Глава 65
По просьбам читателей в этой главе много музыки. Два музыкальных фрагмента уже встречались в предыдущих главах, остальные новые. Благодарю Нэнси за то, что познакомила меня с творчеством Николая Капустина.
Элизабет в одиночестве шла по пляжу, но в то же время каким-то образом она не была одна. Казалось, что солнце, вместо того, чтобы занимать положенное ему место на небе, катилось позади нее по песку, пытаясь обнять ее своими обжигающими руками. Легкий бриз с океана посвистывал в ушах, щекоча тонкие волоски на затылке.
— М-м-м-м-м.
Она приоткрыла один глаз, и чувственный сон растворился в еще более волнующей реальности. К ней прижималось теплое тело Уильяма, и это его руки лениво ласкали ее, его прохладное дыхание обдувало ей шею. Уютно свернувшись позади нее калачиком, он снова издал удовлетворенное сонное урчание, подобное тому, что разбудило ее несколько мгновений назад.
Элизабет взяла его руку и поднесла к губам. В ответ он поцеловал ее в шею, царапая плечо своей щетиной.
— Доброе утро, — прошептал он хриплым со сна голосом.
— Не может быть, что уже утро.
Он засмеялся забавно осипшим басом.
— Почему? Что-то мешало тебе ночью спать?
— Кто-то, — она улыбнулась и озорно прибавила: — Хотя можно сказать, и что-то тоже.
Данное что-то уже упиралось в нее, настойчиво прокладывая путь между ее бедрами. Очевидно, оно проснулось раньше своего хозяина, хотя, судя по крепчавшим объятиям и жару губ, прильнувших к ее плечу, окончательное пробуждение последнего стремительно приближалось.
— Какой же ты ненасытный, — прошептала она.
Он замер на секунду и затем поспешно отстранился от нее, словно обжегся об ее кожу.
— Извини. Если ты не хочешь, то…
Она быстренько подалась назад и снова тесно прижалась к нему спиной, чувствуя, как по венам заструилось нежное тепло.
— Этого я не говорила.
— М-м-м-м, — прошептал он, обнимая ее, — вот это женщина по мне.
Уильям дрожал от холода, пытаясь вжаться в свою кожаную куртку, словно шестифутовая черепаха в свой панцирь. Солнечные лучи, пробивающиеся сквозь кроны деревьев, не могли прогреть сырой и холодный утренний воздух. Но жаловаться не приходилось — ведь именно он подал мысль о прогулке в парке Золотые Ворота. Он взял Элизабет за руку и крепко стиснул ее ладонь, почувствовав, какая она холодная.
Его другая рука погрузилась в карман по крайней мере уже
в десятый раз за столько же последних минут. Он снова нащупал пальцами
маленькую бархатистую коробочку, погладив ее округлую крышку и стык, где она открывалась,
чтобы явить свое содержимое — содержимое, которое стало уже навязчивой идеей.
И чего же я жду? Он мог больше не бояться ее ответа — только не после той беспрецедентно интимной близости, которая связала их прошлой ночью. Он шагал по дорожке, чувствуя, как побаливают мышцы, но это не было неприятно. Совсем напротив. В сущности, его тело и сердце этим утром пели в унисон.
Как он и предсказывал, первый раз он долго не продержался. Это была возбуждающая гонка, стремительный полет, катапультировавший его во вселенную ослепительных красок и звенящих райских мелодий. После, вернувшись обратно на землю в ее объятиях, безуспешно попытавшись сказать хоть что-нибудь связное, он просто обнял ее и приник к ней, подрагивая всем телом в такт бешеному биению сердца. Никогда прежде не ощущал он такого полного интимного слияния с другим человеком. Никогда еще он не был так глубоко, так сильно любим. Он запомнит этот день рождения, и этот самый сладкий, самый упоительный подарок, который он когда-либо получал, на всю оставшуюся жизнь.
Намного раньше, чем он мог себе представить, он был готов к повторению. На этот раз, пока острый, словно лезвие бритвы, голод желания временно притупился, он в благоговейном восторге любовался своей роскошной, обворожительной богиней, парящей над ним в струящемся облаке темных волос, разметавшихся по плечам в восхитительном беспорядке, и с замиранием сердца слушал ее крики блаженства, сладчайшей музыкой звеневшие у него в ушах. А затем вновь притянул ее под себя, охваченный неутолимой, неиссякаемой жаждой единения тел и душ.
Они снова занялись любовью уже в
бледном предутреннем свете; она прижималась спиной к его груди, плавно повторяя
собой все изгибы его тела и двигаясь с ним такт в медленном, чувственно-томном ритме.
Когда вскоре после этого их сморил сон, руки его все еще покоились на теплых
холмах ее грудей. По мнению Уильяма, это был рай на земле.
К сожалению, день призывал к делам, хотя он предпочел бы максимально продлить блаженные часы в постели с Элизабет. Но нужно было репетировать и внутренне собраться, чтобы как следует подготовиться к своему вечернему выступлению. Но сначала он предложил прогулку в японский чайный сад, расположенный в парке Золотые Ворота.
От грубо сколоченного чайного
домика у входа в сад, где одетые в кимоно официантки подавали туристам пышущие
паром чайники, доносились негромкие голоса. Но на тропинках, которые змеились
среди заросших прудов и аккуратно подстриженных карликовых кустарников, царили
мир и покой. Это было идеальное место, чтобы попросить ее — во второй раз — стать
его женой.
Какой красавицей она была бы сегодня вечером, сидя на почетном месте в театре со сверкающим на пальце кольцом. Кэтрин де Бург от злости топала бы ногами в дорогих туфлях, пока ее лицо приобретало бы эксклюзивно-дизайнерский темно-малиновый оттенок, но ему было на это наплевать. Это только добавило бы пикантной остроты и без того идеальному вечеру.
Они шли по извилистой тропинке, оттененной с одной стороны
кленами, а с другой — изгородью из бамбука. Это была самая уединенная дорожка в
парке и самая темная; сквозь кроны вечнозеленых деревьев едва пробивались
солнечные лучи. Звуки городского шума, казалось, почти не доносились сюда, и природная
часовня была наполнена такой почти благоговейной тишиной, что у Уильяма все
сжималось в груди.
Опавшие кленовые листья усыпали аллею под деревьями, и лишь несколько их пожелтевших собратьев, все еще остававшихся на ветвях, трепетали под легким ветерком. Он глубоко вдохнул запах сухой листвы и влажной земли, смешанный с едва уловимым ароматом эвкалипта. Впереди на тропе блеснул тонкий луч солнечного света.
Значит, так. Когда мы дойдем до этого луча, я попрошу ее выйти за меня замуж.
Меньше чем через минуту Уильям вступил на место, тронутое
солнечным светом. Он сглотнул, расправил плечи и набрал в грудь воздуха, судорожно
сжимая коробочку в кармане.
Элизабет вздохнула.
— Я буду так скучать по всему этому, — негромко произнесла она.
Он заморгал от неожиданности.
— По этому парку?
Она взглянула на него, и от ее грустной улыбки у него заныло сердце.
— Я говорю о Сан-Франциско. О парке, о заливе, о береге… обо всем, — она поймала пролетающий мимо лист — сухой коричневый остов с иссохшей плотью. — Помнишь то место возле пруда, которое мы прошли несколько минут назад? Там много азалий и вишен, и я подумала, что уже не увижу, как они зацветут.
— Мы приедем весной и посмотрим.
— Люди всегда так говорят. Но мы или будем слишком заняты, или ты будешь в очередной поездке, или… — она пожала плечами. — В общем, все будет иначе, не так, как если бы мы жили здесь.
Он отпустил коробочку, которую стискивал в кармане. Казалось, сердце охватила холодная рука, сжимая его почти до потери дыхания.
— Ты имеешь в виду, что не хочешь переезжать в Нью-Йорк?
Она вздохнула, покачав головой.
— Нет, я не об этом. Я просто хотела… — она взглянула на него. — Просто Сан-Франциско — мой дом, и я его люблю.
— Но ты пять лет прожила в Нью-Йорке. Я думал, что тебе там нравилось.
— Да, нравилось, и сейчас тоже нравится. Но я так долго жила вдали отсюда, с тех пор как окончила школу. Я наконец вернулась сюда и только-только устроилась…
— Понятно, — он вздернул подбородок, голос его зазвучал ровно и холодно. — Не думал, что для тебя азалии и вишни приятнее моей компании.
Она остановилась и взяла его за руки.
— Прекрати это немедленно.
— Прекратить что?
— Прекрати снова воздвигать эту свою дурацкую стену. Я думала, что мы договорились больше не строить между нами барьеров.
— А я думал, что ты хочешь быть со мной.
— Ох, ради всего святого! Ну конечно, я хочу быть с тобой, ты, верзила толстокожий… — она сердито смотрела на него темными, как листва вокруг, глазами. — Я безумно тоскую по тебе, когда тебя нет рядом. Я думала, что эти несколько недель никогда не закончатся. Неужели ты до сих пор еще не понял, насколько ты для меня важен?
Он провел языком по губам, слегка успокаиваясь.
— Тогда почему…
— Я просто хотела кому-то рассказать, что чувствую. А ты для меня теперь ближе всех, даже ближе Джейн, поэтому… — она пожала плечами. — Мне просто нравится делиться с тобой своими мыслями.
— Прости, — Уильям пожалел, что не может исчезнуть, оставив свою кожаную куртку пустой висеть в воздухе. — Пожалуйста, продолжай.
Она взглянула на него и продолжила:
— Это как катание на американских горках. Сплошные взлеты и падения, и ничего больше. Я столько всего оставляю позади, что иногда ко мне подкрадывается предчувствие будущей ностальгии, и мне становится немножко грустно, как сегодня. А иногда я волнуюсь из-за перемен, которые предстоят мне в жизни в самое ближайшее время. Но затем я думаю, что буду там рядом с тобой, — она печально улыбнулась ему, — и по какой-то странной причине это перевешивает все остальное вместе взятое. Я не могу дождаться, когда мы будем жить с тобой в одном городе.
Напряжение на его лице спало, и он крепко сжал ее руку.
— Тебе просто жаль, что нашим городом не будет именно этот.
Она кивнула.
— Ну да, потому что тогда я могла бы и рыбку съесть, и кости сдать, и на лодке покататься.
Губы Уильяма изогнулись в полуулыбке. Он понимал, что она чувствовала, — ведь какая-то частица его тоже хотела бы постоянно жить с Элизабет в Сан-Франциско. Неторопливое очарование этого города давало ему особое ощущение умиротворенного спокойствия, которого он никогда не испытывал в шумном и суматошном Нью-Йорке.
— Может быть, время от времени мы сможем здесь бывать.
— Это было бы чудесно. Но нам нужно так много всего решить, прежде чем у нас будет возможность хотя бы поговорить об этом.
Она была права. Он вновь стиснул пальцами коробочку.
— Прежде всего, мне будет нужна работа. Но сначала я должна определиться c местом работы и степенью занятости.
— Я надеялся, что твоей работой будут поездки со мной.
— Я буду ездить с тобой всякий раз, когда смогу. Но мне нужно самой зарабатывать на жизнь.
— Ты могла бы позволить мне обеспечивать тебя.
Он увидел, как напряглось ее лицо. Она покачала головой.
— Уильям…
— Выслушай меня, — он был готов к ее возражениям. — Я знаю, что ты хочешь быть независимой, но мне нужно, чтобы ты была рядом со мной. Ты могла бы представить, что ты… я не знаю… моя оплачиваемая компаньонка?
— Когда мужчина нанимает женщину в качестве оплачиваемой компаньонки, ее обычно называют по-другому, — улыбка Элизабет выглядела натянутой, и произнесла она это резко, как ножом рассекла воздух.
Он поморщился.
— Я имел в виду совсем не это.
— Я знаю. Но для некоторых это будет выглядеть именно так. Скажем, для твоей бабушки. Разве это не подтвердит подозрения, которые у нее и так изначально были, по поводу моих мотивов?
— Тогда мы не станем говорить ей.
— Ей и не нужно будет ничего говорить. Она умная женщина. Будет очевидно, что у меня нет никакой оплачиваемой работы. Кроме как твоей, гм-м-м, компаньонки, — Элизабет покачала головой. — Нет, это невозможно.
Уильям отвернулся, глядя на кленовый лист, который, медленно вращаясь, падал с дерева, чтобы присоединиться к своим собратьям.
— Ну и кроме того, мне хотелось бы быть чем-то большим, чем просто твоей сопровождающей. Или поклонницей. Или кем-то еще, — она улыбнулась и обняла его за шею. — Хотя, должна признаться, сама по себе эта работенка, должно быть, непыльная.
Уильям тоже улыбнулся, несмотря на свое разочарование.
— Но не настолько, чтобы тебя соблазнить. Должно быть, я не столь неотразим, как считал.
— Иногда бываешь. Например, сейчас, когда дуешься, — она поцеловала его в кончик носа, а затем в губы.
Позади них послышались голоса, оповещающие о приближении других посетителей парка. Уильям убрал руки с талии Элизабет, а она с виноватой улыбкой отстранилась от него. Они продолжили свой путь, на минуту остановившись, чтобы полюбоваться возвышающейся перед ними разукрашенной красной пагодой.
— Мне жаль, если то, что я сказала, прозвучало так, словно у меня есть какие-то сомнения или сожаления, — сказала она тихо. — Нет, ничего подобного. Просто сейчас все так неопределенно — где я буду жить, где работать, чтобы обеспечить себя, как у меня сложатся отношения с твоей семьей…
Попроси ее руки! Эти слова буквально кричали у
него в голове. Кольцо на ее пальце и дата свадьбы в календаре разрешили бы большую часть
неопределенности. Но решающая фраза просто стала комом у него в горле. А что
если она скажет, что ей нужно еще какое-то время? Что сначала хочет обустроиться
в Нью-Йорке, найти работу? Один раз он едва пережил ее отказ. А если второй?..
Казалось, что коробочка в кармане с каждым его шагом набирает вес, пока куртка не провисла под ее тяжестью. Он вздохнул. Он сделает ей предложение в другой раз. Может быть, на Рождество. Когда они вместе будут в Нью-Йорке, вероятно, ее волнение уляжется.
Элизабет перебежала Мишн-стрит и взглянула на часы. Ей пришлось потратить несколько минут на поиски свободного парковочного места, затем забежать в небольшой магазинчик латинос, чтобы разменять мелочь для автомата оплаты. Десять центов за четыре минуты! Им следовало бы нарядить эти автоматы в черные маски с прорезями для глаз и прикрепить игрушечные пистолеты.
Следом за группой
мужчин в робах маляров она вошла в «Ла Такверия», небольшой мексиканский
ресторан в Миссионерском районе. От дальнего столика ей помахала рукой Джейн.
— Извини за опоздание, — сказала Элизабет, устраиваясь на скамье напротив сестры; — здесь проблема припарковаться.
— Ничего страшного. Я тоже пришла всего несколько минут назад.
— Ты что-нибудь заказала?
— Еще нет. Давай встанем в очередь.
Они пробрались между
беспорядочно расставленными шероховатыми коричневыми столиками и присоединились
к очереди, выстроившейся у прилавка. Элизабет нахмурилась, разглядывая наряд
Джейн: бледно-голубой свитер, узкие джинсы и кожаные ботинки на высоких каблуках.
— Я никогда не видела тебя в джинсах в рабочий день. Или ты установила у себя «джинсовые пятницы»1?
Джейн улыбнулась и слегка покраснела.
— Я решила взять выходной. После ланча я заеду в офис и заберу некоторые документы.
— Я и сама сегодня отчаянно увиливаю от работы, — сказала Элизабет. — Чувствую, что стопка экзаменационных работ просто бросится на меня и атакует, как только я войду в квартиру.
Подошла их очередь, и девушки сделали заказ. Элизабет настояла на том, чтобы заплатить за двоих.
— У меня сегодня такое чувство, будто я что-то праздную, — объяснила она, пока они сидели в ожидании своих заказов.
— Ты кажешься такой счастливой, — с теплой улыбкой сказала Джейн. — Видимо, вторая часть дня рождения Уильяма прошла успешно.
Щеки Элизабет вспыхнули.
— Можно сказать, что так.
— Я рада, хотя и не сомневалась в этом.
— Говорила ли я тебе? Он сказал, что это был первый настоящий день рождения в его жизни. Я чуть не расплакалась.
— Он так счастлив с тобою, Лиззи — и ты именно то, что ему нужно. Мы как раз обсуждали это сегодня утром. Чарльз сказал, что никогда еще не видел Уильяма настолько умиротворенным и расслабленным, настолько «в своей тарелке», представляешь?
Элизабет собиралась ответить, но в этот момент Джейн подняла руку, чтобы поправить прядку волос, упавшую на лицо, и что-то блеснуло у нее на пальце, привлекая внимание сестры.
— Что это у тебя на руке?
С почти смущенной улыбкой Джейн протянула ей руку, продемонстрировав бриллиантовое кольцо, то самое, которое Чарльз подарил ей прошлой весной. То самое, которое она вернула ему в мае.
— А я все думала, когда же ты заметишь. Изо всех сил старалась сдерживаться, чтобы не размахивать им перед тобой.
— О боже! — воскликнула Элизабет, привлекая внимание сидевших за соседними столиками. Она вскочила и оббежала столик, чтобы обнять Джейн. — О, Джейн, я так счастлива за тебя!
Радость светилась и в глазах Джейн. Она всегда была хороша, но сегодня, казалось, вся сияла какой-то неземной красотой.
— Я не могла дождаться, когда расскажу тебе. Чарльз смеялся надо мной, потому что когда я надевала кольцо, у меня вырвалось: «Нужно скорее рассказать Лиззи!»
— Если бы я знала, то предложила бы более торжественное место для ланча!
— Это не имеет значения, — Джейн вздохнула; казалось, ее улыбка освещает уголок, где они сидели. — Лиззи, я так счастлива.
— Когда он сделал тебе предложение?
— Сегодня утром. Мы пробежались поутру, и пока я была в душе, он купил для нас завтрак и розу. Он прикрепил кольцо к ее стеблю.
Элизабет сжала руку Джейн.
— Не думала, что он так романтичен.
— Чарльз может быть таким. Он сказал, что поймет, если мне потребуется время, но он должен был рассказать о том, что чувствует и чего хочет. А хочет он прожить всю жизнь со мной.
— Ох, как здорово, — На глаза Элизабет навернулись слезы. — Какая красота! А вы уже обсудили дату свадьбы?
— Мы договорились о скромной свадьбе где-нибудь в январе — только наша семья и несколько близких друзей. Но прежде чем назначать точную дату, хотим согласовать ее с вашими с Уильямом планами. Вы же снова должны быть нашими подружкой и шафером.
— Мы были бы счастливы. А ты не боишься, что это плохая примета?
— Конечно, нет. Мы хотим, чтобы рядом с нами стояли только вы и никто другой.
— Ну, ты знаешь, что я обязательно приеду, независимо от даты.
Улыбка Джейн сменилась задумчивым выражением.
— А Уильям что-нибудь говорил тебе — о свадьбе, я имею в виду?
— Ничего кроме того, что сказал на День Благодарения.
— Странно. Чарльз рассказал, что вчера, когда он, взяв на кухне пиво, вернулся в комнату, то застал там Уильяма, пристально глядящего на футляр для драгоценностей, который тот держал в руках. Чарльз почти уверен, что внутри находилось бриллиантовое кольцо. Как только Уильям увидел Чарльза, тут же захлопнул коробочку и спрятал ее в карман. Чарльз предположил, что вчера вечером Уильям собирался сделать тебе предложение. Он сказал, что именно эта мысль добавила ему мужества попросить моей руки.
— Да, это странно, — Уильям даже не намекал на свадьбу, хотя их разговор о ее переезде в Нью-Йорк, казалось, давал ему для этого прекрасную возможность. — Может быть, после всего, что произошло во время праздников, он решил, что нам стоит немного подождать. Его бабушка едва терпит меня, да и Джорджиана только и мечтает, что я оставлю ее старшего братца в покое.
— Так или иначе, но не думаю, что после того, как он помчался за тобой на Барбадос, чтобы помириться, он позволит своей семье помешать ему. Чарльз сказал, что всячески пытался вызвать Уильяма на откровенность, но безуспешно.
— Ну да, как будто расспросы могли бы сработать.
— Чарльз сказал то же самое, но все же попытался.
— Гм-м-м, — Элизабет наклонилась вперед, подперев щеку рукой. — Итак, если Уильям думал, что не стоит спешить с помолвкой, что же делало кольцо в его кармане?
— В том-то и дело, — Джейн рассеянно гладила пальцем бриллиант своего колечка. — Может, Чарльзу изменило зрение?
Элизабет минуту подумала, затем подняв брови, начала размышлять.
— Давай прикинем, этому ведь должно быть простое объяснение. Вчера Уильям ездил в пентхаус, чтобы забрать кое-какие вещи. Последний раз он был там в прошлом месяце, перед отъездом в Лос-Анджелес, почти сразу после того, как я вернула ему кольцо. И, если помнишь, прямо из Лос-Анджелеса он улетел в Австралию. Он не взял бы кольцо с собой, особенно после всего, что произошло между нами. Могу поспорить, что оно так и пролежало в пентхаусе все это время, а сейчас он просто забрал его, чтобы увезти в Нью-Йорк.
— Звучит убедительно. Может быть, он сделает тебе предложение на Рождество.
— Это было бы чудесно.
Более чем чудесно. Последние несколько недель, проведенные вдали от него, уничтожили ее последние сомнения. Они принадлежат друг другу — теперь и навсегда.
Джейн вытянула руку и полюбовалась своим кольцом.
— Оно еще красивее, чем мне казалось прежде.
Элизабет взглянула на номер заказа, который стоял на столе напротив нее, и до нее дошло, что его выкликали уже несколько раз все более громко и нетерпеливо.
— Ого, наши закуски уже готовы.
Она вскочила на ноги. Джейн тоже было поднялась, но Элизабет остановила ее.
— Нет, ты сиди. Это дело подружки невесты — обслуживать будущую новобрачную.
Элизабет хотелось танцевать, и не будь на ее пути к прилавку столпотворения, точно пустилась бы в пляс. Она чуть не пролила манговые напитки, когда, почти пританцовывая, возвращалась к их столику.
Единственное, что могло сделать этот момент еще чудеснее — возможность поделиться замечательной новостью с Уильямом. Но он уединился в студии, готовясь к концерту, и предупредил, что его сотовый может быть отключен.
Ладно. Я расскажу ему вечером.
— Это, должно быть, наши, — сказала Элеонор Фитцуильям,
указывая на три места у прохода в пятом ряду.
Элизабет сняла пальто и устроилась на своем месте.
— О, отлично.
Их места находились достаточно далеко, так что не требовалось запрокидывать головы, чтобы смотреть на сцену, и при этом как раз в той части зала, откуда можно было хорошо видеть руки пианиста.
— Надо будет написать миссис Дарси благодарственное письмо.
Роуз Дарси осталась в Нью-Йорке, и Элизабет сидела теперь на ее месте. Как объяснила Элеонор за обедом, травля Элизабет со стороны Кэтрин де Бург так рассердила Роуз, что она в последнюю минуту отменила свою поездку, продемонстрировав этим Кэтрин свое недовольство. Элизабет была удивлена и польщена такой поддержкой Роуз. Роберт объяснил ей: «Это потому, что она считает: ты находишься под защитой семьи. Нападая на тебя, Кэтрин нападает и на нашу семью».
Ужин во французском ресторанчике на площади Юнион проходил в очень приятном общении, пока, как раз в тот момент, когда подали десерт из пышного, воздушной легкости, шоколадного торта с кремом англез, телефон Элеонор не зазвучал мелодией Скотта Маккензи «Сан-Франциско»2. Элеонор вышла в фойе, чтобы ответить на звонок, и вернулась с серьезным, встревоженным лицом. Хотя она и пыталась возобновить их легкую беседу, озабоченные взгляды, которые она время от времени бросала на мужа, говорили о том, что не все так гладко.
Чтобы дать Фитцуильямам
возможность поговорить наедине, Элизабет вскоре вышла из-за стола, сославшись
на необходимость посетить дамскую комнату. Вернувшись, она спросила, все ли в
порядке. Она не хотела показаться любопытной, но при столь явно тревожных
знаках совсем не обратить на них внимания было бы слишком бесчувственно.
Элеонор, натянуто улыбнувшись ей, сказала только:
— Не беспокойся, дорогая, все нормально.
Шум голосов нарастал по мере того, как заполнялся зал. Элизабет повернулась и запрокинула голову, чтобы посмотреть на балкон. Ее прежнее место, то, которое она получила через консерваторию, находилось в одном из последних рядов. Театр Хербст был самым маленьким залом в составе культурного мунициального центра, но, тем не менее, сюда вмещалось около тысячи зрителей. Без сомнения, Кэтрин де Бург вознегодует, когда увидит, что Элизабет вместо предназначенного ей кресла на задворках заняла одно из лучших мест в зале. Что ж, пусть позлится. Ей полезно.
И словно в ответ на ее мысли, Кэтрин де Бург важно прошествовала вдоль рядов в сопровождении эскорта в вечерних нарядах. Взгляд ее упал на Элизабет: казалось, холод его способен заморозить солнце, а губы сжались в тонкую красную полоску. Затем она отвела взгляд и повела своих спутников на четвертый ряд — как раз перед Элизабет и Фитцуильямами. Энн, завершавшая шествие, слабо улыбнулась Элизабет.
Свет медленно погас, и зал затих в ожидании. На сцену, встреченный громом аплодисментов, вышел Уильям.
При виде его тело Элизабет, казалось, запылало и… растаяло. Он родился, чтобы носить фрак. Этот наряд великолепно оттенял величавую мужественность его фигуры — широкие плечи, тонкую талию, длинные ноги — и подчеркивал преимущества высокого роста благодаря элегантным фалдам, изящно покачивающимся в такт его движениям.
Склонившись в поклоне, Уильям взглядом нашел Элизабет и глаза его расширились, посылая ей немое приветствие. Он сел за фортепьяно, откинув фалды фрака тем неописуемо сексуальным жестом, от которого у нее каждый раз переворачивалось все внутри.
Он начал играть, традиционно открывая свой сольный концерт пьесой Шопена «Гранд Вальс Бриллиант»3. Элизабет казалось, что каждая нотка эхом отзывается в ее теле, легонько пробегая вдоль позвоночника. Она прижала руку к груди, пытаясь умерить бешеное биение сердца. Мог ли этот почти богоподобный человек быть тем мужчиной, что прошлой ночью трепетал от страсти в ее объятиях, тем, кто этим утром в саду держал ее руку? Это казалось невозможным.
Первая часть концерта прошла для Элизабет под знаком все возрастающей эйфории. Каждый раз, когда Уильям вставал, чтобы поблагодарить публику, их взгляды встречались, и они наслаждались упоительной радостью момента, глядя друг другу в глаза. Ей казалось, что она находится рядом с ним, держит его за руку, и их взгляды вместе обращаются к залу. Ей ведь тоже было знакомо волнение, с которым артист, стоя на сцене, встречает аплодисменты публики, и она знала, что его торжество многократно умножается от того, что он может разделить его с нею.
Последняя вещь, которую он исполнил перед антрактом, была соната для фортепьяно Бетховена «Аппассионата»4. Ее финальная часть, завершающаяся неистовым водопадом нот, изливающихся с клавиш рояля, почти лишила Элизабет дыхания, а зал буквально распростерла у ног пианиста в бурных овациях. Уильям вновь поймал взгляд Элизабет прежде, чем покинуть сцену. Когда в зале зажегся свет, она откинулась в кресле, медленно переводя дух.
— Нет слов.
— Ну разве он не великолепен? — Элеонор светилась гордостью. — Ты когда-нибудь раньше видела его на сцене?
— Конечно же, видела, — ответил Роберт, — она же была на благотворительном концерте в Джуллиарде, в июне.
— О да, ты прав! — Элеонор подмигнула Элизабет. — И как же я могла позабыть про ту знаменательную битву между моим сыном и племянником за твое внимание?
Элизабет рассмеялась, радуясь, что музыка рассеяла недавнюю озабоченность Элеонор.
— Тогда я не уловила сути этой битвы, но позже Уильям объяснил мне нюансы. Оказывается, там даже некие обидные прозвища пошли в ход.
Их разговор был прерван, так как их соседи по ряду пытались пробраться к проходу. Элизабет, Элеонор и Роберт встали, давая им возможность выйти, а затем решили, что им самим стоит немного размяться. Элизабет оглядела свой наряд, с трудом удержавшись от желания подтянуть декольте открытого платья, того самого, которое было на ней надето в течение столь недолгого времени тем октябрьским вечером, когда они с Уильямом отмечали ее день рождения. Платье, впрочем, не открывало ничего чересчур откровенного — просто ей пока что никак не удавалось привыкнуть к одежде, отрицающей силу притяжения земли.
— В защиту Ричарда могу сказать, что тогда он еще не знал, как Уильям к тебе относится, — сказала Элеонор.
— Уильям говорил мне. Но Ричард просто пытался пофлиртовать со мной. Теперь-то я знаю, что флирт — один из его любимых видов спорта, — хотя нет, у него есть кое-что и любимей.
Роберт усмехнулся.
— Он перед тобой, как на ладони, это уж точно.
— Весь в отца, — сказала Элеонор, искоса глянув на мужа. — Но раз мы заговорили об этом… — она помедлила. — Элизабет, конечно, я не стала бы просить тебя раскрывать какие-то тайны. Но есть ли кто-то, кем он всерьез интересуется? За последнее время он как-то изменился. Я не могу назвать ничего конкретного, но он сам на себя не похож. Недавно я разговаривала с Соней, и она упомянула, что он с кем-то познакомился здесь в октябре.
— Он встречался с моей подругой, Шарлоттой Лукас, — Элизабет не знала, насколько подробно ей следует рассказывать об отношениях Шарлотты и Ричарда. — Похоже, он относился к ней по-особому.
— Да-да, именно это имя Соня и упоминала. Хм-м. Она сегодня здесь, нет?
— Шарлотта? — Элизабет улыбнулась. — Нет, ее нет в городе. Кроме того, она далеко не поклонница классической музыки.
Перед ними энергично пробиралась к проходу Кэтрин де Бург. Ее взгляд случайно упал на Элизабет, но она тотчас отвела глаза, высокомерно задрав подбородок. Поглощенная стараниями сохранить имперское презрение, Кэтрин, видимо, перестала смотреть под ноги. Она наткнулась на что-то — то ли сумочку, то ли чью-то ногу — и чуть не рухнула головой вперед на колени одного из сидящих. Элизабет запоздало узнала в полном, с козлиной бородкой мужчине известного оперного баритона, который прибыл в город, чтобы выступить в оперном театре Сан-Франциско. Став в три раза краснее обычного, Кэтрин пробормотала извинения и устремилась к проходу настолько быстро, насколько позволяли ее короткие ножки.
— Ну, разве не удовольствие ходить в театр? — прошептала Элеонор. — Никогда не знаешь, какого рода представление может разыграться у тебя на глазах.
Энн легко пробралась по ряду и изящно ступила на дорожку прохода.
— Добрый вечер, — сказала она, переводя взгляд светлых голубых глаз с Роберта на Элеонор, а затем на Элизабет. Все трое поздоровались с нею.
— Ну, как ты сегодня, моя дорогая? — спросила Элеонор, тепло улыбаясь Энн. Элизабет это насмешило. Очевидно, все женщины семейства Дарси питали к Энн материнские чувства.
— Хорошо, — сказала Энн, слегка улыбнувшись. — Не правда ли, концерт просто замечательный? Хотя концерты Уильяма другими не бывают, — она взглянула на Элизабет. — Ты, наверное, гордишься им.
— Думаю, что все мы им гордимся, — ответила Элизабет, улыбаясь Фитцуильямам.
— Элизабет, можно с тобой поговорить? — спросила Энн.
— Конечно, — Элизабет удивилась, но с готовностью кивнула. — Я сейчас вернусь, — обратилась она к Роберту и Элеонор.
Энн провела Элизабет через толпу, благоухающую дорогими духами, в уединенный уголок фойе.
— Надеюсь, ты не против того, что я привела тебя сюда.
— Конечно, нет. И о чем пойдет речь?
— Мне нужен твой совет.
— Насчет чего? — Элизабет промокнула лоб платком, жалея, что у нее нет с собой программки, чтобы использовать ее в качестве веера. Здесь было по крайней мере градусов на пять жарче, чем в зале.
— Роджер пригласил меня на новогоднюю вечеринку. Кажется, там будет выступать ваш джаз-банд.
— О да. Это будет большое событие, — джаз «Золотые Ворота» получил беспрецедентно солидный заказ на сольное выступление на новогодней вечеринке в отеле «Клифт». — Жаль, что не смогу в нем участвовать; я буду в это время в Вашингтоне. Им пришлось пригласить вместо меня другую певицу.
— Да, Роджер говорил мне.
— Но там будут Чарльз и Джейн, — Чарльз вернулся в группу и сразу же активно занялся процессом по поднятию ее престижа и статуса, прямым результатом которого и стало это приглашение выступить в отеле «Клифт». — Я так рада, что Роджер пригласил тебя!
— Я тоже, но… — Энн замолчала, покусывая губу. — Я не знаю, что мне надеть. Не могла бы ты помочь мне? Пожалуйста. Я знаю, что «Клифт» — стильное место, — она вздохнула и взглянула на свое платье. — Мне не хочется выглядеть убого одетой, как сегодня. Как я обычно выгляжу.
— О нет, ну зачем ты так говоришь, — Элизабет призвала все свои артистические способности, чтобы ее протест прозвучал искренне. Легкое темно-коричневое платье Энн достигало середины икр. К сожалению, его цвет придавал ее и без того бледной коже восковой оттенок, а субтильная, миниатюрная фигурка совершенно терялась в его широких складках.
— Да нет, это так. Я знаю, что чаще всего выгляжу ужасно. И я совсем не умею одеваться. Ты всегда выглядишь так мило, и я подумала: может быть, ты мне поможешь?
Элизабет рассмеялась было, но тут же резко остановилась, заметив, как лицо ее собеседницы болезненно исказилось. Она сжала руку Энн.
— О нет, я смеюсь не над тобой, а над тем, что ты сказала обо мне. Если бы ты знала, насколько безнадежен был мой прежний гардероб!
— Правда? — глаза Энн расширились.
— Если бы ты увидела мои наряды еще полгода назад, то с криком ужаса умчалась бы в ночь. Все, что я носила, было мешковатым и бесформенным.
— А что же произошло?
— Джейн взяла это дело в свои руки и перетащила меня в двадцать первый век. Ну, и я стала больше думать о том, как выгляжу.
— Из-за Уильяма?
Элизабет кивнула.
— Если честно, то поначалу он и был единственной причиной.
— Очень заметно, как он восхищается твоей красотой. На ужине в День Благодарения он просто не сводил с тебя глаз.
Элизабет поджала губы, пряча улыбку.
— А затем я поняла, что чувствую себя увереннее, когда стараюсь заботиться о своей внешности. Поэтому сейчас я делаю это и ради собственного удовольствия, — она улыбнулась, — и для него.
— Ты всегда выглядишь замечательно. И кажешься такой счастливой и такой… уверенной в себе.
— Спасибо, — это было впечатляющее свидетельство того, как далеко позади Элизабет оставила свое прошлое. — Я считаю своим главным достижением то, что перестала прятать свое тело. Я не выставляю его напоказ, но и не скрываю под безразмерной одеждой, как прежде.
Энн снова взглянула на свое платье.
— Я знаю, что никогда не смогу выглядеть так же хорошо, как ты, но…
— Конечно, сможешь!
Энн покачала головой, осмотрев себя.
— Нет, грудь у меня не просто плоская, а даже впалая. И у меня совсем нет бедер. И низкий рост. У тебя такие округлые формы и длинные ноги, а это именно то, что нравится мужчинам.
— Но зато ты такая хрупкая и изящная, как фарфоровая куколка. Мне всегда хотелось быть такой.
Энн теребила свое жемчужное ожерелье.
— Ты говоришь это только для того, чтобы успокоить меня.
Элизабет покачала головой.
— Рядом с тобой я чувствую себя бегемотом. И к тому же ты — голубоглазая блондинка, как любая принцесса из сказки, не говоря уже о Барби. Ты не поверишь, как я хотела иметь светлые волосы и голубые глаза, когда была маленькой. Однажды, когда мне было девять лет, я даже попыталась перекраситься в блондинку.
— И как?
— Волосы приобрели фантастически оранжевый цвет, — Элизабет закатила глаза и покачала головой. — Маме пришлось вести меня в салон, чтобы исправить последствия. Она заставила меня заплатить за это из моих карманных денег. Если бы бабушка не подкидывала мне кое-что, я на несколько месяцев осталась бы без гроша.
— Разве не странно, что мы всегда хотим того, чего у нас нет? Потому что я отдала бы все, чтобы выглядеть так, как ты.
— Спасибо, но думаю, тебе просто нужно освоить несколько нехитрых приемов, чтобы подчеркнуть свои достоинства.
Энн вздохнула, явно не убежденная.
Свет в фойе померк и раздался звонок, извещающий об окончании антракта. Энн и Элизабет взглянули друг на друга и присоединились к толпе, втекающей в двери зала.
Элизабет с облегчением вздохнула, почувствовав прохладный воздух. Без сомнения, весь макияж растекся по лицу.
— Знаешь, что нам нужно сделать? Пройтись по магазинам вместе с Джейн. Она мастерица в выборе одежды. И в том, что касается причесок и макияжа, тоже.
— Ты думаешь, она согласится?
— Шутишь? Да она это обожает. Я только хочу предупредить тебя, что у нас есть игра, «Ошибка моды».
— Что это такое?
— Мы заставляем друг друга примерять безобразную одежду. Может, тебе стоит дважды подумать, прежде чем отправляться с нами по магазинам, потому что еще неизвестно, что мы для тебя выберем.
— Но я ведь тоже могу заставить вас примерить что-нибудь ужасное.
Элизабет улыбнулась.
— А ты быстро схватываешь.
— Тогда я рискну, — улыбка Энн украсила ее бледные черты. — Огромное спасибо, Элизабет.
— Да не благодари меня — это будет здорово. Я позвоню тебе, чтобы договориться о встрече.
Элизабет, садясь на свое место, заметила, что Кэтрин буравит ее взглядом.
Когда Энн села рядом с матерью, та, схватив ее за руку, начала что-то сердито шептать, время от времени оглядываясь назад. Элеонор подмигнула Элизабет и, по-видимому, что-то собиралась сказать, но в этот момент огни зала стали гаснуть, остановив ее намерение.
Уильям вышел на сцену, сопровождаемый шквалом аплодисментов. И вновь он тепло взглянул на Элизабет, и она ответила ему широкой улыбкой. Он подождал, пока стихнут овации, и затем своим звучным голосом обратился к залу:
— Возможно, многие из вас знают, что основанный моей семьей Фонд искусств Дарси занимается поддержкой музыкального образования. Недавно мы вручили гранты нескольким молодым композиторам, чтобы помочь им в их дальнейшем совершенствовании. Среди победителей конкурса оказалась Дженнифер Нгуен, которая сочиняет музыку для фортепьяно, сочетая в своем стиле классику и джаз. Я счастлив исполнить две ее пьесы.
Элизабет слышала, как он репетировал пьесы Нгуен в Пемберли и в Нью-Йорке, и видела, как эта музыка ему нравится. Эти две вещи стали отличным выбором как с художественной, так и с интеллектуальной стороны благодаря тому, что представляли собой эклектичную смесь двух его любимых музыкальных направлений. Он играл их с очевидным удовольствием: его пальцы летали по клавишам легко и стремительно, а лицо сияло сосредоточенной радостью.
Закончив исполнение, он пригласил на сцену автора музыки. Нгуен застенчиво поклонилась, явно не привыкшая быть центром внимания. Уильям присоединился к всеобщим аплодисментам, и Элизабет восхитилась его свободными, раскованными и благожелательными манерами. Это то, что делает с ним его музыка. Но полгода назад на концерте в Нью-Йорке он казался сдержанным и неловким, когда обращался к публике. А может быть, это то, что сделала с ним я.
Она еще размышляла над этим откровением, когда он, вновь взглянув на нее, вернулся к роялю и заиграл «Интермеццо» Брамса7, которое в узком кругу уже давно называл не иначе, как «песня Лиззи». Музыка вернула ее в прошлое, напомнив другие времена, когда он играл эту пьесу. Она увидела себя, напуганную своим растущим влечением к нему, сидящую рядом с ним у рояля в его нью-йоркской гостиной. Она увидела себя с лицом, залитым слезами, когда спешила прочь по аллее Розингса, пытаясь сбежать от мелодии, горечь и сладость которой разрывали ей сердце. Она увидела себя этой осенью, которую они вместе провели в Сан-Франциско: она стоит у него за спиной, положив руки ему на плечи, пока он играет для нее… Счастливое время, но все же омраченное ее неспособностью перешагнуть через тени прошлого. И вот теперь я сижу здесь — совсем другая женщина, та, что с уверенностью смотрит в будущее. И это то, что сделал со мной он.
Слезы навернулись ей на глаза, слезы, которые она никак не могла сдержать. Улыбаясь дрожащими губами, она потянулась к сумочке; она заранее знала, что выступление Уильяма в любом случае заставит ее плакать, и запаслась бумажными салфетками. Казалось, блистательные ноты мерцают и переливаются вокруг нее, сверкая, как слезинки, которые катились одна за другой по ее щекам.
Закончив играть, Уильям поднялся и поклонился публике в ответ на бурные аплодисменты. Элеонор дотронулась до руки Элизабет и прошептала:
— С тобой все в порядке?
Элизабет промокнула слезы и шмыгнула носом.
— Эту последнюю пьесу… он сыграл для меня.
— О, я думаю, все, что он играет, он играет для тебя, дорогая.
В этот момент взгляды Элизабет и Уильяма встретились, и он широко улыбнулся ей, засияв своими фирменными ямочками. Это был самый счастливый миг в ее жизни.
------
1 – Принятая в некоторых организациях свободная форма одежды по пятницам.
2 – Песня «Сан-Франциско»
была написана Джоном Филипсом из группы «The Mamas and the Papas» для фестиваля поп-музыки
в Монтерее в 1967 году. Ее запись в исполнении Скотта Маккензи стала
неофициальным гимном движения хиппи.
3 – Фредерик Шопен. Гранд
Вальс Бриллиант, Op. 18. Исполнитель — Владимир Ашкенази, название альбома — «Chopin: Favorite Piano Works», © 1995, London Records.
4 – Людвиг Ван Бетховен. Соната
для фортепьяно фа минор No. 23, Op. 57, («Апассионата»), третья часть. Исполнитель — Владимир
Ашкенази, название альбома — «Favorite Beethoven Piano Sonatas», © 1997 London Records.
5 – Николай Капустин. Токкатина, Op. 36. Исполнитель — Марк-Андрэ
Амелин, название альбома – «Kaleidoscope», © 2001 Hyperion.
6 – Николай Капустин.
Сонатина, Op. 100, Исполнитель — Марк-Андрэ Амелин, название
альбома — «Nikolai Kasputin: Piano Music», © 2004 Hyperion.
7 – Иоганнес Брамс.
«Интермеццо» ля мажор, Op. 118, No. 2. Исполнитель — Ван Клайберн, название альбома — «My
Favorite Brahms», © 1999, BMG Entertainment
© 2007. Все права принадлежат автору