Нежданная песня

Глава 11

 

Элизабет запыхалась, пока добралась до своей квартиры. Лифт опять сломался, и на пятый этаж пришлось подниматься пешком. Она скинула с плеч битком набитый рюкзак, который с глухим звуком упал на пол. В рюкзаке находились экзаменационные работы, которые нужно было проверить до конца недели. А сейчас уже вечер среды. Нужно поторапливаться. Она решила, что переоденется в пижаму, заварит чай и усядется за проверку работ. В квартирке было тихо — ее соседка Салли сегодня работала в баре, — и поэтому отвлечь ее будет некому.

Пока закипал чайник, она подошла к своей коллекции компакт-дисков и взяла с полки один из них. Молодой Уильям Дарси, сидящий за роялем, ослепительный в своем белоснежном галстуке и фраке, серьезно смотрел на нее с обложки. Ей всегда казалось, что это довольно мрачное его фото, но теперь, присмотревшись повнимательнее, она увидела еле заметную спокойную улыбку, затаившуюся во взгляде и в уголках рта. Она узнала это выражение, которое иногда появлялось на его лице в эти выходные, когда он смотрел на нее.

Грустно покачивая головой, она продолжала внимательно изучать снимок. Сейчас он выглядит даже лучше, чем тогда, когда было сделано это фото. Как жаль, что внутреннее содержание далеко не так привлекательно, как внешняя упаковка. Она вытащила диск из коробки и вставила его в проигрыватель, стоявший на расшатанном боковом столике. Когда она вернулась на кухню налить себе чаю, темное, грозное начало 2-го фортепьянного концерта Рахманинова заполнило крошечную квартирку.

Прослушать фрагмент фортепьянного концерта Рахманинова, который слушала Элизабет.*

Элизабет заметила, что на автоответчике, стоявшем на кухне, мигает красная лампочка. Она нажала клавишу «пуск» и услышала голос Шарлотты.

— Лиз, это Шарли. Мне нужно с тобой поговорить. Я попробую позвонить еще раз перед началом моих вечерних занятий, но если не смогу, то тогда перезвоню уже позже вечером. Если тебя не будет дома, позвони мне сама где-нибудь после полуночи по твоему времени. Это важно.

Раздался гудок между сообщениями, а затем глубокий голос, резонируя, зазвучал сквозь маленький громкоговоритель автоответчика. Ее желудок нервно сжался, и она судорожно вздохнула, узнав этот голос.

— Алло, Элизабет? Это Уильям. Дарси. Я… Я хотел… Мне нужно спросить тебя кое о чем. Но… я так понимаю, что тебя нет дома. Я попробую позвонить позже. До свидания.

Хотя она и ожидала, что он позвонит, она не была еще полностью готова к тому, чтобы услышать его голос. В этом было что-то сюрреалистичное — ведь его CD продолжал играть в комнате, и буквально мгновение назад она внимательно изучала его фотографию.

Ее мысли возвращались к нему слишком часто после их ссоры субботним утром. Днем она со жгучей обидой вспоминала его высокомерное поведение в кафе. Но по ночам к ней приходили совсем другие воспоминания: их интимный танец во внутреннем дворике, пожатие его руки во время прогулки по пляжу, теплота в его взгляде перед тем, как он поцеловал ее, легкое, пьянящее прикосновение его губ к ее губам. Это были образы нежного, романтичного Уильяма, который очаровал ее и тронул ее сердце, в то время как заносчивый, надменный человек в кафе вызывал раздражение и гнев. Ну его к черту! Почему он не может раз и навсегда решить, кто он на самом деле, и придерживаться этого? Он не позволяет мне испытывать к нему симпатию, но и ненавидеть его я тоже не могу.

Нервный ком у нее в желудке был, как она решила, результатом явного переизбытка в ее квартире Уильяма Дарси. Она поспешила к CD-проигрывателю, чтобы выключить его, но прежде, чем успела это сделать, пронизывающая, трогательная мелодия его рояля вдруг вырвалась из динамиков ей навстречу, и она замерла на месте. Страстная мольба и тоска в его музыке пронзили ей сердце, и на глаза навернулись непрошенные слезы. Она вновь перенеслась в вечер пятницы, когда она наблюдала за его игрой, завороженная и тронутая до глубины души тем невероятно сильным чувством, которым была проникнута его музыка. Как ему удается приводить меня в такое состояние?

Решительно, хотя и неохотно, она выключила проигрыватель. В голове все шло кругом, а она знала, что ей нужно успокоиться, если она собирается всерьез заняться проверкой экзаменационных работ.

Я знаю, что мне нужно. Хорошая теплая пенная ванна. Ванна с пеной была одним из ее любимых удовольствий, и, хотя сегодня вечером у нее не было времени особо там нежиться, недолгое, но блаженное погружение в благоухающие пенные хлопья выглядело заманчивой перспективой. А потом, как только расслаблюсь и успокоюсь, я примусь за работу.

Элизабет вошла в ванную и включила кран, вылив в воду несколько колпачков своего любимого пенного масла для ванн. Пока ванна наполнялась, девушка прошла в спальню, чтобы раздеться. Вернувшись, она застала ванную уже наполовину полной, на водной поверхности лежал плотный слой белоснежной пузырящейся пены. В воздухе стоял восхитительный запах жасмина с легким оттенком ванили. Она скрутила волосы в пучок на затылке, прихватив их большой заколкой, залезла в ванну и с блаженным вздохом откинулась назад, положив голову на свернутое полотенце, пока теплая, ароматная вода обволакивала ее тело.

Ее мысли вернулись к звонку Шарлотты. Она сказала, что это важно, и в то же время не сообщила никаких подробностей. Так что же она хотела мне сказать такого, что не пожелала доверить автоответчику? Скорее всего, она не хотела, чтобы сообщение услышала Салли, поскольку они не знакомы. Так что, должно быть, это что-то личное. Может быть, какой-то новый поворот в ее любовной истории? Хотя нет, Шарли не назвала бы это важным.

Шарлотта никогда не принимала особо близко к сердцу свои романтические и сексуальные отношения. Иногда Элизабет жалела, что не может с такой же легкостью относиться к вопросам, связанным с интимной близостью. Шарлотта могла делиться с мужчиной собственным телом, не делясь при этим своим сердцем, — она просто наслаждалась физическими удовольствиями, которые дарил секс. Уверена, что жить с подобным подходом мне было бы гораздо проще. Но я просто не могу так. Это было бы настолько пусто и бессмысленно.

Проблема Элизабет заключалась не в отсутствии возможностей. Она с отвращением изогнула губу при мысли о множестве мужчин, которые поначалу казались очаровательными, но чей главный интерес заключался в том, чтобы поскорее раздеть её после того, как заканчивался обязательный для первого свидания ужин, спектакль или концерт. Хотя она считала себя искушенным исследователем человеческой природы и гордилась способностью выносить безошибочные суждения о людях, которые ей встречались, она пришла к заключению, что присущая ей проницательность подводит ее тогда, когда дело доходит до сердечных вопросов. Либо это, либо во мне просто есть что-то, что заставляет вполне нормальных людей вести себя со мной подобным образом.

А если я влюбляюсь, то становится только хуже. Ее единственный опыт в любви был неудачным и болезненным, потому что она полюбила человека, в котором под внешним очарованием скрывалась жесткая, манипулятивная натура. И она, в конце концов, пришла к выводу, что лучше ей понадежнее защитить свое разбитое сердце до тех пор, пока она не встретит человека, настолько подходящего ей, что даже она не сможет не заметить очевидных признаков того, что именно он и предназначен ей судьбой.

Шарлотта считает, что я поставила на себе крест в отношении мужчин, но это не так. Я думаю, что где-то есть кто-то и для меня. Я просто хочу быть осторожной, пока жду его. А она думает, что со мной что-то не в порядке, потому что я давно ни с кем не спала. Она бы подняла настоящую панику, если бы узнала, насколько давно у меня этого на самом деле не было! Но я больше никогда — никогда! — не отдам ни одному мужчине своего тела — даже если буду думать, что люблю его, — не будучи абсолютно уверенной в том, что и он меня тоже любит.

Переехав в Нью-Йорк, Элизабет вела активную, насыщенную жизнь, которая вращалась вокруг музыки, учебы и различных групп ее знакомых и друзей обоего пола. И только в очень редких случаях она ловила себя на том, что тоскует по чему-то большему. Но всего за несколько последних дней все изменилось. Она уже не помнила, когда в последний раз у нее возникала сильная физическая тяга к мужчине… пока в ее жизнь не вошел Уильям Дарси — который обидел ее, вызвал в ней ярость, вывел ее из себя — и обворожил. Почему именно он? Почему я не могу чувствовать к этому человеку замечательной, ничем не осложненной неприязни? Почему он заставляет меня мечтать и тосковать о том, без чего я долгое время так прекрасно обходилась?

Она вспомнила странный сон, который приснился ей в Сан-Франциско. Уильям в роли рыцаря, спасающего свою принцессу. Смех, да и только! Но, во всяком случае, одно я сделала правильно — я нарядила его в черные доспехи, а не в серебряные. Она попыталась подавить горячую волну, которая прошла по ее телу, когда она вспомнила, как он снял рыцарское облачение и предстал перед ней обнаженным. Будь же благоразумной. Тебе приснился этот сон только потому, что Лидия рассуждала о размере его… нет, даже и не начинай думать об этом! В любом случае, в реальности наверняка все совершенно не так. Держу пари, что единственное, что у него впечатляет своими размерами — это его эго.

Элизабет пришла в смятение, почувствовав, что ее тело напрягается при воспоминании о продолжении этого сна, в котором его чуткие руки и жадные губы ласкали ее обнаженную грудь. Борясь с искушением дотронуться до своих внезапно затвердевших сосков, она сердито прикусила губу.

Этот сон ничего не значил. Он груб и высокомерен — и вообще, это последний человек, которому бы я позволила проделывать с собой нечто подобное. И не имеет ровным счетом никакого значения, что он красив и сексуален, и что у него такие невероятные темные глаза, и что мне было так хорошо в его объятиях, а его губы были такими мягкими и нежными…

Зазвонил телефон, и она была благодарна за то, что он прервал ход ее мыслей, которые двигались в довольно опасном направлении. Потом она вспомнила, что Шарлотта обещала перезвонить ей перед началом занятий. А если автоответчик включится до того, как я успею подойти к телефону, она может решить, что меня еще нет дома, и повесит трубку. Так что мне лучше побыстрее отсюда выбираться.

Она выскочила из ванной и, оборачиваясь на бегу полотенцем, устремилась на кухню. По дороге она ушибла палец ноги о дверной косяк и, взвыв от боли, проскакала оставшееся до телефона расстояние на одной ноге, разбрызгивая капельки воды со своего пахнущего жасмином тела.

— Алло? — запыхавшись, выдохнула она.

— Элизабет? — Это был мужской голос, который она сперва не узнала.

— Кто говорит?

— Это Уильям Дарси.

Обнаженный сэр Уильям из сна мгновенно возник перед ее мысленным взором, и опять ее предательское тело отреагировало на этот, бесспорно, соблазнительный образ. Разъярившись на себя за недостаток самоконтроля, она также почувствовала раздражение, что этот звонок вытащил ее из теплой, комфортной ванны — и ее голос прозвучал резко и отрывисто, когда она ответила:

— Да? Что тебе нужно?

На линии повисла пауза, и когда он, наконец, заговорил, в его голосе ощущались напряжение и неловкость.

— Ну… Я, ммм… Как твои дела?

— Прекрасно, — холодным тоном ответила она. У девушки не было совершенно никакого настроения болтать с ним, пока вода с нее стекала на кухонный пол, и она стояла на холодном полу босиком, одетая только в мокрое полотенце.

— Эммм… что ж, хорошо. Я рад это слышать. — После еще одной долгой паузы он продолжил: — Как прошло твое собеседование по поводу работы в консерватории Пасифик?

— Нормально.

— Хорошо. Это… хорошо. Я рад. — Голос Уильяма осекся, и снова воцарилась тишина.

Ну все, с меня, пожалуй, этого хватит.

— Что ж, очень мило, что ты позвонил. Но я сейчас занята и мне некогда болтать, так что извини, но мне нужно идти. Пока!

Элизабет повесила трубку раньше, чем он успел ответить, и показала трубке язык. Как она и ожидала, телефон почти тут же зазвонил снова. Она выключила автоответчик прежде, чем он успел перехватить звонок. Пока телефон звонил, она представила себе его раздражение, и тонкая, довольная улыбка заиграла у нее на губах. Держу пари, он в ярости, что я посмела повесить трубку до того, как великий Уильям Дарси был готов закончить разговор. Ничего, так ему и надо.

divider

В полдень следующего дня Элизабет сидела в своем кабинете в университете Пейс. Она провела все утро, зарывшись в море бумаг и преисполнившись упорной решимости закончить проверку экзаменационных работ.

Ее затылок и плечи затекли и ныли от неудобной позы, и почерк студентов начал потихоньку расплываться перед усталыми глазами. Она потянулась, массируя шею, и решила, что настало время для обеденного перерыва. Она не была голодна, но небольшая прогулка на свежем воздухе могла бы оживить ее слабеющее внимание и помочь ей снова сконцентрироваться. В ее крошечном кабинете не было окон, и его душная атмосфера в сочетании с серыми стенами вызывала у нее все больше ассоциаций с запертой клеткой.

Выйдя на улицу через главный вход, она остановилась на мгновение, размышляя, где бы ей прогуляться. На Манхэттене стоял прекрасный весенний день. Она решила, что парк Сити Холл, всего в нескольких кварталах отсюда, будет идеальным решением — не слишком далеко и в то же время достаточно удобно для небольшой прогулки.

Она не заметила Мерседес-седан, который остановился у тротуара. Она также умудрилась не заметить высокого темноволосого мужчину, который вылез с заднего сиденья машины как раз в тот момент, когда она проходила мимо, роясь в сумочке в поисках солнечных очков. Однако она услышала свое имя, произнесенное глубоким, звучным, странно знакомым голосом.

— Элизабет?

Она остановилась, обернулась и с изумлением увидела, как к ней подходит Уильям с охапкой роз в руках.

— Уильям, что ты здесь делаешь?

Он протянул ей цветы.

— Я принес тебе это.

Она уставилась на розы, затем взглянула на него и увидела, как его темные глаза умоляют ее принять их. Наконец со вздохом она взяла букет у него из рук. Они были прекрасны: дюжина огромных роз необычного кораллового оттенка. У нее была слабость к мужчинам, дарящим цветы, особенно с учетом того, что ей их дарили редко, но у нее не было намерения смягчаться по отношению к нему из-за этого галантного жеста. Не забудь, он настолько богат, что стоимость дюжины роз для него — ничто. И, скорей всего, он велел их заказать своему секретарю. Этот жест абсолютно ничего не значит.

— Они очаровательны, Уильям. Спасибо. Но, знаешь, ведь флористы доставляют цветы по всему городу. Тебе не стоило самому утруждаться.

Похоже, он смутился.

— Я… Я хотел тебя увидеть. Мне нужно с тобой поговорить.

— Мы ведь вчера вечером уже поговорили, — произнесла она небрежно.

— Я знаю. Но мне не удалось сказать то, что я собирался, а когда я снова перезвонил, то никто не брал трубку.

— О, неужели? Какая жалость. Должно быть, телефон испортился. — Ей пришлось подавить ухмылку, которая грозила вот-вот появиться на лице. — Ну что ж, ты меня извини, но у меня сейчас нет времени с тобой разговаривать. Мне нужно успеть проверить кучу экзаменационных работ. Я просто вышла на короткую прогулку, чтобы немного проветриться, а потом мне нужно будет снова вернуться к работе.

— Я мог бы прогуляться вместе с тобой, — предложил он. — Так я не отниму у тебя лишнего времени.

— О, ну, я не… то есть… Ну ладно, хорошо. — Она проклинала свой обычно быстрый язычок за то, что тот подвел ее и не смог с ходу придумать подходящего отказа. — Но я бы не хотела носить с собой всю дорогу эти розы.

— Конечно. Я оставлю их в машине у Аллена, пока мы не вернемся.

Уильям отнес цветы к мерседесу и отдал их водителю. Затем он догнал Элизабет, которая уже шла к парку.

— Как ты нашел меня? — спросила она.

— Утром я разговаривал с твоей соседкой. Она сказала, что сегодня ты работаешь здесь. Тогда я позвонил в университет и спросил, где находится твой кабинет.

Вот спасибо тебе, Салли. Сначала Шарлотта дает ему мой телефон, а потом ты сообщаешь ему, где я работаю. С такими подругами…

— Что ж, тебе, я смотрю, действительно пришлось потрудиться, чтобы найти меня.

— Ты получила цветы, которые я послал тебе в Сан-Франциско?

— Лавандовые розы? Да, получила. Спасибо.

— Они тебе понравились?

— Они были очень красивые, — неохотно признала Элизабет. — Передай своему секретарю, что мне понравился их цвет.

— Мой секретарь здесь не при чем, — ответил Уильям обиженным тоном. — Я их сам выбирал. Но вот по поводу сопровождавшей их записки… — Она почувствовала, как его испытующий взгляд пристально изучает ее.

— Что по поводу записки?

— Я надеюсь, что ты приняла мои извинения.

— Это смотря что ты имел в виду, Уильям. За что именно ты извинялся?

— Ну, за наш разговор в кафе, разумеется.

— Боюсь, что тебе придется все-таки уточнить поконкретнее.

Он вздохнул.

— Я не подумал о твоих чувствах. Ты была огорчена, что свадьба не состоялась, а я только расстроил тебя еще больше тем, что сказал. Мне следовало держать мысли при себе.

— Но ведь ты действительно так думал, не так ли? И до сих пор думаешь. — Они дошли до перехода и остановились в ожидании зеленого света.

— Я честно объяснил тебе свой взгляд на ситуацию, Элизабет. Честность очень важна для меня.

— Значит, ты по-прежнему считаешь, что Джейн должна была остаться с Чарльзом, несмотря ни на что.

— Я считаю, что, если ты по-настоящему любишь кого-то, ты должен принимать этого человека таким, какой он есть. И твоя любовь не должна зависеть от его поведения. Не нужно стараться переделывать любимого человека в того, кем он не является.

Элизабет была застигнута врасплох глубиной переживания, которое слышалось в его голосе. Похоже, он принял ситуацию с Чарльзом очень близко к сердцу, и она невольно начала смягчаться. Может быть, это в нем просто говорила — и говорит — преданность по отношению к лучшему другу. И это похвально и делает ему честь, даже если он и рассуждает об этом слишком властным и непререкаемым тоном… Нет, погоди-ка, перестань истолковывать его слова в самом выгодном свете. Скорей всего, все обстоит совсем не так. Наверняка, он считает, будто ему одному известно все на свете, а мы, окружающие, просто дураки.

— Но, должно быть, я рассуждаю, как идеалист, — продолжал он приглушенным голосом. — Я знаю, что большинство людей любят совсем не так.

Загорелся зеленый, и они перешли улицу и продолжили путь к парку.

— Значит, ты и не ожидал, что Джейн любит Чарльза именно так, — предположила Элизабет небрежным тоном. Она чувствовала себя, как подкрадывающаяся кошка, которая так и ждет, чтобы прыгнуть при первом же неверном шаге жертвы.

— Я просто не думаю, что такая любовь может развиться всего за несколько месяцев, а они примерно столько и были знакомы.

Скорость романа между Джейн и Чарльзом беспокоила и саму Элизабет, поэтому она не смогла ничего возразить по этому поводу.

— Значит, как я полагаю, ты не веришь в любовь с первого взгляда.

— Я… — Он замолчал, глядя на нее в очевидной растерянности, но потом продолжил мягким тоном: — Нет, не верю. Ни с первого взгляда, ни через несколько дней — ну, или недель.

— Я тоже не верю. Но я верю в то, что Джейн и Чарльз любили друг друга.

— Возможно. Но, как мне кажется, поспешные браки в любом случае рискованны.

— Я смотрю, у тебя довольно определенная точка зрения на любовь. Я так полагаю, ты судишь на основании собственного опыта?

— Нет, — печально ответил Уильям. — Я никогда не любил.

— Никогда?

— Мне казалось однажды, что я влюблен, — это было, когда мне было лет 14.

— И с тех пор ты не встречал никого, кто был бы достоин тебя?

— Нет, конечно, дело не в этом, — возразил он. — Я… Я просто еще не нашел подходящего человека.

— Да — что ж, это иногда бывает трудно. — Особенно для высокомерных всезнаек. — Меня удивляет, что ты с такой уверенностью рассуждаешь об этом предмете, раз у тебя нет личного опыта.

— Но я наблюдал за отношениями других людей, иногда с довольно близкого расстояния. А ты действительно считаешь, что для того, чтобы иметь обоснованное мнение по какому-то поводу, личный опыт всегда необходим?

— Ты имеешь в виду в целом или в этом конкретном случае?

— И то, и другое. Должен ли я обязательно сам сломать ногу, чтобы понять, что это больно? Должен ли я выпить яд, чтобы узнать, что от него мне будет плохо? — Его глаза вызывали ее на ответ.

— Конечно, нет — но эти примеры подходят далеко не для всех ситуаций. Тебе нужно самому пройтись босиком по траве, чтобы понять это ощущение — и описание с чужих слов тебе не слишком в этом поможет. А когда дело касается такого сложного чувства, как любовь, человек, который никогда его сам не испытывал, не может до конца понять, что это такое, — и, возможно, ему следует избегать категоричных заявлений.

— Значит, как я понимаю, ты в этом вопросе больший эксперт. Ты сама когда-нибудь любила?

Элизабет подняла голову и увидела, как его темные глаза буквально впились в нее, пока он внимательно ждал ответа.

— Да, любила, — неловко произнесла она. Стремясь сменить тему, она вспомнила его первоначальное недовольство поведением Джейн, и перешла в атаку: — А ты, как я полагаю, все еще считаешь, что Джейн нужны были только деньги Чарльза?

— Я этого не говорил. Я сказал, что могло сложиться такое впечатление, поскольку она не подписала брачный договор.

— И, конечно же, люди, у которых нет денег, всегда заинтересованы в первую очередь в том, чтобы их получить.

Они достигли парка и, по молчаливому соглашению, начали обходить его по кругу. Уильям кивнул головой и вздохнул:

— К сожалению, именно так чаще всего дело и обстоит. Кроме того, люди, у которых есть деньги, обычно заинтересованы в том, чтобы получить еще больше.

Неподалеку от них раздался шквал автомобильных сирен, сигналящих машине, которая заблокировала перекресток.

Элизабет помолчала, ожидая, пока шум утихнет. Затем она заметила:

— Это циничная точка зрения.

— Полагаю, что так, — в его голосе слышалась обреченность. — Я встречал слишком многих людей, которые рассуждают именно таким образом, людей, которые смотрят на богатого человека, как на ходячую чековую книжку, и только. Тебя не ценят ради тебя самого, ибо все, что их интересует — чем ты владеешь. Тебе сложно понять, что это такое, потому что…

Она остановилась и резко повернулась к нему:

— Я знаю, знаю. Я не могу понять твою жизнь, потому что я не богата. Но, возможно, тебя удивит, насколько хорошо мне известно, каково это — когда тебя ценят только по каким-то внешним признакам, а не ради того, что у тебя внутри. Что бы ты ни думал по этому поводу, вовсе не обязательно быть богатой, чтобы испытать это на себе. — Ее голос прозвучал порывисто и страстно, выдавая волнение, пока она изо всех сил старалась сохранить самообладание.

Уильям ласковым движением провел по ее руке.

— Элизабет, мне очень жаль, — мягко произнес он.

Она увидела выражение сочувствия у него на лице и ощутила, что слезы начинают щипать ей глаза. Последнее, чего ей бы хотелось, — это расплакаться перед ним. Она снова пошла вперед, все еще обходя парк по периметру, и сменила тему, решив, что праведное раздражение — лучший способ отвлечься от опасных мыслей.

— Из того, что ты сказал в субботу, совершенно очевидно следует, что только в богатых семьях у людей существует ответственность и обязательства друг перед другом.

— Нет, разумеется, я не это имел в…

— А мы, все остальные, не в состоянии понять этот род обязательств.

Уильям вздернул подбородок:

— Похоже, тебе доставляет удовольствие истолковывать все мои слова в наихудшем возможном смысле.

— Но это не так трудно сделать. Ты с этим прекрасно справляешься и сам. К примеру, как я поняла, в прошлую пятницу ты во всеуслышание заявил за столом, в присутствии многочисленных гостей, какой жалкой неудачницей я оказалась на Бродвее.

Он резко остановился и повернулся к ней с лицом, искаженным от болезненного изумления.

— Элизабет, я вовсе не хотел…

— В таком случае, я удивлена, почему у тебя возникло желание со мной увидеться после этого.

— Я никогда не говорил, что ты неудачница. Я…

— Ах, так, значит, и здесь я тоже приписываю твоим словам наихудший возможный смысл?

— Ну, вообще-то, да. Я сказал… насколько я помню, я сказал, что ты не добилась того успеха, на который ты, возможно, рассчитывала. И разве это не правда?

— Ах, как мило — еще одна доза твоей решительной честности. Да, Уильям, это правда, и моя мать и без того мне постоянно об этом напоминает. Но что, ради всего святого, заставило тебя считать, что ты обязан провозгласить ей об этом?

— Я просто пытался сказать твоей матери, насколько я уважаю твой талант.

— Видимо, богатых мальчиков не учат хорошим манерам, потому что это самый странный комплимент, который я когда-либо слышала.

Он покачал головой с выражением раскаяния на лице:

— Я знаю, что не слишком удачно выражал свои мысли в эти выходные. Я… Я обычно не очень комфортно чувствую себя в обществе незнакомых людей.

— Я что-то не понимаю. Ты должен постоянно находиться среди незнакомых людей, когда путешествуешь с концертами.

— Когда я в официальной обстановке, это другое дело. Тогда я общаюсь с людьми, которые разбираются в музыке, и поэтому мне легко найти темы для обсуждения.

— И, конечно, на предсвадебном ужине ни у кого не могло возникнуть желания поговорить с тобой о музыке. Что ж, это, безусловно, объясняет, почему вместо этого ты решил раскритиковать мою карьеру перед моими родителями и будущей семьей моей сестры.

— Значит, ты предпочла бы, чтобы я польстил твоим родителям, поздравив их с твоим успехом? — спросил он с легким оттенком раздражения. — Сделал вид, что считаю, будто на большее ты неспособна? По-твоему, это не было бы еще большим оскорблением?

Элизабет только покачала головой и ничего не ответила. Ее поразило, что он явно не отдавал себе отчет, насколько снисходительно прозвучали его комментарии за ужином. Уильям также хранил молчание, и они пошли дальше, каждый глядя прямо перед собой.

Наконец, он заговорил.

— Я прошу прощения. Я теперь понимаю, что мои слова были истолкованы неправильно и что это тебя расстроило. Позволь мне пригласить тебя на ужин и загладить свою вину. Я обещаю, что впредь буду гораздо более приятным собеседником.

Его умоляющая улыбка была совершенно неотразимой, но под ней явно читалась самонадеянная уверенность, что его предложение будет, разумеется, принято.

— Пригласить меня на ужин? — переспросила она подчеркнуто непринужденным тоном.

— Да. Сегодня во второй половине дня я уезжаю в Бостон, но в воскресенье я вернусь. Как насчет воскресного вечера? Около 7:00, скажем?

Элизабет презрительно рассмеялась.

— А почему я должна хотеть поужинать с тобой? Чтобы предоставить тебе еще больше возможностей для того, чтобы… как ты это назвал?… «не слишком удачно выражать свои мысли»?

— Может, мы могли бы начать все с начала.

— Мы ведь это уже сделали, в пятницу вечером, разве ты забыл? А в субботу утром ты снова начал оскорблять меня. Так что нет уж, спасибо, но я не заинтересована в ужине с тобой. Я до сих пор сыта по горло нашим завтраком в прошлую субботу.

Она остановилась, сердито уставившись на него. Он тоже остановился, и в его взгляде читалось полное смятение.

— Да и почему, собственно, ты хочешь пригласить меня на ужин? Я, как ты заметил, не соответствую твоему социальному уровню. Я провалилась на Бродвее, я всего лишь «полубезработная хористка», так ты тоже не преминул заметить. У меня есть корыстолюбивая сестра, которая не доросла до Доктрины Уильяма Дарси о правильной любви. И я неспособна понять твой мир. Вот чего я действительно неспособна понять, так это того, почему ты тратишь свое время на кого-то, кто до такой степени тебя недостоин. — У нее внутри все переворачивалось. И уже второй раз за время их разговора она почувствовала, как горячие слезы наворачиваются ей на глаза, но она заставила себя их побороть.

Он смотрел на нее в потрясенном молчании.

— Что, никаких самодовольных реплик, Уильям? Никаких покровительственных речей? Неужели я заставила оракула замолчать?

— Я… Я и не предполагал, что ты настолько расстроена. — Он нервно засунул руки в карманы брюк, неловко уставившись на асфальт у себя под ногами.

— Значит, ты просто не обращал на это внимания. Может быть, я отличаюсь от других известных тебе людей, но мне не нравится, когда ко мне относятся снисходительно, и я не прихожу в восторг от высокомерия. Может быть, я первая, кто говорит тебе об этом, но ты не знаешь ответов на все вопросы. И тот факт, что ты потрясающий музыкант, еще не означает, что ты можешь считать себя достойным человеком!

Элизабет с удивлением заметила на его лице выражение замешательства и душевной боли. Она ожидала увидеть обиду и гнев, но не предполагала, что в ее власти будет причинить ему боль.

— Мне нужно идти, — отрывисто произнесла она.

— Элизабет, постой…

— Прощай, Уильям.

Она поспешила прочь. Брошенный украдкой взгляд назад убедил ее в том, что он так и остался стоять там, где она его оставила, и страдание и боль по-прежнему явственно читались у него на лице. Подавив судорожный вздох, Элизабет продолжала путь, и слезы, которым она запретила появляться буквально минуту назад, теперь беспрепятственно потекли по ее щекам.

divider

Позже этим же днем Уильям сидел в зале ожидания первого класса на вокзале Пенн Стейшн, ожидая посадку на поезд до Бостона. На небольшие расстояния и вдоль восточного побережья он предпочитал передвигаться поездом, в качестве передышки от частых авиаперелетов. Обычно он находил путешествия на поезде расслабляющими, хотя сегодня, как он подозревал, его ничто не могло успокоить.

Все, мне пора перестать думать об Элизабет Беннет. Его первоначальное чувство боли от ее резкой отповеди постепенно переросло в гнев. Она постоянно извращала смысл моих слов, приписывая мне то, чего я не говорил, и практически не дала мне ни слова вставить в свою защиту. И после этого она еще осмелилась критиковать мое поведение? Я и так уже был не слишком уверен в том, стоит ли мне завязывать отношения с ней; она просто избавила меня от труда самому принять это решение.

Чем больше он думал об их последней ссоре, тем сильнее росло его негодование. Я унизил себя, извиняясь перед ней, — а она просто смеялась надо мной. Я не собираюсь терпеть такое отношение к себе. «Ньюсуик» назвал меня «Секс-символом классической музыки», ради всего святого! Да и Ричард постоянно твердит мне, что я могу получить любую женщину, какую только захочу. Может быть, настало время проверить, насколько он прав.

Ему пришло в голову — и уже не в первый раз, — что его притяжение к Элизабет могло быть элементарным следствием его многомесячного воздержания. Его сны о ней были, вероятно, просто признаком того, насколько его тело соскучилось по сексу, и не имели никакого отношения к Элизабет как к таковой. Безусловно, она была привлекательна, но он буквально каждый день видел женщин не менее красивых и желанных, чем она. Я полагаю, что и в эти выходные наверняка встречу немало сексапильных, соблазнительных женщин, любая из которых будет счастлива провести поздний ужин — а затем и завтрак — в обществе Уильяма Дарси. Если Элизабет не хочет быть со мной, то это ее потеря, а не моя.

Он услышал, как объявили посадку на его поезд, и встал, с яростной решимостью кивнув своим мыслям. Ричард всегда говорил, что Уильяму нужно больше женского общества — в интимном плане, — и эти выходные, похоже, были замечательной возможностью начать претворять в жизнь советы кузена. По меньшей мере, это поможет мне избавиться от таких снов. Мне пора забыть об Элизабет и продолжать спокойно жить дальше.

divider

Когда в воскресенье во второй половине дня Уильям вернулся из Бостона, он еле ответил на сердечное приветствие миссис Рейнольдс. Он удивил ее затем еще больше, сказав, что не будет ужинать в столовой, и попросив вместо этого принести ему ужин наверх, в его гостиную.

— Но ведь ты хотя бы поздороваешься с миссис Дарси и Джорджианой, разве нет? — спросила миссис Рейнольдс. — Они обе сейчас в саду, и я уверена, что они захотят тебя увидеть.

К ее удивлению, он решительно покачал головой.

— Я увижусь с ними позже. Я… Я устал и хочу отдохнуть. Пожалуйста, извинитесь за меня перед Ба и Джорджи.

С глубоким беспокойством она наблюдала, как он поднимается по лестнице нехарактерным для себя медленным шагом. Его опущенные плечи являли собой разительный контраст с обычной царственной осанкой, а пока он говорил с ней, она заметила на его лице следы напряжения и беспокойства.

Не говоря уже о том, это было совсем непохоже на него — избегать общества своей бабушки и Джорджианы. Уильям был внимательным внуком и заботливым, любящим братом. Когда бы он ни возвращался из своих поездок, и каким бы усталым он ни был, он первым делом стремился повидать их. Миссис Рейнольдс могла бы припомнить бесчисленные вечера, когда Уильям, очевидно обессиленный после своих путешествий, сидел вместе с бабушкой и сестрой, выслушивая рассказы Роуз Дарси о последних событиях в ее жизни и терпеливо помогая Джорджи делать домашние задания.

Марша Рейнольдс отправилась на поиски своего мужа, Аллена, семейного водителя. Может быть, он заметил какие-то причины этому настроению по дороге домой с Пенн Стейшн. Она твердо вознамерилась выяснить, что случилось с Уильямом, и сделать все, что было в ее силах, чтобы помочь ему.

divider

Уильям устало упал в кожаное кресло в своей гостиной, с облегчением поняв, что наконец-то остался один. Он был полностью вымотан и опустошен, как душой, так и телом, и все же никак не мог избавиться от вопроса, который назойливо повторялся у него в мозгу — вопроса, который мучил его всю дорогу домой от Бостона. Ну и что же мне теперь делать?

Его план освободиться от чар, которыми опутала его Элизабет Беннет, потерпел жалкое и сокрушительное поражение. Вместо этого три дня спустя он осознавал с пугающей ясностью, что его недавние ощущения не были всего лишь знаком, что ему нужна была женщина — любая женщина. Напротив, тот отклик, который Элизабет вызывала в его теле — и, как он сейчас уже отчетливо понимал, и в его сердце — был связан лишь с ней и только с ней одной.

Эти выходные начались довольно хорошо. Его сольный концерт в Бостоне в пятницу вечером прошел с большим успехом — зал был переполнен, и ему с энтузиазмом аплодировали. На приеме после концерта он встретил Паолу Мартинсон, женщину, с которой встречался несколько лет назад. Как и большинство связей с женщинами, его отношения с Паолой были основаны на дружбе, товариществе и удобстве, а не на страсти; тем не менее несколько раз им случалось проводить вместе ночь. Их связь переросла в платоническую дружбу после того, как у Паолы начался серьезный роман с одним банкиром, и она переехала в Бостон, чтобы быть поближе к нему.

Уильям слышал, что Паола была уже помолвлена, поэтому он был рад случаю поздравить ее лично. К его удивлению, она рассказала ему, что помолвка была не так давно расторгнута, и этот разрыв был внезапным и болезненным. Когда прием подходил к концу, она пригласила его к себе домой, недвусмысленно дав понять, что это приглашение подразумевает нечто большее, чем просто дружеский разговор за выпивкой. С откровенностью, которую он всегда в ней ценил, она объяснила, что хотела бы этой ночью найти утешение и комфорт в объятиях сочувствующего друга. Уильям, пораженный тем, насколько близко это описание отвечало его собственным потребностям, принял ее приглашение.

Как только они остались наедине, он неожиданно почувствовал скованность и какую-то неловкость. В конце концов, Паола взяла инициативу на себя и начала обнимать и целовать его. Поначалу он не почувствовал ровным счетом ничего — ни малейшей искры желания. Но затем в его воображении возник образ Элизабет — это были ее нежные губы, которые прижимались к его губам, ее тело, такое теплое и податливое в его объятиях, — и он немедленно и сильно возбудился. Он делал все возможное, чтобы отогнать этот образ и сосредоточиться на Паоле, но мысли об Элизабет вновь и вновь возвращались к нему, разжигая его страсть, в то время как реальность в лице Паолы была бессильна это сделать.

Когда Паола развязала его концертный галстук и начала расстегивать рубашку, Уильям был вынужден принять какое-то решение. Конечно, был велик соблазн поддаться искушению — дать полную волю своему воображению и вступить в мир своих фантазий, где он занимался любовью с Элизабет — и ему так отчаянно этого хотелось. Но это было бы нечестно по отношению к Паоле — использовать ее таким образом, — и он мягко, но решительно высвободился из ее объятий.

Он отвел ее к софе и сел с нею рядом, постаравшись осторожно объяснить, что проблема была в нем, а не в ней. К его большому облегчению, она просто взяла его за руку и сказала:

— Не беспокойся об этом. Я сразу поняла, что что-то не так, с того момента, как мы сюда приехали. Только ответь мне на один вопрос.

— Да?

— Прости меня за неделикатность, но я не могла не заметить, что плоть была готова — значит, я так полагаю, это дух был слаб.

Уильям почувствовал, что краснеет от смущения.

Паола продолжала:

— И хотя с тех пор прошло уже несколько лет, но мы с тобой уже проходили этот этап, поэтому я сомневаюсь в том, что ты остановился из боязни, что я не смогу уважать тебя на следующее утро.

Слабая тень улыбки тронула его губы.

— Нет, проблема не в этом.

— Ты в кого-то влюбился, не так ли?

Уильям отчаянно затряс головой, чувствуя, как его желудок тревожно сжимается.

— Нет. Нет, конечно, нет.

— А я думаю, что да, и ты чувствуешь, что было бы нечестно по отношению к ней провести ночь со мной. Но я знаю, что ты скорее умрешь, чем признаешься в чем-то настолько личном, — заметила Паола с ласковой улыбкой. — А поскольку мельница слухов сообщает, что ты сейчас один и свободен, то это, скорей всего, означает, что ты еще не признался ей в своих чувствах.

Он не смог встретиться глазами с ее откровенным, оценивающим взглядом, и поэтому просто в молчании изучал свои туфли.

— Я надеюсь, что у тебя все с ней сложится, Уилл. Ты заслуживаешь того, чтобы в твоей жизни появился кто-то особенный. Что ж, как насчет того, чтобы выпить еще бренди? Мы могли бы просто посидеть и немного поболтать.

Уильям, все еще чувствуя неловкость, отрицательно покачал головой.

— Спасибо, но, я думаю, мне лучше вернуться в отель.

— Хорошо, я понимаю. Я вызову тебе такси.

— Ничего, что я оставляю тебя сейчас? Если тебе нужно с кем-то поговорить, я останусь.

— Нет, не беспокойся обо мне. Я в полном порядке. Сексуальная неудовлетворенность не в счет.

Он поцеловал Паолу в щеку и отправился в отель, где провел остаток ночи, лежа в постели без сна в поисках ответов. Ему делалось стыдно от одной мысли о том, что он мог использовать Паолу в качестве суррогата Элизабет. И это было бы пусто и бессмысленно, совсем как мои сны. Но, как я подозреваю, все мои отношения с женщинами до сих пор были пусты. Мне нравились женщины, с которыми я встречался — как правило, все они были умными, интересными собеседницами — но они были абсолютно взаимозаменяемыми. Сомневаюсь, что я даже смогу вспомнить их всех.

Элизабет же вторглась в его мысли и сновидения, не давая покоя, и довела его до того, что он почти постоянно испытывал потребность быть с ней рядом, видеть ее, обладать ею. Значит ли это, что я влюблен в нее? Не понимаю, как это возможно. Я знаю ее всего неделю. Но если это не так, то тогда что со мной происходит?

Никогда еще ему так отчаянно не хотелось понравиться женщине, казаться привлекательным. И никогда еще ни одна женщина не относилась ко мне с таким откровенным презрением. Была какая-то жестокая ирония в том, что именно та женщина, на которую он впервые по-настоящему стремился произвести впечатление, не находила в нем абсолютно ничего впечатляющего. Ричард ошибался. Я не могу получить любую женщину, какую только захочу. На самом деле единственная женщина, которую я хочу, меня совсем не хочет.

Он подумал о ее решительном прощании с ним в парке. Она вряд ли могла яснее дать понять, что больше никогда не желает его видеть. Его лицо исказилось от муки, когда он вспомнил ее самый жестокий упрек: «Тот факт, что ты потрясающий музыкант, еще не означает, что ты можешь считать себя достойным человеком». Неужели я действительно настолько жалок?

Уильям услышал стук в дверь своей гостиной и произнес:

— Войдите.

Это была миссис Рейнольдс, которая принесла ему ужин.

— Вот, пожалуйста, Уильям. Надеюсь, тебе понравится — я приготовила твои любимые блюда. Накрыть на стол? — спросила она.

— Нет, оставьте пока все на подносе. Я еще не голоден.

— Тебе нужно поесть. Ты слишком себя выматываешь, и ты плохо следишь за собой.

— Я поем, я обещаю. Я хочу сначала немного отдохнуть.

Миссис Рейнольдс поставила поднос на стол и подошла к его креслу.

— Ты хорошо себя чувствуешь? — Он увидел, как ее рука чуть дернулась в его сторону, и понял, что она боролась с искушением пощупать ему лоб, чтобы проверить, нет ли температуры, как она часто делала, когда он был мальчиком.

— Да, со мной все в порядке. Я просто устал.

— Если я могу хоть чем-нибудь помочь тебе, ты ведь знаешь, что тебе стоит только попросить, правда, Уильям?

Жаль, что я не могу познакомить ее с Элизабет. Миссис Рейнольдс дала бы мне блестящую характеристику.

— Я знаю, и я это очень ценю.

— Ну вот и хорошо. Я отнесу еду обратно на кухню и буду держать подогретой. А когда ты будешь готов поесть, то позвони мне, и я тебе снова ее принесу. Так что надеюсь, что скоро ты меня позовешь.

Он невольно улыбнулся. Таким образом она намекала ему, что не успокоится, пока не удостоверится, что он поужинал.

— Спасибо, миссис Рейнольдс. Вы очень хорошо заботитесь обо мне.

— Я стараюсь, — заметила она через плечо, выходя из комнаты.

divider

В своем сне Уильям вновь находился на пляже недалеко от Пемберли. Он сидел один, пока вокруг сгущался вечер, — его босые ноги зарылись в песок, руки обхватили согнутые колени. Он ждал, когда к нему присоединится Элизабет. Он пытался отыскать следы ее присутствия, но пляж был пустынным. Он смотрел, как волны разбиваются о скалы, оставляя после себя пенные буруны, и думал о том, как долго еще ему придется ждать ее.

Через несколько минут какое-то движение вдалеке привлекло его взгляд. Он всмотрелся и увидел Элизабет, которая шла к нему. Когда она подошла поближе, у него перехватило дыхание от ее красоты. Ее длинные кудри, каскадом спадающие вдоль спины, мягко колыхались от вечернего бриза. Ее кожа отливала нежным золотом на закатном солнце, а крошечное голубое бикини выставляло напоказ всю ее потрясающую фигурку. Но прекраснее всего были ее зеленые глаза, которые светились энергией и жизненной силой, которую он так стремился вобрать в себя.

Пока он смотрел на неё, выражение её глаз смягчилось и губы изогнулись в ласковой улыбке. Он улыбнулся в ответ, и бурная радость поднялась в его груди при этом свидетельстве её расположения к нему. Но затем он заметил мужчину, который шел ей навстречу по пляжу, и понял, что её глаза были устремлены на этого приближающегося незнакомца.

Пара встретилась, и мужчина привлек Элизабет в свои объятия, страстно целуя ее, и его руки начали жадно блуждать по ее телу. Волна бешеной ревности захлестнула Уильяма, когда она прижалась теснее к этому мужчине и стала гладить его спину и плечи.

— Элизабет?.. — в исступленном отчаянии позвал он.

Она обернулась и удивленно посмотрела на него.

— Уильям, что ты тут делаешь?

— Я ждал тебя. Я думал, ты пришла сюда, чтобы встретиться со мной.

— А почему я должна хотеть встречаться с тобой? Ведь ты не можешь считать себя достойным человеком.

— Но ты нужна мне! И я совсем один…

— Да, ты один. И всегда будешь один. Ты заслуживаешь этого. Прощай, Уильям.

Элизабет и незнакомец пошли вместе вдоль пляжа, смеясь и перешептываясь, и его рука обнимала ее за плечи. Вскоре они скрылись из виду, и Уильям остался сидеть на пляже в совершенном одиночестве, пока солнце опускалось все ниже и тьма вокруг него медленно сгущалась.

divider

К утру четверга всем обитателям дома Дарси стало очевидно, что с Уильямом что-то происходит. Он был по природе спокойным, молчаливым и замкнутым человеком, и его близкие привыкли к тому, что временами на него находят приступы меланхолии. Но с момента возращения из Бостона он сделался необычно мрачным и неразговорчивым.

Каждая из женщин, живущих в доме, старалась по-своему поднять ему настроение. Миссис Рейнольдс хлопотала на кухне, заботливо готовя все его самые любимые блюда, но, хотя он каждый раз с серьезным видом благодарил ее за доброту, ел он очень мало. Бабушка пыталась что-нибудь вытянуть из него, задавая ему самые разнообразные вопросы о недавних поездках, но его ответы, хотя и неизменно вежливые, были короткими и обтекаемыми. Джорджиана стремилась развлечь его, рассказывая забавные случаи, которые происходили с ней в школе. Она также играла ему на фортепьяно — занятие, которое неизменно привлекало его самый пристальный интерес, поскольку он очень гордился ее музыкальными достижениями. Но, хотя он после и хвалил ее, он казался рассеянным, и у нее возникало подозрение, что он практически не слушал ее игры.

Соня старалась рассеять тревогу остальных, заметив небрежным тоном: «Что ж, слава Богу, что он едет в Лос-Анджелес на выходные. Мы отдохнем от него, и, возможно, он вернется в лучшем настроении». На самом деле, она тоже была обеспокоена его состоянием, хотя и решила до поры до времени подождать и понаблюдать за ним.

Ричард, со своей стороны, делал все возможное, чтобы почаще вытаскивать Уильяма из дома. В среду он безуспешно пытался соблазнить брата совместным походом по элитным ночным клубам. На следующее утро, когда кузены бегали вдвоем в Центральном парке, Ричард усиленно потчевал его рассказами о бурно проведенной прошлой ночи.

— Говорю тебе, Уилл, ты пропустил возможность шикарно провести время.

— Ты же знаешь, что я не умею и не люблю завязывать непринужденные беседы в барах. И меня не интересуют случайные знакомства с женщинами ради перспективы провести с ними одну ночь.

— Да, я это знаю, хотя и никогда не мог понять, почему.

Потому что это было бы настолько пусто и бессмысленно. Потому что я хочу гораздо большего, чем просто секс. Уильям представил себе, как Ричард хихикает, услышав эти слова, и предпочел свой обычный ответ, к которому он всегда прибегал, когда возникал этот вопрос.

— Ты ведь прекрасно понимаешь, что мне следует быть очень осторожным с такими вещами. Я нахожусь на виду, и мне не нужны всякие сенсационные истории и сплетни о моих похождениях.

Ричард пожал плечами.

— Возможно, но ты упускаешь столько возможностей развлечься. Меня добивает то, как ты бесцельно растрачиваешь Магнетическое Поле Уильяма Дарси. Ты можешь поиметь любую женщину на планете, а вместо этого предпочитаешь сидеть дома в одиночестве и грустить.

Ричард с удивлением заметил, как при этих словах по лицу Уильяма пробежала судорога боли.

— Ладно, Уилл, хватит ходить вокруг да около. Что случилось в Бостоне?

— Ничего, — ответил Уильям. Он уставился прямо перед собой и увеличил длину шагов, вырвавшись вперед.

— Ну хорошо, значит, до этого, — сказал Ричард, пытаясь вновь сравняться с Уильямом, чьи более длинные ноги давали ему преимущество. — Ты стал каким-то рассеянным и раздраженным с тех пор, как вернулся из Сан-Франциско. Что происходит?

— Ничего. Со мной все в порядке.

— Окей, старик, если ты настаиваешь. Я знаю, что бесполезно вытягивать из тебя что-то, о чем ты не хочешь говорить. Надеюсь, поездка в Лос-Анджелес взбодрит тебя немного. Ты увидишься там с Чарльзом Бингли?

— Нет, он в это время будет в Чикаго по делам бизнеса.

— Ну что ж, в любом случае, постарайся там поразвлечься и подышать свежим воздухом. Может, тебе стоит сходить на пляж и полюбоваться на симпатичных девушек в бикини.

Ричард увидел, как Уильям вздрогнул при его словах о пляже. У Ричарда не было ни малейшего понятия о том, что происходит с кузеном, но, похоже, этот разговор его только расстраивал, и поэтому Ричард умолк до самого окончания их пробежки.

divider

Возвращение Уильяма домой из Лос-Анджелеса очень напоминало его возвращение из Бостона неделей раньше. Он прошел сразу на третий этаж и закрылся в своей гостиной, не сказав никому ни слова.

Эти выходные в Лос-Анджелесе были для него сплошным страданием. Он привык путешествовать один, и обычно одиночество ему нисколько не мешало, но в этот раз он ощущал его всей кожей, отчаянно, болезненно. К середине выходных воображение соткало ему спутницу — Элизабет. Это была не рассерженная, презрительная Элизабет из реального мира, а теплая и любящая женщина из его прошлых фантазий. Она шла с ним рядом по коридорам отеля, разговаривая с ним и смеясь, и ее ладонь была сплетена с его ладонью. Она сидела в зале на его концертах и аплодировала ему, и в ее глазах сияла гордость за него. И каждую ночь она лежала в его объятиях, лаская его и шепча ему нежности после того, как они страстно и пылко любили друг друга.

Он пытался прибегнуть к логике, чтобы убедить себя в необходимости изгнать эту призрачную Элизабет из мыслей. Он постепенно воздвигал ее на пьедестал, наделяя ее небывалыми совершенствами, словно она была какой-то богиней, а не обычной женщиной из плоти и крови. И, делая это, он только обострял свою тоску по ней.

Элизабет никогда не станет частью моей жизни, и чем быстрее я смирюсь с этим, тем лучше. Но, как только он запрещал себе думать о ней, одиночество со всей силой наваливалось на его плечи, становясь почти невыносимым грузом.

Худшей частью этой пытки было то, что все произошло полностью по его вине. Теперь Уильям это хорошо понимал. Он оттолкнул ее от себя. Как она с откровенным презрением заявила ему в его сне, он заслужил одиночество. «Ты не можешь считать себя достойным человеком». Эти слова постоянно эхом звучали у него в голове, став обвинительным рефреном, который не давал ему покоя.

Он расхаживал взад и вперед по своей гостиной, пробегая руками по волосам. Это должно прекратиться. Прошло чуть меньше трех недель с тех пор, как он встретил Элизабет, и большую часть этого времени он провел, катаясь на каком-то бесконечном эмоциональном аттракционе. Даже хуже — это целый эмоциональный тематический парк, и я упорно стараюсь проехаться на всех возможных горках максимальное количество раз.

Ноги сами подвели его к роялю, без какого-либо осознанного решения с его стороны. Он сел за инструмент, и, прежде чем успел понять, что происходит, его пальцы ударили по клавишам, и комнату заполнили мощные октавы, открывающие одну из самых мрачных рахманиновских прелюдий.**

Когда затих финальный аккорд, Уильям повернулся на скамье спиной к роялю. Он склонился вперед, упершись локтями в колени, и спрятал лицо в ладонях.

divider

(кликните сюда, чтобы увидеть
увеличенное фото семейного дома Дарси)

На следующее утро Уильям возвращался из Центрального парка по 5-й Авеню, чувствуя невероятную усталость после утренней пробежки. Сегодня он бегал гораздо дальше, чем обычно, в тщетной попытке изгнать своих демонов. Он поднимался вверх по 5-й Авеню, не замечая ничего вокруг, и был почти удивлен, когда обнаружил, что стоит, все еще тяжело дыша от усталости, прямо напротив принадлежащего его семье дома на 67-й Ист Стрит. Вглядываясь в окна своей гостиной на третьем этаже, он вдруг понял, что медлит — что ему не очень хочется заходить внутрь. Пока Уильям размышлял над возможными причинами этого нежелания, он почувствовал, что начинается головокружение. Он быстро направился к дому, понимая, что, если приступ усилится, ему срочно необходимо будет где-то сесть.

Пока он поднимался по лестнице, из своего офиса, расположенного на втором этаже, выглянула Соня.

— Бумаги, касающиеся последней группы получателей нашего гранта, все еще лежат у тебя на столе. Когда мы сможем сесть вместе и просмотреть их?

Головокружение Уильяма усиливалось с каждой секундой; он ухватился за поручни лестницы, чтобы сохранить равновесие.

— Мне нужно принять душ, а потом у меня еще есть кое-какие дела. Я просмотрю их после ланча. — Это, как он решил, даст ему немного времени отдохнуть и восстановить равновесие.

— Но после ланча у нас не будет времени. Не забудь, что в 1:30 у нас встреча в Центре Линкольна по поводу твоего сольного концерта на следующей неделе, а после этой встречи у меня сразу же состоится еще одна, где нужно будет обговорить детали приема после выступления. Почему бы тебе не спуститься сразу после душа, чтобы мы успели заняться этими бумагами до ланча.

Он пытался остановить кружение лестницы, боясь, что вот-вот потеряет равновесие и покатится вниз по ступенькам.

— Соня, я сказал, что просмотрю их после ланча, — повторил он упрямо, все еще тяжело дыша. — Извини. — Он продолжил путь наверх, на третий этаж, неуверенным, медленным шагом.

— Я просила тебя подписать эти бумаги еще до твоего отъезда в Лос-Анджелес в прошлый четверг, и ты тогда тоже их отложил. Эти документы должны уйти с сегодняшней почтой, а после ланча, как я уже сказала, у нас не будет на это времени. Это непохоже на тебя — так небрежно относиться к важным делам. Что с тобой происходит в последнее время?

— Да ничего со мной не происходит!! Я сказал, что подпишу их после ланча — значит, подпишу! — прогремел он, и его глубокий, сильный голос звучным эхом прокатился по дому. Крепко хватаясь за перила, он добрался до третьего этажа и нетвердой походкой добрел через холл до своей спальни. Захлопнув за собой дверь, он в изнеможении рухнул на кровать, пытаясь восстановить дыхание и справиться с головокружением.

Миссис Рейнольдс, с тряпкой для пыли в руках, выглянула из комнаты для завтраков, расположенной с другой стороны холла второго этажа. Она обменялась потрясенным взглядом с Соней и затем медленно покачала головой со встревоженным выражением лица.

divider

Головокружение, наконец, отпустило Уильяма, и он стоял в одиночестве в своем душе на две персоны, намыливая тело и глядя через стеклянные стены на ванну-джакузи, рассчитанную на двоих человек. Она была пуста, как всегда, и даже в своем воображении он больше не мог увидеть ничего, кроме бесконечной череды дней, месяцев и лет, в течение которых она будет оставаться такой же пустой и нетронутой, как сейчас.

Он быстро принял душ, побрился и оделся, а затем долго изучал в зеркале свое изможденное, измученное лицо. Все, это продолжается уже недопустимо долго. Мне нужно прекратить думать об Элизабет. Это бессмысленно и недостойно.

Ему было невыносимо стыдно, что он накричал на Соню, которая всего лишь старалась обратить его внимание на важный деловой вопрос. Он злился только на одного человека — на самого себя, — а вместо этого выплеснул раздражение на нее.

Безусловно, головокружение вывело его из равновесия, как эмоционального, так и физического, но это не могло служить оправданием его поведению. Я должен собраться и взять себя в руки, начиная с этого самого момента.

Он спустился по лестнице на второй этаж и сунул голову в дверь офиса Сони, который примыкал к его собственному более просторному кабинету.

— Соня, прости меня, пожалуйста. Я не должен был выходить из себя и кричать. Ты ничем этого не заслужила.

Она кивнула.

— Извинения приняты. Не беспокойся об этом. Просто больше никогда так не делай.

— Не буду.

— Послушай, у меня есть предложение. Давай расположимся в твоем кабинете и попросим миссис Рейнольдс принести нам ланч туда. Тогда мы сможем просмотреть эти бумаги за едой.

Уильям собирался поесть у себя наверху, но он понимал, что если хочет побыстрее забыть об Элизабет, то ему нужно стараться избегать, по возможности, сидения в одиночестве, поскольку это лишь поощряло его без конца думать о ней и упиваться жалостью к себе.

— Хорошо, давай так и сделаем.

Соня позвонила миссис Рейнольдс, чтобы заказать ланч, а Уильям тем временем прошел в свой кабинет. Он оглядел комнату. Ричард был прав. Здесь как в пещере, с этими темно-красными стенами и тяжелой драпировкой. Он раздвинул шторы, чтобы впустить немного солнечного света, и включил несколько ламп. Он зажег и люстру, и улыбка тронула его губы, когда ему припомнились жалобы Ричарда на ее тусклый свет. Так лучше. Гораздо веселее.

Уильям достал пачку бумаг, приготовленную для него Соней, уселся за конференц-стол и начал просматривать их с золотой авторучкой в руках. Соня присоединилась к нему, и они прошлись по всем бумагам как раз к тому моменту, как появилась миссис Рейнольдс в сопровождении Серены, приходящей горничной, которая помогала ей по дому. У обеих женщин в руках были большие подносы, доверху уставленные едой.

— О Господи, Марша, вам ведь нужно накормить всего лишь нас двоих, а не целый континент! — воскликнула Соня. — Но все выглядит просто восхитительно.

Миссис Рейнольдс тревожно взглянула на Уильяма.

— Я просто хотела быть уверенной, что вам на двоих здесь всего будет достаточно, — объяснила она.— Если вам что-нибудь еще понадобится, я буду внизу. — Когда она повернулась, чтобы уходить, Уильям заметил, как она со значением посмотрела на Соню, выразительно подняв брови.

Когда миссис Рейнольдс вышла, Уильям повернулся к Соне.

— Ну, и что здесь происходит?

— Что ты имеешь в виду? — спросила она, старательно делая невинное лицо. — Разве еда плохо выглядит?

— Ты не умеешь притворяться, Соня. Вы с миссис Рейнольдс что-то затеяли. Я так полагаю, она слышала, как я разорался на тебя?

Она неохотно кивнула.

— Да, слышала. Она очень беспокоится о тебе.

— Мне нужно пойти и сказать ей, что со мной все в порядке.

— А с тобой все в порядке, Уильям? Мне так не кажется. С тобой что-то происходит.

— И на каком основании ты пришла к такому заключению?

— На основании того, как ты ведешь себя в последнее время. Ну, естественно, ты и раньше был далеко не сахар. В тебе есть своя доля артистического темперамента — немного от Паваротти, немного от Джеймса Ливайна, немного от…

— Ты к чему-то клонишь или издеваешься надо мной из общих соображений?

— Я говорю о том, что ты можешь быть весьма придирчивым в определенных вопросах, и, если что-то не делается по-твоему, ты становишься сердитым брюзгой. Но за все время, что я тебя знаю, ты никогда еще так не выходил из себя, как это было сегодня. Даже во время этого грязного дела с Джорджем Уикхемом. А уж если и был случай, когда ты имел полное право выйти из себя, это было тогда.

— Я уже сказал, что мне очень жаль, что я накричал на тебя. — Уильяму стало казаться, что все, чем он занимался в последние две недели, — это извинялся перед женщинами за то, что сказал или сделал.

— Я не жду от тебя новых извинений. Я не сержусь на тебя. Я просто беспокоюсь, потому что в последнее время ты будто сам не свой. Ты стал очень угрюмым. Впрочем, ты всегда был необычайно эмоциональной натурой, совсем как мать, хотя и стремишься подавлять и скрывать свои чувства, как это делал твой отец. Но в последнее время…

— Соня…

— Позволь мне закончить. Я чувствую, что с тобой случилось что-то плохое и ты не знаешь, как с этим справиться. И мне кажется, что тебе нужно с кем-нибудь об этом поговорить.

У Уильяма возникло искушение сделать именно это. Он крайне редко откровенничал с кем-либо. Он изо всех сил старался, чтобы его воспринимали как сильного, уверенного в себе и надежного человека даже самые близкие и любимые люди. Он мог иногда немного ослабить свою внешнюю броню в общении с Ричардом, но даже в этом случае считал необходимым скрывать свои самые сокровенные переживания — из страха, что кузен может поднять его на смех.

Он покачал головой.

— Меня действительно кое-что тревожит, но я не хочу об этом говорить.

— Ты ведь знаешь, что можешь довериться мне, правда? Ничего из того, что ты скажешь, не выйдет за пределы этой комнаты.

— Да, я знаю.

— А я знаю, что ты практически никогда не говоришь ни с кем о своих личных проблемах — но ты ведь делился ими со мной раньше, когда тебе нужно было с кем-то поговорить.

Это было правдой, хотя с тех пор прошло уже много лет. Соня очень поддержала 15-летнего Уильяма в его горе, когда его мать погибла в автомобильной катастрофе. С Соней Уильям тогда смог немного раскрыться, хотя и тщательно прятал свою боль от всего остального мира. Тремя годами позже она вновь помогла ему справиться с переживаниями по поводу смерти родителя, когда его отец внезапно скончался от сердечного приступа.

— Спасибо, но я не думаю, что…

— Это женщина?

— Почему ты так решила?

— Не знаю. Просто мне так кажется.

Уильяму не хотелось лгать, но он также не мог заставить себя сказать и правду. Вместо этого он решил уделить внимание стряпне миссис Рейнольдс, придвинув к себе дымящуюся тарелку ее фирменного домашнего овощного супа, и попробовал густой, ароматный бульон.

— Очень вкусно. Обязательно попробуй.

— Не меняй тему. Ну хорошо, по крайней мере, ты не отрицаешь, что дело в женщине. Значит, я права.

— И выбери себе сэндвич. Посмотри, тут есть сэндвичи с индейкой, ростбифом и тунцом. Хлеб еще теплый; должно быть, только из печи.

— И учитывая то, насколько ты несчастен, я полагаю, что эта женщина после первого же взгляда на тебя не упала в твои объятия с криком: «Возьми меня, я твоя!»

Он отложил свой сэндвич с индейкой в сторону, не в силах скрыть мучительной боли, которая заполнила его сердце и которую теперь можно было явственно прочесть и в глазах.

— Прости меня, — продолжала она более мягким тоном, — твои чувства, как я смотрю, слишком серьезны, чтобы ты мог выносить мое подшучивание. Но я ведь все равно продолжу вытягивать это из тебя, поэтому лучше расскажи сразу, что происходит.

Повисло долгое молчание, во время которого Уильям пристально всматривался в портрет своих родителей. Я и в самом деле их сын. У меня эмоции моей матери и тенденция моего отца их подавлять. У меня чувствительность моей матери, но ее перевешивает высокомерие, унаследованное от отца. Элизабет была абсолютно права на мой счет.

Он с трудом сглотнул.

— Да. Это женщина.

— Когда ты с ней познакомился?

— Когда летал в Сан-Франциско на свадьбу Чарльза.

— Это Шарлотта Лукас, та женщина, которую я разыскала для тебя в Беркли?

— Нет.

— А как ее зовут?

— Элизабет. — Так приятно было, наконец, произнести это имя вслух.

— А как вы встретились?

— Она была подружкой невесты — ее сестра собиралась замуж.

— И, как я понимаю, она не разделяет твоих чувств?

— Нет. Она обо мне не слишком высокого мнения.

— Почему?

Он с шумом выдохнул воздух из легких.

— Потому что я заносчив, высокомерен, снисходителен и груб. Полагаю, впрочем, что ничто из этого для тебя не новость.

Соня подавила ухмылку.

— Ну что ж — да, я прекрасно знаю, что временами ты бываешь именно таким. Но при этом в тебе есть и многое другое.

— Например, презрение, эгоизм и абсолютная бесчувственность?

— Ого! Да, крепко она тебя припечатала, как я погляжу.

Уильям откинулся назад на стуле, запрокинув голову и уставившись в потолок. Он был в крайнем смятении от своих признаний и в еще большем смятении от того, что почувствовал, как на глаза ему грозят навернуться слезы. Он вновь взглянул на портрет родителей, и в голове его прозвучал недовольный голос отца: «Плачут только слабаки». Ему было не больше четырех лет, когда он впервые услышал это предупреждение, но быстро усвоил, что плакать недопустимо. Он не плакал со времени смерти матери 15 лет назад, да и тогда он делал это без свидетелей.

Он сделал глубокий вдох и снова сел прямо, неохотно встретившись глазами с сочувственным взглядом Сони.

— Давай лучше поедим. Нам уже скоро ехать в Центр Линкольна.

— Отлично. Мы можем есть и одновременно продолжать разговор.

— А какой в этом смысл? Элизабет не хочет иметь со мной ничего общего. Все, конец истории. — У него внезапно пропал аппетит, но он все-таки взял сэндвич и заставил себя откусить от него.

— Уильям Дарси, это совсем на тебя не похоже. Ты приложил столько труда и усилий, чтобы сделать невероятно успешную музыкальную карьеру. И ты добился этого, несмотря на то, что в очень юном возрасте потерял главного человека, который тебя в этом поддерживал, и вопреки всем попыткам отца остановить тебя. Это совсем не в твоем духе — отступать перед лицом препятствий.

— Но что я могу сделать? Она совершенно ясно дала понять, что не желает меня видеть. Я не хочу беспокоить ее и навязываться ей.

— Твоя проблема в том, что тебе слишком легко давалось все, что связано с женщинами. Они сами вешаются на тебя и предлагают себя тебе, хочешь ты этого или нет. Поэтому мысль о том, что женщины нужно добиваться, искать ее расположения, ухаживать за ней, возможно, никогда и не приходила тебе в голову. Так что в этом, я полагаю, отчасти и кроется причина того, что ты произвел на нее плохое впечатление.

— Думаю, я действительное многое принимал как должное.

— А об остальном я легко могу догадаться. В Сан-Франциско ты был в основном в окружении незнакомых тебе людей. Так и вижу, как ты стоишь где-нибудь в углу, ощущая жуткий дискомфорт и создавая при этом у окружающих впечатление, что ты считаешь себя слишком возвышенным, чтобы снизойти до разговоров с ними.

Он поморщился.

— Полагаю, что-то в этом роде действительно могло иметь место.

— А когда тебе все-таки приходилось общаться с ними, ты компенсировал неловкость тем, что демонстрировал свою компетентность и уровень знаний в различных областях.

Уильям смущенно поерзал на стуле. Иногда у него возникало подозрение, что Соня была ясновидящей.

— Ты меня очень хорошо изучила, не так ли?

— Думаю, что да. Ты избалован, Уильям. Ты всю жизнь живешь в доме, полном женщин, которые тебя боготворят, а деньги и слава только ухудшают дело. Никто тебе никогда не перечит и не спорит с тобой, за исключением разве что Ричарда и меня, и поэтому в тебе со временем слегка развилось самомнение. И, если уж совсем честно, то слово «слегка» можно и опустить.

— Если это было сказано, чтобы меня утешить, то цели ты не достигла.

— Я не говорю, что ты плохой человек. Это не так. Я очень люблю и ценю тебя — я тебе не часто говорю об этом, но надеюсь, что ты это понимаешь. И я знаю, каким ты можешь быть добрым и щедрым. Мы оба прекрасно знаем, что Брэд никогда бы не смог поступить в Принстон без твоей поддержки. А значит, он не смог бы и продолжить обучение в Гарварде на юридическом с осени.

Он невольно улыбнулся. Сын Сони, Брэд, был блестящим студентом. Уильям оплатил значительную часть расходов на его обучение в колледже.

— У тебя такое доброе и великодушное сердце. Ты можешь быть очень нежным и преданным по отношению к тем, кого любишь, и тебе доставляет искреннее удовольствие заботиться о них. Но за пределами этого маленького избранного круга ты привык думать в первую очередь о себе, а потом уже о других. Значит, дело обстоит так: если ты хочешь жениться на одной из представительниц армии раболепствующих женщин, из тех, что смотрят тебе в рот и будут только счастливы выполнить любое твое желание, тогда все в порядке.

Уильям передернулся.

— Нет уж, спасибо.

— Вот именно. Я думаю, ты понимаешь, что тебе нужна женщина, которая сможет реально поддерживать и уравновешивать тебя, которая станет твоим равноправным партнером — может быть, как раз такая, как Элизабет. А в этом случае ты должен научиться думать в первую очередь о ней, а потом уже о себе.

— Но в случае с Элизабет уже слишком поздно. Я упустил свой шанс.

— Может быть, а может быть, и нет. В любом случае, подумай над тем, что я сказала. Тогда, по крайней мере, в следующий раз, когда ты встретишь женщину, похожую на нее, ты, возможно, сумеешь произвести лучшее впечатление.

Уильям рассеянно откусил кусок сэндвича, едва чувствуя его вкус. Ему нужно было еще раз хорошенько обдумать все, что сказала ему Соня, но, скорей всего, она была права — обстоятельства его жизни приучили его к излишней самоуверенности, хотя он и не отдавал себе в этом отчет. С Элизабет все было кончено — Уильям не представлял себе, как он снова сможет попытаться встретиться с ней и при этом сохранить гордость. Но, возможно, как сказала Соня, в следующий раз, когда ему понравится женщина, он не совершит тех же ошибок. Да, но что, если следующего раза уже не будет? Что, если Элизабет и была «она», моя вторая половинка, и я упустил свой шанс на счастье?

Его аппетит пропал окончательно. Он положил недоеденный сэндвич на тарелку и, извинившись перед Соней, отправился наверх за пиджаком, чтобы ехать в Центр Линкольна. Наверх, в мои роскошные хозяйские апартаменты, спроектированные на двоих, но которые занимает один. Один очень одинокий человек.

------
* — Сергей Рахманинов. 2-й фортепьянный концерт до минор, Op. 18. Фрагмент из начала первой части (фрагмент обрывается в том месте, где Элизабет выключила проигрыватель.) Иполнители — Ван Клайберн и Чикагский симфонический оркестр, дирижер — Фриц Райнер. © 1958, BMG Music.

** — Сергей Рахманинов. Прелюдия до-диез минор, Op. 3, No.2 Исполнитель — Ван Клайберн. Название альбома - My Favorite Rachmaninoff, © 2000, BMG Entertainment.

 

Рояль