Нежданная песня

Глава 71

 

— Счастливого второго дня Рождества, мисс Лиззи.

Элизабет, жуя омлет, подняла глаза на голос. У другого конца стола стоял Ричард, облаченный в футболку, тренировочные брюки и свою фирменную нахальную ухмылку.

— Тебе того же, — ответила она. — Судя по всему, ты не получил сообщение от Уильяма.

— Да, миссис Эр меня уже обрадовала — старина сегодня меня подставил, убежав в одиночку. А что случилось-то?

— Ему пришлось отправиться на пробежку рано — сегодня утром у вашей бабушки встреча с адвокатом, и она хочет, чтобы Уильям тоже на ней присутствовал. Я думала, он передал твоей маме.

— Когда я проснулся, она уже ушла. Наверное, оставила мне записку, а я не заметил, — он плюхнулся на стул рядом с Элизабет.

— Присоединяйтесь, господин барон, — проворковала она, лукаво блеснув глазами в его сторону.

— Если не возражаешь, — он закинул руки за голову и откинулся назад, пока передние ножки стула не приподнялись над полом на пару дюймов. — Ба пристрелила бы меня на месте, если бы увидела, как неуважительно я обращаюсь с этой мебелью. Я немедленно выслушал бы лекцию о том, что эти стулья привез еще наш пра-пра-прадедушка Уильям Горацио Адальберт Фиглифорд Дарси из самого Чистоу-Бритиш Характершира, где их почитали как реликвии, служившие еще при дворе Аксельрода Бесплодного, знаменитого короля саксов. Нужно ли добавлять, что знаменит он был в первую очередь тем, что умер, не оставив наследников.

Она хихикнула.

— История семьи тебя, я смотрю, не увлекает?

— Не особенно. Ну то есть — да, конечно, у нашей фамилии старинные корни, — но послушать Ба, так наши предки были чуть ли не особами королевских кровей, — он склонил голову набок. — А разве тебя это не раздражает? Ты ведь, насколько я могу судить, девочка с трезвым взглядом на вещи.

— На самом деле я думаю, что все это довольно интересно и любопытно. Правда, я слушаю эти истории не так давно, как ты.

— Вот твой чай, Ричард, — миссис Рейнольдс поставила перед ним чашку с блюдцем и изящный хрупкий фарфоровый чайник, испускающий слабую струйку пара. — Что тебе приготовить на завтрак?

— Вы моя спасительница, миссис Эр. Два яйца, сваренных в мешочек, и тост из пшеничного хлеба, — он подмигнул Элизабет. — А вообще-то я рад, что старик меня подставил. Это дает мне шанс побеседовать с его леди без того чтобы он выпускал огонь из ноздрей и рыл копытами землю всякий раз, стоит мне произнести что-нибудь, хоть отдаленно напоминающее легкую фривольность.

— Чем ты занимаешься постоянно, — Элизабет отправила в рот очередную порцию омлета.

— Что я могу сказать? Ты меня вдохновляешь.

— Веди себя прилично, Ричард Фитцуильям, а то тебе придется отвечать не только перед Уильямом, — миссис Рейнольдс потрепала его по плечу. — С ним лучше держать ухо востро, Элизабет. Нам никогда не удавалось заставить его слушаться.

— Что, как все мы знаем, является неотъемлемой частью моего неотразимого шарма, — эта реплика прозвучала вслед миссис Рейнольдс, которая была уже на полпути к кухне. Он наполнил свою чашку, насытив воздух слабым ароматом лакрицы. — А где все остальные?

— Миссис Дарси наверху; когда я спустилась, она как раз заканчивала завтракать. А Джорджи я сегодня еще не видела.

Ричард поставил локти на стол, обхватив чашку двумя ладонями.

— Ну, и каково это — быть нареченной невестой наследника престола? Этот дом должен казаться тебе минным полем.

— Да, мне немного не по себе — но, право же, на самом деле все замечательно.

— Один из самых политкорректных ответов, которые мне доводилось слышать, — он ухмыльнулся. — А как звучит правдивый ответ? Что тебе «много не по себе», не так ли?

Она пожала плечами.

— Все нормально. Ты и твои родители здесь практически каждый день, и с учетом всех остальных дел и развлечений время летит незаметно. Ну, и твоя бабушка — превосходная хозяйка.

— Итак, значит, все тип-топ. Тебе здесь уютно, как блаженной маленькой горошинке в сшитом на заказ стручке, — ее пробуравила менее интенсивная копия пронизывающего взгляда Уильяма. — Тогда почему Уилл сидит на голодном пайке?

Вилка Элизабет со звоном опустилась на тарелку.

— Что он тебе сказал?

— Расслабься, — Ричард откинулся назад на стуле с невозмутимым видом, который мог бы и святого довести до белого каления, — из него клещами не вытянешь ни словечка о сладострастных подробностях вашей сексуальной жизни. Черт бы его побрал, — он подмигнул ей. — Но, если серьезно — не нужно быть гением, чтобы догадаться. Я то и дело ловлю исходящие от него флюиды напряжения и раздражительности, — во всяком случае, в мой адрес — ну и потом, в канун Рождества, перед тем как проводить тебя наверх, он попросил меня подождать его, чтобы вместе распить коньяк и выкурить по сигаре в саду.

— Ну и что? — Элизабет не хотела, чтобы эта короткая фраза прозвучала так, словно она защищается.

— А то, что черта с два он дрожал бы со мной от холода в саду, если бы ты наверху в этот момент грела ему постель.

— Знаешь, Ричард, тебя это совершенно не касается.

— Ага, знаю — и поверь мне, вмешиваться в чужую жизнь совсем не в моем стиле. Но в этом конкретном аспекте мы вторгаемся в сферу моей основной компетенции. Это довольно узкая и специфическая сфера, что уж поделать — но зато в ней я непревзойденный эксперт.

— Твоя матушка, должно быть, страшно тобой гордится.

— Укол засчитан, — его ухмылка погасла, и он продолжил неожиданно серьезным тоном, который немало удивил ее: — Я хочу сказать: не мучай ты так старину Уилла, дай ему немного расслабиться. Очевидно ведь, что бедолага на грани срыва. И это даже не принимая во внимание явный фрейдистский подтекст, заключенный в сигарах.

— Привет, Ричард, — лаконичное приветствие вошедшей Джорджианы избавило Элизабет от необходимости что-то лепетать в ответ. Ей оставалось только надеяться, что Джорджиана ничего не услышала. Если бесстрастное, скучающее выражение на лице девочки могло служить хоть каким-то знаком, то, похоже, не услышала.

— С добрым утром, красотуля.

Элизабет тоже поздоровалась с Джорджианой, которая ограничилась коротким формальным ответом, избегая встречаться с ней взглядом, и спросила:

— Где Уилл?

Bergdorf's Christmas window — Отправился на пробежку, — ответила Элизабет. — Не хочешь ли позавтракать?

Джорджиана испустила громкий вздох и медленно, картинно закатила глаза.

— И почему меня все об этом спрашивают? Я уже сказала миссис Рейнольдс, что не голодна.

Элизабет обменялась взглядами с Ричардом, проглотила ради Уильяма свое растущее раздражение, и попробовала зайти с другой стороны.

— Я сегодня утром собираюсь выйти в город — хочу заглянуть в «Блумингдейл» и «Сакс», посмотреть, как они украсили витрины к Рождеству — ну и, может, в «Бергдорф» еще зайду. Не хочешь пойти со мной?

Bergdorf's Christmas window — Я хотела попросить Уилла взять меня по магазинам.

Роуз запретила Джорджиане выходить из дома одной, поставив непременным условием, чтобы ее на любую прогулку всегда сопровождал кто-то из взрослых.

— Он не сможет, — ответила Элизабет. — Во всяком случае, не сегодня утром. Бабушка просила его сопровождать ее на деловую встречу.

— А-а, — Джорджиана повернулась к Ричарду — А тетя Элеонор дома?

— Она в офисе. А я сегодня ни под каким видом шоппингом заниматься не стану, так что даже не трудись спрашивать.

— Я и не собиралась, — нахмурилась Джорджиана.

Bloomingdale's Christmas window — Похоже, что я — твой единственный выбор, — сказала Элизабет. — Если, конечно, ты не предпочтешь остаться дома.

— А ты не боишься, что я что-нибудь украду?

— Нет, — Элизабет не ожидала такого прямого вопроса. — А что, мне стоит этого бояться?

— Нет, — Джорджиана растянула это слово на два слога.

— Ну и хорошо. Итак, что скажешь? Хочешь пойти?

Джорджиана пожала плечами.

— Да, наверное.

Элизабет мысленно улыбнулась. Джорджиана только что неявно призналась, насколько сильным и отчаянным было ее желание вырваться из дома.

— Но только нам нужно будет уже скоро отправляться. Мне необходимо освободиться к четверти второго, потому что к обеду я встречаюсь с подругой. Ты будешь готова к выходу минут через двадцать?

Джорджиана снова пожала плечами и кивнула. Затем, повернувшись, вприпрыжку выскочила из столовой.

— А ты рисковая особа, — заметил Ричард. — Ходить двадцать шестого декабря по магазинам с пятнадцатилеткой, склонной к воровству…

— О, это меня не беспокоит. Но… — Элизабет взглянула на Ричарда. — А Джорджи всегда так… — она помолчала, облизнув губы. — Не знаю, как это лучше сказать, чтобы не показаться недоброй.

— Всегда ли она так стервозно ведет себя с подружками Уильяма? Ты эти слова пыталась подобрать?

— Значит, ты заметил, — Элизабет положила вилку.

— Трудно не заметить.

— Уильям этого не видит, — ей не удалось сдержать горечь.

— Еще бы. Он считает ее вторым воплощением Грейс Келли и не в состоянии даже помыслить, что она может и не быть абсолютным совершенством.

— Я понимаю, что она со всеми сейчас общается с трудом из-за своих проблем с законом, но при этом она, похоже, специально не упускает случая лишний раз продемонстрировать мне, до какой степени я ей не нравлюсь.

— Не принимай это на свой счет. Она боготворит Уилла, — всегда боготворила — и, с ее точки зрения, ты вдруг возникла неизвестно откуда, чтобы похитить его.

— Наверное, не помогает и то, что у вашей бабушки есть на мой счет определенные сомнения.

— И это тоже, безусловно. Не то чтобы Джорджи в последнее время велась во всем за Ба, но, может, у нее возникло ощущение, что с тобой можно так обращаться, — особенно после Дня Благодарения, — он покачал головой. — Я это уже говорил, но повторю еще раз: в тебе, моя дорогая будущая невестка, есть настоящий стальной стержень. Я редко получал такое удовольствие, как в тот день, наблюдая, как ты демонстрируешь Кэтрин де Бург, что такое наша подлинно манхэттенская закалка. Именно тогда я понял, что из тебя выйдет достойная представительница семейства Дарси.

Тут миссис Рейнольдс принесла Ричарду завтрак, и он с аппетитом набросился на него, пока Элизабет рассеянно жевала свой тост. Строгий темноглазый джентльмен, которого Роуз представила как прадедушку Уильяма, сурово буравил ее взглядом из резной ореховой рамы. Судя по выражению его лица, он не слишком одобрял ее манеры и умение вести себя за столом.

Помолчав немного, она решила, что если Ричард может вторгаться со своими советами в ее личную жизнь, то она вправе отплатить ему той же услугой.

— Как поживает Шарли?

— Последний раз, когда я с ней говорил, поживала хорошо, — ответил он невнятно, ибо рот его был битком набит отварными яйцами.

— Ты поздравил ее с Рождеством?

— Она иудейской веры.

Элизабет, разумеется, это знала. Ей было любопытно, известно ли об этом Ричарду, поскольку она не знала, до какой степени они делились друг с другом такой личной информацией. Шарлотта не очень активно исповедовала свою веру и редко заговаривала на эту тему.

— Тогда поздравил ли ты ее с…

— Да, я позвонил, чтобы поздравить ее с Ханукой. А почему вдруг такой интерес к моим поздравительным звонкам?

— Просто спросила, разговаривал ли ты с ней.

— Ну да, ну да — только я прекрасно вижу, к чему ты клонишь. И ты, и мама, и Соня, похоже, твердо убедили себя в том, что я вздыхаю по Шарлотте. Я уже устал от этих наездов.

— Ну что ж, может, тебе стоит к нам прислушаться. Вы с Шарли очень хорошо подходите друг другу.

— Слишком хорошо. Это ее слова — и она была права.

— Вот как? — Элизабет уже слышала мнение Шарлотты по этому поводу, но она надеялась, что чем меньше она обнаружит свою осведомленность, тем больше ей удастся вытянуть из Ричарда.

— Что, как ты себе представляешь, может у нас с ней получиться? Свадьба и долгие годы безоблачно счастливой семейной жизни? Это прекрасно работает для таких розовых романтиков, как вы с Уиллом, но мы с Шарлоттой родились без этого гена. Мы не «влюбляемся без памяти» и все такое.

— Может быть, пока и нет, но ведь все когда-то с чего-то начинают.

— Только не мы.

Элизабет уставилась на него своим самым строгим учительским взглядом.

— Ты что, всерьез хочешь уверить меня, что не понял в ту же секунду, как вас познакомили, что встретил идеально подходящую себе пару?

— Ладно, в этом я сознаюсь, — в его улыбке, казалось, сквозила легкая печаль, хотя, вполне возможно, что она ее себе просто вообразила. — Это было как встретить самого себя, только с ногами вот отсюда и классными сиськами.

Она покачала головой при этом грубоватом замечании, но не смогла сдержать улыбку.

— Тогда почему же вы оба сидите на противоположных концах континента, скучая друг по другу?

— Вот видишь — с этого места все тут же начинают излишне всё драматизировать. Мы не избегаем друг друга. Где-то в январе у нее состоится собеседование в Колумбийском университете, и мы, вероятнее всего, встретимся. Мы поддерживаем эпизодические отношения, потому что это все, в чем мы заинтересованы. Но и ты, и мама успокоитесь только в том случае, если мы с Шарлоттой отправимся выбирать себе столовый сервиз.

— Значит, тебя совсем не задело то, что она отклонила твое приглашение встретить Новый год в Вашингтоне?

Ричард резко отодвинул свою тарелку в сторону.

— Лиззи, оставь попытки склеить меня. Я не сломан.

— Чушь собачья. Никогда не поверю, что ты доволен и счастлив, сидя на постоянной диете из мимолетных встреч на одну ночь. И я уже не от первого человека слышу, что в последнее время ты сам не свой. Почему бы просто не признаться честно, что ты влюбился в Шарли?

Он откинулся назад на стуле и громко вздохнул.

— Исключительно гипотетически — только чтобы поддержать дискуссию — предположим, что ты права. Но в этом все равно участвуют двое, а она ясно дала понять, что ее интерес ко мне не выходит за рамки эпизодических стыковок по выходным.

— Да она ведь сказала это только потому, что так же напугана, как и ты. Никогда еще не видела двух людей, которые так боялись бы собственных чувств. Думаю, хотя бы одному из вас не помешало бы добавить немного стали и в свой собственный стержень.

Ричард тихонько присвистнул.

— Отдаю Уиллу должное. Ему удалось приручить настоящую тигрицу. И на этот раз, разнообразия ради, я говорю это безо всякого непристойного подтекста.

— Ну ладно, я перестану на тебя давить. Но подумай о том, что я сказала. И, между прочим, если бы Джейн сейчас была здесь, она поддержала бы меня.

— Как у нее дела?

— Думаю, она еще никогда не была так счастлива.

Теплая искренняя улыбка шла Ричарду гораздо больше, чем его обычная сардоническая ухмылка.

— Вот и славно. Господь свидетель: она этого заслуживает. Передай ей мои слова.

— Непременно, — Элизабет взглянула на свои часики и поднялась со стула. — Извини, что бросаю тебя, но пора готовиться к выходу.

Спустившись через несколько минут вниз, она обнаружила Уильяма, который стоял у подножия лестницы, беседуя с Ричардом. Элизабет помедлила немного, любуясь этим видом. Ричард был достаточно красив, чтобы заслужить одобрительный взгляд любой женщины, но единственным объектом ее восхищенного внимания стал Уильям. По идее, ни один мужчина не должен был излучать такую убийственную дозу сексапила, будучи взмокшим от пота, встрепанным и небритым, но Уильяму этот трюк каким-то образом удавался.

Он поднял взгляд, увидел ее — и добил, сразив наповал своей улыбкой с ямочками, от которой у нее неизменно слабели колени. Она крепко ухватилась за перила, боясь, что иначе не удержится и просто набросится на него и повалит прямо на пол. Хотя что-то мне подсказывает, что Ричард такое поведение только одобрит.

— Ты, похоже, уже собралась уходить, — заметил Уильям.

На его темно-синей футболке красовалось единственное слово, которое казалось тут донельзя уместным: «Мэнли»*. Не обращая внимания на присутствие Ричарда, она нежно провела ладонью по нарядным золотым буквам.

— Как побегал?

— Отлично. Сегодня, без этого стареющего якоря, тормозящего мой ход, мне удалось пробежать гораздо дальше.

Ричард громогласно прочистил горло и сокрушенно покачал головой.

— Никакого уважения. В этой семейке мне уготована роль Родни Дейнджерфилда**.

— С которой ты прекрасно справляешься, — поддразнила Элизабет.

— Если ты так считаешь, любовь моя, — Ричард поцеловал ее в щечку. — Ну а сейчас, как бы мне ни хотелось остаться, чтобы позволить Уиллу поглумиться надо мной еще немного, пора заняться делами, — он легонько ткнул Уильяма кулаком в плечо и направился к выходу. Но, дойдя до дверей гостиной, вдруг обернулся: — Чуть не забыл. Не хотите сегодня вечером поужинать со мной? Мать с отцом принимают у нас своих друзей по колледжу, и я не высижу три часа ностальгии по Хайт-Эшбери и «Вудстоку». Самое кошмарное — это когда они начинают хором петь песни протеста.

— Вообще-то на вечер у нас уже есть планы, — быстро сказала Элизабет, заслужив удивленный взгляд Уильяма. — Извини, что покидаем тебя в трудную минуту.

— Ладно, ничего страшного. Найду себе какой-нибудь другой способ провести время. Увидимся.

— У нас есть планы на вечер? — спросил Уильям, как только Ричард скрылся в гостиной и уже не мог их услышать.

— Я подумала, что мы с тобой могли бы сходить куда-нибудь поужинать — только ты и я.

— Мне нравится ход твоих мыслей, — он положил руки ей на талию. — Я ничего не имею против Ричарда, но с гораздо большим удовольствием проведу тихий вечер наедине с тобой. Мне заказать где-нибудь столик?

Она покачала головой.

— Давай просто встретимся здесь в шесть вечера. Я обо всем позабочусь.

— Ты выглядишь такой сексуальной, когда берешь ответственность на себя, —прошептал он, склоняясь к ней. — Я иду наверх, в душ. Не хочешь составить мне компанию? — его губы нежно тронули легким, дразнящим касанием уголок ее рта.

Громкий вздох и топот ног по ступенькам позади них возвестили о появлении Джорджианы. Элизабет отступила от Уильяма и заставила себя улыбнуться.

— Готова идти, Джорджи?

— Ага.

— А куда вы направляетесь? — Уильям переводил взгляд с одной на другую.

— По магазинам, — Элизабет широко улыбнулась ему. — Хочешь присоединиться?

Он остановил взгляд на Джорджиане и нахмурился.

— А ты обсудила это с Ба? Не забывай, что тебе запрещено выходить из дома.

Вздох Джорджианы был явно рассчитан на то, чтобы его услышали в соседнем доме.

— Она сказала, что я могу выходить с кем-то из вас.

— Но мне казалось, что она имела в виду походы в церковь и в школу, а не…

— Я поговорила с ней, — Элизабет потрепала Уильяма по руке, — всего пару минут назад. Она позволила. — И добавила, с извиняющейся улыбкой взглянув на Джорджиану: — Единственная проблема — она сказала, что тебе не разрешается ничего покупать. Так что нам придется ограничиться осмотром и разглядыванием.

Джорджиана испустила третий вздох, самый громкий из всех, и возвела глаза к потолку.

— Теперь мы можем идти?

— Вас везет Аллен?

Элизабет покачала головой.

— Мы вполне можем прогуляться пешком. А если понадобится — к нашим услугам такси, автобусы и метро, — она поцеловала Уильяма в щеку. — Увидимся вечером.

Джорджиана, проскользнув между ними, направилась к выходу через гостиную длинноногим, размашистым шагом, до странности напоминающим походку Уильяма. Элизабет двинулась за ней, только сейчас обратив внимание на сумочку, свисавшую со щупленьких плеч девочки — ярко-зеленый рюкзачок, рождественский подарок Элизабет. Это была мелочь, — всего лишь один маленький кирпичик, вывалившийся из прочной стены отчуждения, которую возвела между ними Джорджиана, — но это было начало. Элизабет улыбнулась про себя, торопясь следом, чтобы не отстать. Да, это было начало.

divider

W hotel entrance Зайдя в вестибюль «Отеля W», Уильям остановился, оглядывая интерьер. Он здесь раньше не бывал, но читал о недавно сделанной реконструкции старого здания страховой компании «Гардиан Лайф». Отель, казалось, несколько смущался собственного ультрамодного вида с лоснящимся, отполированным декором и неулыбчивыми портье, облаченными в черное. Уильям покосился вниз, на свой строгий консервативный серый костюм. В его районе он выглядел бы вполне уместно, но Уильям понимал, что здесь такой наряд смотрится слишком старомодно и чопорно, выдавая в нем человека со стороны.

Вместо того чтобы встретиться с ним дома, как было условлено, Элизабет перезвонила и сообщила, что планы меняются. Ее встреча во второй половине дня с подружкой и бывшей соседкой Салли, очевидно, сильно затянулась.

— Салли работает в «Отеле W» на Юнион Сквер, — сказала она. — Ей уже скоро нужно на работу, и я подумала, что провожу ее туда. Почему бы нам не встретиться немного пораньше, прямо в отеле, в баре на первом этаже? Выпьем по бокалу вина и заодно решим, где нам лучше поужинать.

У него появились собственные идеи по поводу ужина, подогретые ее предложением встретиться в гостинице. Обслуживание в номерах. Приняв мгновенное решение, он направился к стойке регистрации, откуда отошел через несколько минут с ключ-картой от номера в нагрудном кармане.

W hotel lounge Элизабет пока не пришла, и он опустился на плюшевый желто-коричневый диван в «Гостиной», как отель окрестил свой холл на первом этаже, оглядывая подсвеченный бар, экипированный двумя барменшами, одетыми во все черное. Голоса эхом отдавались в просторном помещении, но в этот ранний час многие диваны и кресла пустовали.

Когда наконец она появилась, челюсть у него отвалилась практически до колен. На ней было обтягивающее черное платьице, чей подол был выше — а вырез ниже — чего-либо, что ему доводилось видеть на ней раньше. Волосы, рассыпанные по плечам волнующим каскадом мягких завитков и кудряшек, казалось, умоляли его руки погрузиться в них. Даже ее походка была отмечена какой-то повышенной чувственностью: бедра покачивались в дразнящем, провоцирующем танце, от которого сердце чуть не остановилось у него в груди. А что до роскошных форм, полускрытых откровенным вырезом, — достаточно сказать, что ему стоило неимоверных усилий заставить свой взгляд подняться выше, к ее лицу.

Когда она подошла ближе, он улыбнулся, но она изящно проплыла мимо его столика, удостоив его лишь кокетливым, флиртующим взглядом, брошенным искоса, сквозь ресницы, от которого все его тело тут же окатило волной горячей дрожи. Рука его непроизвольно поднялась, чтобы похлопать по нагрудному карману и дать ему возможность убедиться, что ключ от номера все еще на месте.

Его жадный взгляд едва не прожег платье на ее плавно танцующих бедрах, пока она проходила через зал. Задержавшись у барной стойки, она заговорила с одной из барменш, в которой Уильям запоздало узнал Салли. Он ожидал, что Элизабет вернется к его столику с двумя бокалами вина, но она отошла от стойки с пустыми руками и опустилась на диван в одном из самых темных и укромных уголков гостиной.

Она что, сердилась на него? Нет, это было невозможно — ведь всего час назад, в разговоре по телефону, она была с ним ласковой, веселой и нежной, да и во взгляде, которым она его только что наградила, читалось более чем откровенное приглашение к действию. Вероятно, она подумала, что в том укромном уголке им удобнее будет вести беседу на интимные темы. Но если и так, то почему она не предложила ему присоединиться к ней? Почему просто прошла мимо, словно он был для нее каким-то незнакомцем — хоть и заслуживающим призывного взгляда — но все равно незнакомцем?

Он рывком поднялся на ноги и пересек зал. Ее улыбка была приветливой, но в ней явно не хватало узнавания — и это его озадачило.

— Хэлло, — мягко произнесла она с легкой вопросительной ноткой в голосе.

— Лиззи, почему ты…

— Простите, мы с вами знакомы?

Он провел языком по губам, внимательно изучая выражение ее лица. У людей вдруг, ни с того ни с сего, не может развиться амнезия. Это был какой-то тест?.. Или игра?..

— Не припомню, чтобы мы с вами раньше встречались. А уж если бы я вас встретила, — она помолчала, окидывая его взглядом дикой кошки, обитательницы джунглей, примеривающейся к своей очередной добыче, — я бы этого не забыла.

У него возникло ощущение, будто он попал в какую-то незнакомую пьесу, причем в начале второго акта.

— Я ничего не понимаю.

— Меня зовут Элизабет Беннет, — вкрадчиво произнесла она, — а вас?..

— Уильям Дарси, — ответил он, все еще сбитый с толку, но обрадованный тем, что она по крайней мере задала вопрос, на который он знал ответ.

— Рада познакомиться, Уильям, — она кивнула на пустое место рядом с собой на диване. — Хотите присесть?

Еще одна реплика, правильный ответ на которую был ему точно известен.

— Да, — сказал он и обогнул разделявший их низенький столик. Диванчик был маленький, и двое на нем едва умещались. В обычной ситуации он сразу же закинул бы руку на спинку, обнимая ее плечи, но в данных обстоятельствах почел за лучшее на всякий случай воздержаться от предъявления своих прав.

— Вы живете в Нью-Йорке, Уильям?

— Да, в Верхнем Ист-Сайде, — что ж, он попытается ей подыграть, до поры до времени. — А вы?

— А я живу в Сан-Франциско. Я приехала сюда на праздники, навестить… кое-кого из знакомых.

— Понятно, — он помедлил в тщетных поисках какой-нибудь безопасной фразы. Наконец он ее придумал. — Вы позволите предложить вам бокал вина?

— Да, пожалуйста.

С некоторым трудом ему все же удалось привлечь к ним внимание официантки, разносящей коктейли, и он заказал бутылку вина, выбрав немецкий рислинг, который, как ему было хорошо известно, очень нравился Элизабет. Она приветствовала этот выбор чуть заметным изгибом губ.

Когда они снова остались одни, она немного развернулась на диване к нему лицом. В этом положении ее коленки слегка коснулись его ноги, и он невольно опустил глаза вниз. У нее были потрясающие ноги, хотя он редко уделял им то внимание, которого они заслуживали, ибо его, как правило, слишком отвлекали дру…

— Расскажите мне побольше о себе, Уильям.

Он сморгнул и заставил себя поднять взгляд с восхитительно округлых коленок на ее лицо.

— Я музыкант. Пианист.

— Я тоже музыкант — певица, — и еще хорошая актриса. Ей удалось произнести эту реплику с неподдельно искренним удивлением.

— Я так и думал, — он вдруг почувствовал, что потихоньку входит во вкус этой своеобразной игры. — Как только я увидел вас, то сразу же понял, что у нас с вами много общего.

— А я и не знала, что оказалась в обществе специалиста по чтению мыслей, — ее глаза источали знойный жар, который согревал его кожу, словно тропическое солнце — соблазнительное, но в то же время опасное в своей интенсивности. — Чувствую, что мне придется быть поосторожнее со своими мыслями.

— Почему? Вас что, обычно посещают грешные мысли?

— Как правило, нет, — ответила она низким, приглушенным голосом, буквально пожирая его взглядом. — Но если появляется достойное искушение…

Теперь, когда первоначальное недоумение рассеялось, его тело начало откликаться на ее близость и на волны откровенной, неприкрытой чувственности, которые от нее исходили. Это была не его Элизабет, чьи страсти всегда удерживались под контролем застенчивой стыдливости и комплексов. Но ему уже доводилось и раньше замечать отдельные проблески этой женщины. Она возникла ненадолго в пенной ванне номера отеля «Времена года» на следующий вечер после Дня Благодарения, и он не раз видел ее на сцене во время исполнения «Шаловливой малышки». Провести ночь с этой провоцирующей незнакомкой, обладающей лицом, телом и голосом женщины, которую он любил…

Он с трудом сглотнул, чувствуя, как по венам жарко разливается жгучее вожделение.

Они говорили о погоде, о праздниках, о различных незначительных подробностях своей жизни — подробностях, давно и хорошо известных, и в то же время неожиданно оказавшихся незнакомыми. Но под этой малозначащей и внешне спокойной поверхностью клубились более мощные и неукротимые силы, словно огненная лава, бурлящая где-то глубоко внизу, в центре земли. Встречая взгляд Уильяма, глаза Элизабет вспыхивали мерцающим светом, будто обещая исполнение самых заветных его фантазий. Ее язычок то и дело быстро пробегал по губам, и его тело в ответ немедленно откликалось тянущей тяжестью в паху. Он тихонько пододвигал к ней ногу, пока не притронулся к ее туфельке — и тут же показалось, что от ступни вверх побежали наэлектризованные огненные искры. Должно быть, она тоже почувствовала нечто подобное — ибо вдруг глубоко вздохнула, и глаза ее расширились. Затем ее ручка нежным, мимолетным касанием провела по его бедру. Его мускулы напряглись, умоляя о большем, и он едва сдержал тихий стон. Может, это прикосновение было случайным? Нет, ему не мог привидеться этот хитрый, озорной огонек, блеснувший в ее глазах, этот мимолетный лукавый изгиб губ. Он откинул прядь волос с ее плеча и легонько пробежал пальцем по обнаженной руке; наградой за это ему послужила ее ответная дрожь.

Им принесли вино, которое он пригубил, совершенно не ощущая его вкуса. Элизабет склонилась вперед, потянувшись за своим бокалом, и его взгляд непроизвольно нырнул в глубокий вырез ее платья. И вновь странная смесь родного и незнакомого взбудоражила ему кровь. Он так хорошо знал мягкость этой кожи, знал источаемый ею сладкий цветочный аромат, знал тугую тяжесть этой полной груди в своих ладонях… И в то же время его Элизабет, с ее извечным смущенным румянцем и непритворной скромностью, никогда не предложила бы такой вид на обозрение незнакомцу. Он снова притронулся рукой к нагрудному карману, где лежал ключ.

— За что будем пить? — спросила она.

Подняв взгляд на ее лицо, он прочел явственно написанное там удовольствие. Его пристальное внимание к ее декольте не осталось незамеченным.

— За… новых знакомых, — прохрипел он, чувствуя странную сухость во рту.

— За новых знакомых, — мягко повторила она, тихонько притронувшись к его бокалу своим. Они потягивали вино, не отрывая друг от друга глаз, а воздух вокруг, казалось, вибрировал и потрескивал от электрических разрядов.

— Кстати, о знакомых, — услышал он свой голос. — Держу пари, что вы приехали погостить к женщине.

— Почему вы так решили?

— Потому что ни один мужчина в здравом уме не позволил бы вам прийти сюда одной.

— Вы что, думаете, что я подвергаюсь какой-то опасности?

Ты подвергаешься очень большой опасности быть съеденной заживо — мной. Он медленно покачал головой.

— Нет. Это он подвергается опасности — потерять вас. Мужчина, который настолько глуп, чтобы выпустить вас из поля зрения, не достоин того, чтобы удерживать вас подле себя.

— Ну, а может, он доверяет мне. Может, он знает, что я останусь ему верна несмотря ни на что, — Элизабет помолчала, отпивая вино. — Каким привлекательным мне ни казался бы кто-то еще, — добавила она, и ее улыбка послала ему безошибочную весточку.

— Тогда он просто счастливчик, — он наконец закинул руку на спинку дивана и погладил ее голое плечо, слегка помедлив, чтобы намотать на палец длинный темный локон.

Она придвинулась к нему поближе, от чего подол и без того короткого платья задрался чуть выше, еще больше открывая ее гладкие бедра. Как скоро уже можно будет увести ее наверх? Он закрыл глаза и отчетливо представил, как эти ноги обхватывают его талию. Прямо сейчас — это слишком скоро?

— Но он, разумеется, чисто гипотетический.

— Что?.. — Уильям открыл глаза. Он потерял нить разговора, поглощенный видением переплетенных обнаженных рук и ног посреди скомканного вороха белоснежных простыней.

— Этот мужчина… тот, кого вы назвали глупцом. Он — чисто гипотетическое создание. Я ведь не говорила, что приехала в этот город в гости к мужчине. Как вы сказали, я вполне могла бы навещать здесь подругу — например, бывшую соседку по комнате со студенческих времен.

— Это меняло бы дело.

— Вот как? — она взглянула на него поверх бокала, игриво изогнув одну бровь.

Он кивнул, но вместо того чтобы ответить на подразумеваемый ею вопрос, задал свой:

— Я так понимаю, что вы остановились у этого своего таинственного знакомого неизвестного пола?

— Да. Но у него… или у нее сегодня на вечер есть кое-какие планы, и если я вернусь слишком рано, они могут помешать моим собственным.

Еще как могут — в его планах было продержать ее вдали от дома, где она остановилась, по меньшей мере до утра.

— Тогда, я надеюсь, вы проведете этот вечер со мной.

— С удовольствием.

— Возможно, мы могли бы сходить куда-нибудь поужинать.

— Возможно.

— Но сперва мне нужно подняться в мой номер.

— В ваш номер? — ее глаза округлились — на сей раз в непритворном недоумении. — А я думала, что вы живете на Манхэттене…

— Правильно думали, — ответил он, довольный, что наконец перехватил инициативу в ситуации, — но я решил, что на сегодня, пожалуй, мне не помешает номер в этой гостинице.

Она сделала долгий глоток вина, и чувственный жар в ее глазах, казалось, едва не расплавил ободок бокала.

— А номера здесь хорошие?

— Не знаю. Я еще не был наверху.

— А-а, — она поставила бокал на столик, не сводя с Уильяма глаз.

Он склонился ближе, вдыхая знакомый жасминовый запах ее духов.

— Почему бы вам не подняться со мной наверх и не посмотреть самой? — прошептал он, медленно, дюйм за дюймом, склоняясь к ее полуоткрытым губам.

Памятуя о том, что они находятся в общественном месте, он лишь слегка притронулся к ней, но этот нежный поцелуй оказался слишком совершенным, чтобы закончиться быстро. Когда он наконец неохотно оторвался от нее, то увидел в ее глазах самое откровенное желание, неприкрытое и страстное.

— Пошли, — прошептала она.

Уильям помог ей подняться на ноги, крепко стиснув в руке ее ладонь. Она прихватила со столика початую бутылку, стоявшую в ведерке со льдом. Он усмехнулся; это было очень характерно для ее практичной натуры — не забыть о вине.

Лифт, похоже, задался целью окончательно истощить последние капли его терпения. Они ждали его, казалось, целый час, бросая друг на друга воспламеняющие взгляды. Каждый раз, когда он переминался с ноги на ногу, его локоть прикасался к ее руке. Уильям сунул руки в карманы — это был единственный способ держать их от нее подальше.

Наконец они ступили в кабину и двери закрылись, оставив их в блаженном одиночестве. Он не помнил номера комнаты, но конвертик с ключ-картой подсказал ответ. Нажав на кнопку нужного этажа, он немедленно привлек ее в объятья, жадно впиваясь в ее рот ненасытными губами.

W hotel bedroom Когда двери лифта открылись на семнадцатом этаже, они все еще длили этот поцелуй, тесно сплетясь воедино.

— Сюда, — выдохнул он и повлек ее по коридору. Трясущимися руками он безуспешно попытался вставить ключ-карту в дверь — сначала воткнув ее не той стороной, потом вверх тормашками, пока ему не захотелось уже взвыть от нетерпения. Она выхватила ключ у него из рук и быстро сунула в щель. Раздалось негромкое жужжание, и красный огонек замка сменился зеленым.

Они ввалились через порог в узкий коридор, где сбоку белела дверь в ванную. В спальне уютно горел неяркий свет, но для его нетерпеливого взгляда это расстояние показалось немыслимо далеким. Он всем телом прижал ее к стене и стиснул в дрожащих ладонях пылающее, разгоряченное, любимое лицо.

— Я хочу тебя, — хрипло прошептал он. Ответом ему послужили тихий стон и жаркие губы, вновь с готовностью раскрывшиеся ему навстречу. Никогда еще он не желал ее так сильно, так неистово — даже в те томительно долгие месяцы, что изнывал по ней в Сан-Франциско. Их словесная прелюдия в холле отеля распалила его вожделение до какой-то полубезумной, отчаянной грани.

Ее руки обвились вокруг его талии. В спину ему уперлось что-то твердое — бутылка с вином. Стремительно затолкав ее в темную ванную комнату, он выхватил бутылку у нее из рук и поставил на стойку раковины. Затем, легко приподняв, усадил ее на эту же стойку и вновь приник к ней, страстно атакуя ее губы и чувствуя, как кровь гулко и бешено стучит в ушах. В ванной стояла почти кромешная тьма, разбавленная лишь слабым отсветом приглушенного света из спальни. Но почему-то казалось правильным, чтобы этот сумасшедший, лихорадочный секс со знакомой незнакомкой случился именно так — в темноте, на ощупь.

Она быстро стянула у него с плеч пиджак. Он торопливо стряхнул его, позволив упасть на пол, ибо был в этот момент слишком занят, стаскивая вниз бретельки ее платья. Ее руки между тем дергали, чуть не обрывая, пуговицы его сорочки, а затем метнулись вниз, к поясу и застежке брюк. Задрав ей юбку, он обнаружил под ней чулки, затем полоску голого тела, а чуть выше… снова голое тело. При этом открытии глаза его полыхнули пламенем и, несмотря на темноту, он был уверен, что увидел ее ответную понимающую улыбку. Его руки продолжали исследовать дальше. Она ахнула и прикусила губу, приподняв бедра в безмолвной просьбе. Она была готова к нему, больше, чем готова — жаркая, и влажная, и всхлипывающая от желания.

Почти задыхаясь от нетерпения, он пошире раздвинул ей ноги и ступил между. Она уже успела стянуть брюки и трусы ему на бедра, и его плоть вырвалась на свободу, напряженная до предела и пульсирующая в такт стремительно колотящемуся сердцу. Вокруг него сомкнулись ее теплые ладони, и он содрогнулся, ибо каждая нервная клетка его тела, казалось, отчаянно возопила, моля об освобождении, как о пощаде. Он решительно отвел ее руки в сторону, крепко обхватил раздвинутые бедра и ринулся вперед, погружаясь в нее одним долгим, мощным, уверенным рывком.

Это было так хорошо… Хорошо? Нет, не то слово. Восхитительно. Божественно. До невозможности уютно и тепло. Слишком тепло. Он что, опять забыл про презерватив?.. В панике он начал было подаваться назад, но потом вспомнил — ему не нужен был презерватив, больше уже не нужен. Вздохнув от облегчения, он снова нырнул в нее —глубоко, еще глубже. Ему это было нужно — нет, не просто нужно, а жизненно необходимо — больше, чем дыхание. Казалось, что еще никогда и ни в чем он не нуждался так отчаянно.

Ее руки обвили его шею, и голова упала к нему на плечо.

— Уильям, — вздохнула она. — О да.

Он резко притянул ее к себе, одновременно с силой подавшись вперед, заполняя ее собой до предела. От жгучего наслаждения, пронзившего все тело, у него чуть не подкосились колени.

— Боюсь, что не смогу быть с тобой нежным, — выдохнул он, — это слишком…

— Я и не хочу, чтобы ты был нежным, — перебила она, крепко сжав его плечи, так, что ее ногти впились в них сквозь рубашку, — только не сейчас.

Он брал ее, снова и снова подаваясь вперед глубокими, мощными рывками, с какой-то головокружительной, стремительной страстностью, граничащей то ли с безумием, то ли с эйфорией. Их прерывистые стоны, сливаясь воедино в до странности гармоничном дуэте, эхом отражались от кафельной плитки и мраморных стен. Его душа и разум, казалось, дружно взлетели вверх и витали теперь, кружась, где-то под потолком, а тело тем временем действовало, повинуясь чистому инстинкту. Оно стремилось к одной-единственной цели, добиваясь ее с жадным, сокрушительным, всепоглощающим напором.

— Сними лифчик, — задыхаясь, потребовал он. Это была крохотная тряпочка, без бретелек и с таким откровенным вырезом, который почти ничего не скрывал, но ему все равно хотелось большего. Выпустив его плечи, она завела руки за спину, освобождая грудь от последнего прикрытия. Он различал только смутный ее силуэт, но этого было достаточно. Два округлых, идеальных по форме полушария мягко покачивались, повинуясь собственному потайному ритму, пока он вторгался в нее все глубже, все неистовей, все ближе к ввергающей в дрожь кульминации, которой он жаждал каждой туго натянутой мышцей разгоряченного тела.

— Да, да… вот так, — прошептала она, изгибаясь в его руках и прижимаясь к нему все сильнее. — О да, вот так, еще… еще… — она выгнула спину и судорожно захлебнулась, закинув голову назад. — Не останавливайся. Пожалуйста…

— Не буду, — слова прозвучали хрипло, еле слышно, на выдохе. Он не мог бы сейчас остановиться, даже если бы номер битком забили целые полчища служащих отеля, или полицейских, или журналистов со щелкающими вспышками фотокамер.

Наконец, пронзительно всхлипнув, она простонала его имя и с громким протяжным криком забилась в страстных судорогах, тесно обволакивая его своим трепещущим телом, с силой вонзаясь ногтями ему в плечи. В темноте он не мог разглядеть, как жаркий нежно-розовый румянец заливает сейчас ее шею, постепенно поднимаясь к лицу; не мог рассмотреть, как зеленые глаза мягко заволакивает усталой, томно-расслабленной дымкой. Но вечер только начинался. И он был твердо намерен увидеть все это и многое другое прежде, чем они вернутся домой.

Когда ее дрожь окончательно утихла, он отбросил прочь те крохотные остатки самообладания, которые еще позволяли ему держаться. Три исступленных рывка, затем еще один, и еще, и следующий — наслаждение было таким обжигающе острым, что почти граничило с болью. Последний неистовый рывок — и с низким глухим стоном он достиг чувственного пика, подобного оглушительному взрыву, — или, скорее, мощнейшему извержению вулкана, сотрясшему все тело долгой чередой экстатических спазмов.

Они крепко держались друг за друга, соприкасаясь лбами, и их затрудненное, частое дыхание казалось в этой тихой маленькой ванной неестественно громким. Он обессиленно прислонился к ней, чувствуя, как ноги дрожат и подгибаются от полного изнеможения и мелких остаточных судорог — постепенно затухающих отголосков пережитого блаженства.

После долгого молчания она положила голову ему на плечо и, зарывшись разгоряченным лицом куда-то в шею, приглушенным голосом пробормотала:

— Приятно познакомиться, Уильям Дарси.

------
* — Напоминаем читателям, что эту майку Уильям купил на одноименном пляже в Австралии (в главе 50), и что Manly в переводе означает «мужественный».
** — Родни Дейнжерфилд (Rodney Dangerfield, 1921—2004) — известный американский актер и комик. Больше всего знаменит своей коронной фразой «I don't get no respect» («Ну никакого ко мне уважения») и юмористическими монологами на эту тему.

 

Рояль