага, отлично — теперь ты утверждаешь, что он хотел меня, потому что напился.

— Ты просто невозможна! Я говорю, что это, вероятно, способствовало тому, что вы оба позволили себе пройти немного дальше в том направлении, в котором вам хотелось пойти уже какое-то время. Но я хотела бы обратить твое внимание даже не на это.

Элизабет почувствовала, что сейчас ей предстоит выслушать лекцию.

— Ну хорошо, говори, — проворчала она.

— Забудь на минутку про вчерашнюю ночь и подумай о некоторых других вещах, которые он сделал. Он проглотил свою гордость и извинился перед тобой. Он каждый день посылал тебе цветы. На прошлой неделе, пока его не было в городе, он каждый вечер звонил тебе по телефону. Он пригласил тебя к себе домой и представил своей семье. Ты всерьёз полагаешь, что он поступает так с каждой женщиной, которую встречает?

— Нет, но…

— И не говори мне, что он делал все это только ради того, чтобы уложить тебя в постель.

— А почему бы и нет? Скорей всего, это именно так.

— Ты сама постоянно твердишь, что он может получить практически любую женщину, какую захочет, и я думаю, что в этом ты, скорее всего, права. Ну и зачем же тогда ему прилагать все эти усилия по отношению к тебе, если всё, что ему нужно, — это секс? Зачем ему тратить столько времени на тебя, если он запросто может зайти в любой бар в Нью-Йорке и получить там столько женского общества и внимания, сколько ему захочется?

Элизабет молча прихлёбывала кофе. Ей пришлось признать, что в словах Шарлотты был определённый смысл.

— Лиз, ну неужели ты не видишь, что он делает все это потому, что ты важна для него? Ты. Вся ты, а не только твое тело. И я вовсе не хочу сказать, что ему не нравится твое тело. Очевидно, что очень даже нравится, и что в этом плохого? Это действительно очень красивое тело. Или ты предпочла бы, чтобы он шарахался в отвращении от одного твоего вида?

— Нет, конечно, — ответила Элизабет, закатив глаза. — Но…

— И, кроме того, тебе ведь тоже нравится его тело, не так ли? Я имею в виду, ты ведь обращала внимание, ну хотя бы разок-другой, на то, что он очень даже ладненько скроен, ведь так?

Элизабет шумно вздохнула. Она терпеть не могла, когда Шарлотта оказывалась права.

— Так.

— И я также не имею в виду, что он не хочет оказаться с тобой в постели. Он совершенно ясно дал понять, что хочет этого. Но ведь ты призналась, что тоже испытывала похожее искушение, так почему же ему не разрешается желать тебя?

— Ещё слишком рано для этого.

— Это ты так говоришь, и ты имеешь полное право так считать. Но он, очевидно, считает и чувствует по-другому, а он ведь не телепат, чтобы читать твои мысли. Так почему же ты просто не сказала ему, что думаешь по этому поводу, вместо того, чтобы закатывать истерику и выставлять его вон?

Элизабет разозлилась на явную критику в свой адрес, хотя и задавала себе тот же самый вопрос в течение всего последнего часа.

— Я так устала от того, что вы с Джейн вечно встаете на его сторону! Тебя здесь не было прошлой ночью. Ты не знаешь, как все это происходило на самом деле, как он был настойчив, и как я была напугана! — Слёзы потекли у нее по щекам, и она крепко вцепилась в телефонную трубку, пытаясь вновь обрести контроль над эмоциями.

— Лиз, мы на твоей стороне, и ты это прекрасно знаешь, — Шарлотта заговорила спокойным, властным тоном. — Но я считаю, что Уильяму ты на самом деле глубоко небезразлична, и похоже, что и он постепенно становится небезразличен тебе. И мне невыносимо видеть, как ты отталкиваешь это от себя, потому что боишься раскрыться по отношению к нему, боишься быть с ним откровенной.

— Разве тебе не кажется, что у меня есть веские причины, чтобы быть осторожной?

— Я знаю, тебя однажды использовал настоящий подонок. Но…

— Даже эти цветы и все это внимание — это ведь уже не первый раз мужчина повел себя со мной так галантно, в то время как единственное, чего он хотел на самом деле, — затащить меня разок в койку. Майкл был точно таким же. Он был таким очаровательным — и он заставил меня поверить в то, что я была самым важным, что было в его жизни. И я поверила ему в тот вечер, когда он сказал, что любит меня. А потом…

— Я знаю. Просто первостатейный ублюдок. Но ты не должна автоматически предполагать, что и Уильям такой же.

— Мне кажется, что вчера ночью мне стало ещё хуже от того, что… я знаю, что ты никогда не видела Майкла — дело в том, что внешне он немного напоминает Уильяма.

— В самом деле? На земле есть двое мужчин, которые так выглядят, и ты встретила их обоих? Жизнь иногда бывает такой несправедливой.

Элизабет не смогла сдержать улыбки:

— Расслабься. Ты бы их никогда не перепутала, и, хотя Майкл был красив, но… ну хорошо, ладно, я скажу это: он не был так потрясающе хорош собой и неотразим, как Уильям. Но они оба высокие, худощавые, с темными вьющимися волосами и карими глазами. Это и была, скорей всего, одна из главных причин, по которым мне понравился Майкл — он был похож на моего кумира.

— Что ж, звучит логично.

— И поэтому, когда вчера Уильям произнес «Я люблю тебя» — совсем как Майкл в ту ночь, — у меня в голове словно что-то щелкнуло, переключилось, и я начала вопить.

— Ах ты, бедняжка. И бедный Уильям. Ручаюсь, он так и не понял, что по нему так ударило.

— Я знаю, но ему не следовало лгать о том, что он любит меня.

Шарлотта на другом конце провода уже чуть ли не рычала от раздражения и досады:

— Ну почему ты отказываешься поверить в то, что он мог говорить и правду? Ты что, не слушала меня?

— Я готова признать, что, возможно, я ему нравлюсь. Ты права — вряд ли он в противном случае прилагал бы столько усилий. Но любовь? Этого просто не может быть. Подумай о том, кто он и кто я.

— Ох, так мы опять будем заводить эту пластинку про то, что «я его недостойна»?

— Да ладно тебе, Шарли. Я совсем не принижаю себя — я просто стараюсь быть реалисткой. Он обаятелен, умён, невероятно талантлив, красив, богат и знаменит. Он может встречаться с кинозвёздами, с топ-моделями, да с кем захочет. И что, он в результате будет довольствоваться какой-то заурядной учительницей музыки?

— Ты вовсе не заурядная. Ты же сама сказала, что он умён — так вот, может, у него как раз и хватило ума понять, какая ты необыкновенная. И, кроме того, он вовсе не кажется мне поверхностным типом из тех, что ищут какую-нибудь безмозглую цыпочку, чтобы украсить себе локоть.

Элизабет решительно загасила слабый лучик надежды, который забрезжил было в ее сердце.

— Даже если это и правда, есть еще одна проблема — вся эта фанатская штука.

— Фанатская штука?

— Ну вот, представь, если бы в те времена, когда ты фанатела по Крису Айзеку, он бы вдруг позвонил и пригласил тебя на свидание — что бы ты сделала?

— Я бы немедленно согласилась, и он бы оказался распластанным на спине на моей кровати — ну или на его кровати, без разницы — еще до конца нашего первого свидания. Следующий вопрос.

Элизабет не смогла сдержать улыбки:

— Верно. Ты — это не слишком показательный пример.

— Но мне кажется, я понимаю, что ты имеешь в виду. Ты пока не уверена, действительно ли ты хочешь носить под сердцем детей Уильяма Дарси, или ты просто испытываешь благоговение перед своим кумиром.

— Ну, ты немного впадаешь в крайности, но, в общем — да.

— И ты не хочешь заходить слишком далеко, пока у тебя нет этой уверенности. Что ж, это вполне резонно. Так почему бы тебе не поговорить с ним? Объясни ему, что ты заинтересована в ваших отношениях, но просто не хочешь торопиться.

— Джейн вчера утром сказала то же самое. Во время нашего ужина у него дома всё стало развиваться довольно бурно, и я немного занервничала по поводу того, что могло произойти этой ночью. Но я просто не знала, как завести с ним разговор об этом.

— Ну что ж, совершенно очевидно, что тебе пора начать слушаться нас. Мы старше и умнее, ты же знаешь.

Элизабет фыркнула:

— Ты старше меня всего на два месяца.

— Я говорю об опыте, а не о календарных годах. А в этом отношении я достаточно стара, чтобы быть твоей бабушкой.

— Хорошо, бабуля. Не забудь захватить свою палочку, когда пойдешь на прогулку.

Шарлотта рассмеялась:

— Кстати, о том, чтобы выйти — мне очень жаль, но мне действительно уже пора бежать. У меня сегодня утром выступление на конференции в Стэнфорде, а пробки на дорогах просто ужасные. Если хочешь, я перезвоню тебе из машины.

— Нет, все в порядке. Я чувствую себя уже намного лучше. Спасибо за то, что выслушала меня, и за добрый совет.

— Отблагодари меня тем, что позвонишь Уильяму, — ответила Шарлотта. — Я уверена, что ты об этом не пожалеешь.

Элизабет сделала глубокий вдох и приняла решение.

— Хорошо, позвоню.

— Ты обещаешь? Не отговоришь себя от этого, как только повесишь трубку?

— Я обещаю, что позвоню ему. И увидимся завтра в аэропорту. У тебя ведь есть номер моего рейса и время прилета?

— Да, я все записала. Я с нетерпением жду встречи с тобой.

— Я тоже.

Шарлотта помолчала мгновение, а потом снова заговорила:

— Ещё только одно, Лиз, и потом мне действительно нужно будет бежать. Твоё прошлое — оно осталось там, в прошлом. Тебе не кажется, что уже пришло время начать жить настоящим?

— Шарли…

— Уильям — не Майкл, и не кто-нибудь ещё, кто когда-либо причинял тебе боль. А ты наказываешь Уильяма за грехи тех, других парней. Это очень несправедливо по отношению к нему. К тому же, это делает и тебя саму несчастной.

Глаза у Элизабет защипало от внезапных слёз, и она ничего не ответила.

— Просто подумай об этом, хорошо? — сказала Шарлотта.

— Хорошо. Я подумаю, — ответила Элизабет чуть слышным шепотом. — Пока.

Элизабет повесила трубку и промокнула глаза бумажным платочком, стараясь разобраться в потоке захлестнувших её противоречивых мыслей. Несколько секунд она, прикусив губу, в молчании смотрела на телефон, но потом покачала головой. Нет. Мне нужно хорошенько продумать, что и как говорить, прежде чем я позвоню ему.

Настало время двигаться, это было совершенно точно. Элизабет ждал впереди насыщенный день, а она уже и так провела пол-утра, хлюпая носом под одеялом. Как говорит поговорка, когда на душе тяжело, нужно облегчить кошелек. Она хихикнула своей маленькой шутке и направилась в ванную принимать душ, наконец-то ощутив в себе силы встретить этот день, какие бы новые испытания он ей ни готовил.

------
* — «В предрассветные часы» (Д. Манн / Б. Хиллард). Исполнитель — Фрэнк Синатра, название альбома — «In the Wee Small Hours» © Capitol Records, 1998, с оригинальной записи 1955 г.

 

© 2006. Все права принадлежат автору