Нежданная песня

Глава 46

 

Уильям уронил голову на мягкий кожаный подголовник лимузина и закрыл глаза. Он устал, так сильно устал. Частично давала о себе знать бессонная ночь, но главным источником утомления было его безутешное сердце.

Элизабет не пришла на концерт. Сидя в гримерке, он побуждал себя к ничем не обоснованному оптимизму, но, когда вышел на сцену, реальность обрушилась на него жестоким ударом в виде пустого кресла, как будто трубным гласом провозгласившего: «Ты потерял ее. Она больше не хочет иметь с тобой ничего общего».

После этого он мало что помнил. Он полностью погрузился в музыку, боль струилась из пальцев, нескончаемым потоком изливаясь на клавиши. Оркестр, прожектора, битком набитый зал — все побледнело и исчезло, будто скрытое туманом.

После концерта он вновь играл на бис прелюдию Рахманинова*. Сегодня пустынный безотрадный пейзаж, рисуемый этой музыкой, еще точнее отвечал его состоянию. После концерта у служебного входа в филармонию его ждали несколько десятков поклонников, с дисками и нестираемыми маркерами наготове, они наперебой приветствовали его громкими криками и визгом. Служащий филармонии держал оборону, пока Уильям не нырнул в лимузин, мысленно поздравив себя с тем, что не стал преодолевать короткое расстояние до концертного зала на собственной машине. Он представил себе свое позорное бегство по Хэйс-Стрит к парковке под аккомпанемент хлопающих за спиной фалд фрака в попытке удрать от самых настойчивых из его почитателей.

— Простите, мистер Дарси, — это был голос водителя. Лишь тогда Уильям заметил, что лимузин уже остановился. — Мы приехали, сэр, вот ваш дом.

— Подождите. Мне нужно заехать еще в одно место. — Должно быть, он забыл сказать, что пока не готов возвращаться на Ноб Хилл. Он сухо объяснил водителю, как проехать к дому Элизабет, и снова откинулся на спинку сиденья, прикрыв глаза.

Он должен был попытаться ее увидеть, и он не оставит этих попыток, пока не заставит ее выслушать его. Однажды он уже сказал ей, что не знает усталости, когда пытается достичь какой-либо цели, которая стоит подобных усилий, и теперь намеревался ей это доказать несмотря на то, что его потихоньку начали одолевать сомнения.

Необходимость умолять ее уделить ему внимание как кислотой разъедала его гордость. Оставив ей на автоответчике свое первое жалкое сообщение, он испытал невыразимые муки стыда. После этого его эго громко заявило о себе, и при следующем звонке он уже жестко держал себя под контролем, твердо настроенный ни звуком не выдать смятения, царившего в душе. В конце концов, я хочу всего лишь поговорить со своей девушкой, а не получить аудиенцию у королевы. Хотя, если подумать, второе было намного проще организовать.

Прекрати. Именно так я и завел себя до такой степени, что сказал ей вещи, которые говорить ни в коем случае не следовало, и именно поэтому я сейчас в таком незавидном положении. Если я должен унизиться, чтобы добиться встречи с ней, — что ж, я готов унизиться. Я готов на всё, лишь бы вернуть её.

Десять минут спустя он входил в вестибюль ее дома. Он кивнул охраннику, который ответил на приветствие, удивленно подняв брови, очевидно, реагируя на концертный костюм посетителя. Элизабет представила Уильяма большинству консьержей, так что для того, чтобы его впустили в здание, ему не обязательно было звонить в квартиру. Конечно, он и не пытался запомнить их всех по именам, но они узнавали его, и это было главное.

В квартире сестер Беннет никто на звонок не ответил, поэтому Уильям вернулся в вестибюль.

— Вы не видели сегодня вечером Элизабет Беннет? — спросил он.

— Видел. Кажется, это было часа два назад, — ответил охранник, наморщив лоб в попытке точно припомнить, когда он видел ее. — Она спускалась вниз, чтобы забрать цветок, который ей кто-то оставил.

Хорошо. Значит, по крайней мере, орхидею она получила.

— А после этого она куда-то уехала?

— Не знаю, я ведь отсюда не вижу автостоянку. Всё время говорю хозяевам здания, что надо сюда купить пару камер наружного наблюдения.

С площадки, на которой оставляли машины жители кондоминиума, можно было войти в здание через отдельный вход в цокольном этаже, который вел прямо к лифтам.

— В таком случае, я подожду ее здесь. Если вы ее увидите, скажите, пожалуйста, что я ее жду.

Охранник пожал плечами.

— Хорошо.

Правда, этот план внушал Уильяму некоторые опасения. Если он скажет ей, что я жду здесь, она может сбежать и забаррикадироваться в квартире. Озаренный внезапным приступом вдохновения, он сбежал по ступенькам в нижний вестибюль, цокая по кафельной плитке каблуками лакированных туфель. Чтобы входная дверь не закрылась, он подпёр ее урной, а затем, обеспечив таким образом себе отходные пути, обследовал небольшую парковку. Красного Сатурна-купе, принадлежащего Элизабет, видно не было. Значит, всё в порядке. Рано или поздно ей придется пройти через эту дверь, и я ее здесь встречу.

Снова войдя в здание, он устроился в плетеном кресле с подушками бледно-персикового цвета и приготовился ждать столько, сколько понадобится.

divider

Элизабет наконец-то удалось остановить поток слез. Когда долго пытаешься себе что-то запретить, дело всегда заканчивается тем, что плотину прорывает, и ты становишься жертвой наводнения. Эти слова она услышала от своего психолога во время одной из бесед о Майкле, но оказалось, что к этой ситуации они тоже применимы. На пассажирском сиденье ее машины лежала кучка мокрых бумажных носовых платков, а глаза жгло так, будто кто-то долго втирал в них песок. Почему люди всегда говорят: «Поплачь от души — и тебе станет легче»? Мне сейчас на редкость паршиво.

Golden Gate Bridge И что, интересно знать, я здесь делаю? Ведомая каким-то мазохистским инстинктом, Элизабет пересекла мост Золотые Ворота и приехала на мыс Марин Хедлэндс. Они с Уильямом порой приезжали сюда после ужинов и концертов, если ночь была ясная. Потрясающий вид, открывавшийся на мост и город, был достаточной причиной, чтобы не полениться проехать по медленно взбирающейся вверх петляющей дороге, но на ветреной вершине холма они также обменялись немалым количеством восхитительных поцелуев.

Golden Gate Bridge at night Сегодня же всё было по-другому. Сидя в закрытой машине и глядя, как где-то вдали мерцают городские огни, она почувствовала себя страшно одинокой в этом мире. Чуть раньше, когда она любовалась знакомым видом, глаза снова застили слезы, которые она сумела побороть, пока ехала по мосту. Но теперь она успокоилась. Может быть, она просто достигла предела изнеможения, но так или иначе, ее грусть немного отступила. Пора перестать жить прошлым. Сейчас поеду домой, полежу в пенной ванне, а потом заберусь в кровать и просплю, как минимум, месяц.

Это был замечательный план, и она пожалела, что не может мгновенно попасть домой. Когда она потянулась включить зажигание, ключи нетерпеливо брякнули. Покачав головой в укор собственному чересчур живому воображению, она вывернула машину на шоссе и направилась к городу.

divider

Ворота открылись, и Элизабет въехала на стоянку. Она не могла припомнить случая, когда была бы так же рада, наконец, оказаться дома. Джейн, должно быть, еще не пришла со свидания, но на этот раз Элизабет с облегчением думала о том, что окажется одна. Позже она пожалуется Джейн, и та ее утешит, но сейчас у нее все равно не было сил разговаривать.

Она пошла ко входу в здание, мысленно уже отмокая в теплой ароматной пене. Через окно она увидела мужчину, сидевшего в кресле в вестибюле цокольного этажа, которого частично скрывала пальма в горшке, разросшаяся чуть не до потолка. Надеюсь, это не кто-нибудь из знакомых. Он отперла дверь, и в тот же момент обитатель кресла встал.

— Уильям! — Она застыла на месте, вцепившись в ручку двери.

— Здравствуй, Лиззи. — Он подошел к ней; напряжение превратило его лицо в бледную маску.

Элизабет закрыла за собой дверь и глубоко вздохнула.

— Что ты здесь… то есть почему..? — Слова замерли у нее на языке, когда он подошел ближе. Она знала ответ на вопрос, который пыталась сформулировать.

— Ты плакала, — в его голосе явственно прозвучало удивление. Он протянул руку и убрал с ее лица выбившийся локон.

— Да, со мной такое бывает, когда мне делают больно. — Она сделала шаг в сторону — находясь в такой близости от него, она не могла себе доверять. Он не переоделся после концерта и выглядел сейчас еще красивее, чем издали. К этому добавлялась нежность, которой светились его глаза, и ей пришлось быстро заморгать, чтобы справиться с новым приливом слёз.

— Я не хотел причинить тебе боль, cara.

— Но ты это сделал, и никто в жизни не причинял мне большей боли.

Он на секунду закрыл глаза и плотно сжал губы. Когда их взгляды снова встретились, глаза его были полны невыразимой печалью.

— Прости меня, я не могу передать, насколько виноват перед тобой. Я хотел, чтобы ты была счастлива, а вместо этого… — он прерывисто вздохнул. — Но мы не можем просто так уйти от случившегося. Нам нужно поговорить.

Худшего момента для этого придумать было нельзя — мало того, что она была абсолютно вымотана, у нее к тому же началась дергающая головная боль — но в его голосе прозвучала мягкая настойчивость. Возможно, лучше прямо сейчас обо всем поговорить открыто, чем тратить силы на споры о том, когда лучше разговаривать.

— Хорошо, — сказала она. — Поднимемся наверх?

Его лицо посветлело.

— Я бы лучше отвез тебя в пентхаус. Там нам никто не помешает.

— Ты имеешь в виду, что там не будет моей одержимой поисками богатого мужа сестры? — выплюнула Элизабет. Она прикусила губу и покачала головой. — Прости. Я не хотела быть такой резкой. Просто я устала, и у меня болит голова, и…

— И тебе больно, — сказал он мягко. — Я понимаю. Мне тоже.

— Давай пойдем наверх, — сказала она, направляясь к лифту. — Джейн сейчас нет, она вернется поздно, так что нам никто не помешает.

— Ты сегодня опять смотрела «На юге Тихого океана»? — спросил он, разглядывая ее сшитый на заказ серый брючный костюм.

— Нет, я была… в другом месте. — Она надеялась, что он не станет выспрашивать, в каком именно. Она не хотела признаваться в том, что начала плакать на его концерте, но и врать ему тоже не хотела. Он нахмурился, но расспрашивать не стал, и они молча ждали лифта.

Элизабет не раз слышала выражение «оглушительная тишина», но до сей поры, как оказалось, не понимала до конца его смысла. К тому моменту, как она провела его в гостиную, они были буквально окутаны облаком неловкости, проявлявшейся в том, как он переминался с ноги на ногу, а она тщательно изучала собственные ногти. Наконец, голоса, послышавшиеся на лестнице, заставили ее встрепенуться.

— Уильям, прежде всего, я должна перед тобой извиниться. Вчера я наговорила тебе вещей, которых не следовало говорить, особенно в том, что касается твоей семьи. Я была в ярости и перешла черту. Прости меня.

— Я тоже сказал кое-что, о чем теперь сожалею, — ответил он. Его глаза обшарили гостиную. — А где орхидея, которую я для тебя оставил? Я хотел таким образом попросить у тебя прощения.

Она сглотнула.

— Я поставила ее в комнате Джейн. Она очень красивая, но…

Он поднял брови в немом вопросе.

— Мне сейчас не хочется видеть напоминания о… более счастливых временах.

Он покачал головой.

— Но счастливые времена — это как раз то, о чем ты и должна сейчас думать, Лиззи. Наши отношения — не пустой звук; иногда люди ищут такое счастье всю жизнь и не могут найти. — Он сделал шаг вперед и положил руки ей на плечи. — Ты же знаешь, как сильно я тебя люблю, верно? И я знаю, что ты тоже меня любишь.

— Любовь немногого стоит, если за ней не стоит доверие и уважение. — Ей было больно произносить эти слова.

— Cara, ты чересчур драматизируешь ситуацию. Я совершил ошибки — я это знаю — и представляю, насколько некрасивыми выглядят мои поступки. Но если ты позволишь мне объясниться, ты поймешь, что все-таки можешь мне доверять — и уважать меня тоже, надеюсь. Что до меня, что я уважаю тебя и доверяю тебе безоговорочно.

Она отступила от него на шаг и покачала головой.

— Если бы это было так, ты не стал бы устраивать мне карьеру за моей спиной и потом лгать мне об этом. Ты бы получше подумал о последствиях своих действий и сказал бы мне о том, что сделал.

По его лицу пронеслась тень высокомерия.

— Полагаю, последние события ярко продемонстрировали, почему я не решался рассказать тебе об этом.

— Нет, одну минуточку. — Она проглотила язвительный ответ, уже готовый сорваться с губ, и продолжала более спокойным тоном: — Если бы ты рассказал мне об этом сам, это было бы совсем не то, что услышать об этом от другого человека.

— А каким образом ты об этом услышала?

— Копию твоего чека и записку нашёл Билл Коллинз, он и принес мне их вчера утром.

Уильям фыркнул.

— Уверен, он был вне себя от счастья оттого, что нашел клин, который можно вбить между нами. Сейчас, должно быть, прячется по углам, выжидая, когда можно будет собирать осколки.

— Ты сейчас не в том положении, чтобы критиковать Билла или кого бы то ни было еще за то, что он прячется. — В ней вновь начала подниматься волна гнева, и вновь она приложила все усилия, чтобы укротить её. — По крайней мере, он понял, что я имею право знать, что ты натворил. Но ты не представляешь, что я почувствовала, когда он сказал мне, что мужчина, которого я люблю — и которому доверяю, — обманул меня.

— Раз уж мы говорим о разрушенном доверии, как насчет него? Какое право он имел просматривать личные документы?

Ее раздражало то, что Уильям, по-видимому, твердо решил назначить Билла козлом отпущения.

— К твоему сведению, он имел на это полное право. Эти документы лежали в моем личном деле, а он занимается всеми кадровыми вопросами на факультете.

— Кэтрин вложила эти бумаги в твое личное дело? — Его глаза сузились, и она увидела, как налились желваки у него на скулах. — Я заставил ее пообещать, что она никому об этом не скажет, и вместо этого она подкладывает копии документов туда, где на них «случайно» может наткнуться Коллинз. — Он с шумом выдохнул. — Прелестно.

— Ты бы прикрутил фитилек своего праведного негодования. Если бы ты не занимался махинациями за моей спиной, тебе бы не пришлось беспокоиться о том, как бы кто-нибудь не выдал твою тайну. То, как она поступила с этими бумагами, лишь показывает, как сильно она хотела наказать меня за то, что ты сделал.

— Я понимаю, и мне очень жаль, — сказал он с искренним раскаянием в голосе. — Я не думал, что она будет настолько зла на тебя.

— Но ты уже довольно давно знал, как сильно она злится. Я говорила тебе о ее отношении ко мне еще в тот вечер, когда мы с тобой ужинали в Нью-Йорке. Это было почти пять месяцев назад, но за все это время ты так и не сказал мне правды о том, почему она затаила на меня злобу. Ты не считаешь, что я заслуживала от тебя подобной услуги?

Уильям помедлил, смахивая невидимую пылинку с рукава фрака.

— Я знал, что рано или поздно мне придется тебе обо всем рассказать, но я никак не решался поднять такую сложную тему. Что касается ненависти к тебе со стороны Кэтрин, тут было уже ничего не исправить, поэтому я лишь постарался сделать всё, чтобы она не узнала о наших с тобой отношениях. Я знал, что это лишь ухудшит ситуацию.

— Так вот почему ты так из-за нее беспокоился! А я-то никак не могла этого понять. — Его страх получить выговор от Кэтрин всегда казался ей преувеличенным.

— Лиззи, мне очень жаль, что мой поступок так больно по тебе ударил. Я понимаю, что ты сейчас оказалась в очень сложной ситуации, но я же не хотел этого. Может быть, если я поговорю с Кэтрин…

— Нет уж, спасибо, я считаю, что ты сделал достаточно. И, кстати говоря, раз уж ты мой спонсор, я, вероятно, обязана тебе сообщить, что намерена уволиться из консерватории по окончании этого семестра.

— Я так и думал. Я знаю, тебе будет жаль расставаться со своими студентами, но в этом есть и положительная сторона: как только ты уйдешь с этой работы, Кэтрин будет тебя уже не достать, и этот вопрос будет исчерпан.

— Как ты можешь быть таким наивным! — Элизабет закатила глаза. — Круг классических музыкантов достаточно узок. Новости здесь разносятся быстро.

— Какие новости?

— Что Уильям Дарси купил место для своей подружки, и это было единственной причиной, по которой ее взяли на работу в консерваторию Пасифик.

Уильям сглотнул и уставился на нее в очевидном отчаянии. Затем его лицо прояснилось, и он покачал головой.

— Нет. Об этом знают только четверо. — Он начал загибать пальцы. — Во-первых, мы с тобой, но мы никому не скажем.

— Джейн тоже не скажет.

— Значит, она третья, а всего нас пятеро. — Он загнул еще один палец. — Четвертый — Коллинз. Я знаю, что он сплетник, но не сомневаюсь, ты сможешь убедить его не болтать об этом. Если ты попросишь, он, наверное, решится пройти по горячим углям через мост Золотые Ворота.

В ответ на его саркастический тон она заскрипела зубами, но не купилась на эту приманку.

— Ты перечислил четверых человек, которые меня как раз не волнуют. Ну, то есть, насчет Билла я не так уж уверена, но ты прав: скорее всего, он, по крайней мере, попытается сохранить все это в тайне, если я об этом попрошу. Но вот…

— Кэтрин? Она обещала мне полную секретность и знает, что если нарушит слово, то мой фонд немедленно прекратит финансовую поддержку консерватории. Мы — один из главных спонсоров этого заведения, так что вряд ли она станет рисковать.

— Другими словами, если ей сунуть достаточно много денег, то она будет держать язык за зубами. Не могу тебе передать, в каком я восторге от того, что вовлечена в заговор, целью которого является спасение моей профессиональной репутации.

— Лиззи, прошу тебя, не надо…

— Но еще большей проблемой является то, что, как ты сам заметил минуту назад, она придумала хитроумный способ выдать эту тайну, формально не нарушив своего обещания. — Лицо Элизабет помрачнело еще больше. — Она не станет давать об этом объявление в газету на полстраницы и не поместит это сообщение в ленту новостей на веб-сайте консерватории. Она просто шепнет об этом кое-кому на ушко как раз в самый подходящий момент. Ни один из нас даже не узнает о том, что это произошло, — просто вдруг окажется, что меня никто не хочет брать на работу.

— Кэтрин не обладает подобным влиянием.

— Еще как обладает. Вот как это будет происходить. — Каждый раз, когда перед мысленным взором Элизабет разворачивался этот сценарий, он становился всё более и более унизительным. — Когда я попытаюсь устроиться преподавателем в какой-нибудь музыкальный колледж, они, прочитав в моем резюме о работе под началом Кэтрин де Бург, позвонят ей, чтобы узнать, как я проявила себя в консерватории. И она ответит, с присущим ей самомнением: «Ну, в общем, ее работа была удовлетворительной, но мы же наняли ее только из-за Уильяма Дарси. Он наотрез отказывался от должности приглашенного музыканта в случае, если мы не возьмем на факультет и её тоже. Он даже оплачивал её жалованье, чтобы гарантировать ей место у нас».

Он посмотрел на неё с беспокойством.

— Но тебя же наняли за два месяца до того, как Кэтрин пришло в голову позвать меня в качестве приглашенного музыканта.

— А ты думаешь, кто-нибудь станет сверять даты? — Она сухо рассмеялась.

— Ну хорошо, я понимаю, почему это тебя тревожит. — Та сторона личности Уильяма, которая привыкла решение любого вопроса брать на себя, рвалась в бой. — Но моё финансовое вливание могло бы сыграть в твою пользу. Люди знают, что мой фонд поддерживает музыкальное образование. Для меня совершенно естественно оказать помощь достойному молодому преподавателю музыки.

— Достойному молодому преподавателю музыки, с которым тебя связывают личные отношения. Мы не выставляли их напоказ, но многие люди видели нас вместе. И на тот случай, если мой предполагаемый работодатель об этом не слышал, Кэтрин закончит словами: «Ну и, разумеется, я не люблю сплетничать, но вы же знаете, что Элизабет — его мадам». Я думаю, она воспользуется каким-то таким старомодным термином, ты согласен?

Его лицо исказило омерзение.

— Наши личные отношения не касаются никого, кроме нас с тобой.

— А, ну тогда, разумеется, никто не выразит интереса к тому, чтобы узнать все сенсационные подробности этих отношений, — отпарировала она. — Неужели ты не понимаешь? Она представит всё так, будто я специально охотилась за тобой, чтобы заручиться твоим покровительством — залезла к тебе в постель, чтобы попасть ну, если не на самый верх, то по крайней мере, на кафедру учебной аудитории. И это, конечно, прекрасно отразится на моей дальнейшей карьере.

— Но Лиззи…

— На самом деле, — продолжала она с сардоническим блеском в глазах, — если подумать, это действительно может помочь мне получить работу. Руководители других учебных заведений будут ждать, что ты и им заплатишь за то, чтобы они меня наняли, — так же, как ты сделал в консерватории Пасифик.

Уильям глубоко вздохнул и медленно покачал головой.

— Я отказываюсь верить в то, что всё настолько плохо.

— Значит, ты далек от реальности. Потенциальные работодатели не станут выяснять со мной подробности этой истории. Конкуренция среди преподавателей высших учебных заведений велика — они просто наймут другого кандидата. И я как-то слабо представляю себе, что ты будешь звонить декану каждого колледжа, куда я буду пытаться устроиться, и объяснять: «Кстати говоря, если до вас дошли эти сплетни, позвольте мне прояснить ситуацию. Элизабет Беннет действительно переспала со мной, когда я жил в Сан-Франциско, но она сделала это не ради материальной выгоды».

Уильям взъерошил волосы рукой и рухнул в кресло.

— Разумные люди не станут обращать внимания на подобные инсинуации и дадут тебе возможность проявить себя. Ты слишком пессимистично воспринимаешь ситуацию.

— Тебе легко говорить — это же не твоя карьера поставлена на карту. — Элизабет подумала было присесть на диван, но, стоя, она чувствовала себя сильнее. — Твои намерения могли быть самыми лучшими, но ты вломился в ситуацию, в которой ничего не понимаешь, и начал швыряться деньгами. А потом даже не рассказал мне о том, что сделал. Если бы я узнала об этом раньше, возможно, я смогла бы защититься от самых худших последствий.

Он подался вперед, уперев локти в колени и сжав руки в замок, и уставился в пол.

— Не помогает и то, что ты назначил мне такую несусветно высокую зарплату. Если Билл ничего не напутал, я получаю столько же, сколько мой завкафедрой. Если об этом станет известно, то вся консерватория будет думать, что я переспала с тобой, чтобы получить тепленькое местечко с несообразно хорошей зарплатой. Вот ведь ирония, а? Ты обвиняешь Джейн в том, что она золотоискательница, но именно такой буду казаться людям я благодаря тебе.

Он ничего не ответил — только ещё сильнее наклонился вперед, обеими руками массируя лоб, и издал тихий стон.

Тревожный звонок пробежал по нервным окончаниям Элизабет. У него уже несколько недель не случалось ни приступов головокружения, ни одышки, но она еще не отвыкла беспокоиться за него. Она присела на краешек кофейного столика и в течение нескольких секунд внимательно изучала его, прежде чем спросить:

— Как ты себя чувствуешь?

Уильям поднял голову, по губам его пробежала тень улыбки.

— Я рад, что тебе это все еще не безразлично. — В его упавшем тоне не было сарказма, только грустное сожаление.

— Ну конечно, не безразлично. Вот почему мне так тяжело это всё даётся. Я не знаю, смогу ли я когда-нибудь разлюбить тебя, что бы ни случилось.

Он схватил ее руки, глаза его загорелись надеждой.

— Если мы любим друг друга, разве это не значит, что мы можем это преодолеть? Разве я не заслужил прощения?

Она мягко, но решительно освободилась и отошла, чтобы сесть на диван.

— Всё это очень сложно, Уильям, и боюсь, ты не понимаешь, насколько сложно. Смогла бы я простить тебя за то, что ты ненамеренно испортил мне карьеру? Если бы дело было только в этом — да, смогла бы. Конечно, я бы еще долго злилась, и тебе еще долго пришлось бы умолять меня о прощении.

Он слабо улыбнулся.

— Я буду счастлив умолять тебя о прощении столько, сколько понадобится.

Она не поддалась нежности его теплого сильного голоса.

— Я сказала «если бы дело было только в этом», но это не так. То, что ты купил мне работу — это одно. Куда больше меня задевает то, что ты лгал мне об этом.

— Я признаю, что скрыл от тебя некоторую информацию, но фактически я не лгал.

Она сердито уставилась на него.

— С моей точки зрения, ты лгал мне каждый раз, когда я рассказывала тебе очередную байку о том, какую необъяснимую антипатию испытывает ко мне Кэтрин, а ты не говорил мне о том, что тебе известно о причинах этой антипатии. Ты не представляешь, как мне больно осознавать, что ты способен так со мной поступить. — Слезы выступили у нее на глазах, и она смахнула их, мысленно выругав себя.

Он в недоумении наморщил лоб.

— Я знал, что ты будешь не в восторге от моего поступка в отношении твоей работы, но я не думал, что ты так расстроишься из-за того, что я оттягивал решение рассказать тебе об этом.

— Это не было бы так ужасно, если бы это было единичным случаем, но он укладывается в систему. Ты скрываешь от меня многие части своей личности, ты прячешься за высоченными стенами, которые я не могу преодолеть. — Наконец-то они подошли к самому главному из того, что ее беспокоило, к самому болезненному моменту. — Мне тоже нелегко дается доверие, но я все-таки рискнула и открыла тебе все самые потаенные уголки своего сердца. Я рассказала тебе о самом чудовищном эпизоде в своей жизни, рассказала вещи, которые не рассказывала никому, даже Джейн. И как же ты мне ответил? — она снова сглотнула слезы. — Ты продолжал мне лгать о моей работе. Да и не только это. В твоей жизни есть столько вещей, о которых ты никогда не говоришь. Вместо этого ты даешь уклончивые ответы и меняешь тему.

— Так что, мне теперь вообще никаких мыслей не дозволено держать при себе? — Он скрестил руки на груди. — Вчера ты разозлилась, когда я потерял самообладание и чересчур откровенно высказал свое мнение о твоей семье. Неужели ты не понимаешь, почему я ранее избегал разговоров на эту тему?

— Я говорю не о каких-то мыслях, которые ты хочешь держать при себе. У нас с тобой существует слишком много необсуждаемых тем, потому что ты оградил себя стеной и не доверяешь мне до такой степени, чтобы впустить меня за эту стену. И мне кажется, я знаю, почему.

— Просвети меня. — Голос его был холоден, но глаза пылали.

— Я не собираюсь отказываться от своих вчерашних слов, когда сказала, что ты считаешь меня ниже себя. И не только меня — ты так относишься к большинству людей, не принадлежащих твоему узкому мирку. Разумеется, мои невоспитанные родичи только усугубляют ситуацию…

Он выпрямился.

— Лиззи, я не хотел…

— Нет, пожалуйста, дай мне закончить. Как я уже сказала, это относится не только ко мне. Ты настолько привык быть королем в своем мире, что все мы, остальные, автоматически оказываемся в задних рядах. Я не знаю, способен ли ты вообще на равные и доверительные отношения с женщиной.

— Ну, и как, скажи на милость, я могу оправдаться перед лицом такого огульного обвинения?

— Ну ладно, хорошо. Я приведу тебе пример. Вчера ты пришел сюда и стал настаивать на том, чтобы поговорить со мной. Я не один раз попросила тебя отложить этот разговор на потом — я всё ещё не могла прийти в себя после того, как узнала о том, что ты выкинул с моей работой. Но ты был готов к разговору, и поэтому решил, что мы будем разговаривать, и не важно, что я об этом думаю.

Уильям снова откинулся в кресле, обиженно надувшись.

— Я же не видел тебя целую неделю. Я думал, ты будешь так же рада увидеть меня, как и я был рад увидеть тебя.

Элизабет глубоко вздохнула, чтобы успокоиться. Он не понимал самого главного.

— И вот, мы поговорили — вернее, ты поговорил — обо всех решениях, которые ты принял касательно нашего будущего. Ты решил, когда мне следует переехать в Нью-Йорк. Ты уже собирался купить мне квартиру, причем в той части города, которую ты сам выбрал, исходя из того, чтобы тебе было удобно. Не знаю, успел ли ты заказать для меня свадебное платье, но это бы меня не удивило — возможно, ты поручил Соне решить и этот вопрос тоже. Ты все устроил в соответствии с собственными предпочтениями. А ты хоть раз задумался о том, чего мне хочется? Или это значения не имеет?

— Я думал, ты хочешь того же — чтобы мы были вместе. И мне было очевидно, какие шаги следует предпринять, чтобы этого добиться.

— Это лишь еще одно подтверждение того, о чем я говорю. Ты считаешь маловероятным, чтобы я могла предложить какие-то идеи и концепции, способные улучшить твои идеальные планы, так к чему спрашивать? Именно к этому ты и привык: ты командуешь парадом, не беря при этом в рассмотрение желания и потребности других людей.

— А как же твой именинный ужин? — Голос его звучал жалобно, почти по-детски обиженно. — Я весь вечер выстроил на основании того, что ты любишь и чего не любишь. Но, по-видимому, для тебя это не в счет.

— Для меня это очень много значит, — сказала она, немного смягчившись. — Иногда ты бываешь самым милым, самым внимательным мужчиной, которого я когда-либо встречала. И мне это очень нравится в тебе. Но все-таки, в большинстве случаев ты всё выворачиваешь по-своему. Иногда я этому сопротивляюсь, но, как правило, ничего не имею против, если речь идет о каких-нибудь мелочах. Но когда ты начинаешь устраивать мою жизнь, не спросив у меня разрешения — и даже не ставишь меня в известность об этом, как в случае с моей работой, — для меня это серьезная проблема, и я не уверена, что мы сможем ее разрешить.

Он вздохнул, и по его напрягшемуся лицу она поняла, что он едва сдерживает раздражение.

— Когда ты так об этом говоришь, всё выглядит гораздо хуже, чем есть на самом деле. Возможно, я действовал несколько импульсивно, но это ведь только потому, что я хотел, чтобы мы были вместе.

Она покачала головой.

— Ты занимался со мной любовью, но при этом ты по-прежнему отгораживаешь от меня стенами уголки своего сердца и души и не позволяешь мне проникнуть за эти стены. Ты утверждаешь, что уважаешь меня, но при этом, когда говоришь о приезде моей семьи в Нью-Йорк, то исключаешь из неё нежелательные для тебя элементы. По-видимому, ты считаешь, что моя карьера — это нечто, что можно вывернуть наизнанку по твоему капризу. А мне не интересно быть пешкой под названием миссис Уильям Дарси, которую ты мог бы поставить туда, куда тебе хочется. — Она прикусила губу, пытаясь усмирить бешено колотящееся сердце.

— Но это же абсурд, Лиззи. Я о тебе думаю вовсе не так. Как ты можешь такое говорить?

— Я хочу быть равным партнером для того мужчины, за которого соберусь выйти замуж, а ты на это, как мне кажется, не способен — во всяком случае, по отношению ко мне. Может быть, отношения партнерства возможны для тебя с какой-нибудь женщиной твоего круга, которую ты уважаешь.

— Но я уважаю тебя, Лиззи. Не понимаю, почему ты с таким упорством отказываешься в это верить. — Целая гамма эмоций отражалась на его лице, но преобладало над ними недоумение. — Только из-за того, что вчера я сказал вещи, которые не стоило говорить…

— Всё намного сложнее, — она закусила губу, борясь со слезами. — Может быть, в твоей табели о рангах я стою выше, чем мои сестры и родители, но, тем не менее, я всё равно для тебя человек второго класса.

— Что я могу сказать, чтобы доказать, что ты ошибаешься?

Она покачала головой.

— Твои действия нейтрализуют всё, что ты можешь сказать. Как бы тебе понравилось, если бы кто-то, не посоветовавшись с тобой, решал за тебя, где тебе жить, или велел тебе перестать гастролировать, чтобы ты всегда был под рукой? Что бы ты сказал, если бы кто-то за твоей спиной выкупал билеты на твои концерты и даже выплачивал тебе гонорар, превращая тебя тем самым в ни на что не годного иждивенца? Ты бы не потерпел такого к себе отношения. Ты бы потребовал большего уважения к себе. Но при этом именно так ты поступил со мной, с женщиной, которую, по твоим словам, ты любишь.

— Я… — Уильям уставился на неё, раскрыв рот от изумления. Затем он наклонился вперёд, запустив руки в волосы.

— И это мы еще не говорили обо всех несчастьях, которые ты причинил Джейн, поскольку к ней ты тоже не питаешь и малой толики уважения. — Элизабет больше не могла сдерживаться, и из глаз ее брызнули слезы. — Разрыв с Чарльзом разбил ей сердце. Она очень мужественная, поэтому по ней этого не скажешь, но мне так больно смотреть, как она пытается вновь наладить свою жизнь. И теперь я узнаю, что причиной этого стал человек, которого я любила и которому доверяла…

— Я лишь хотел защитить Чарльза.

— Но на каком основании ты сделал вывод о том, что он нуждается в защите? Она всегда относилась к тебе с уважением и доброжелательностью. И как же ты ей отплатил? Ты смотрел на неё сверху вниз, с того самого момента, когда впервые увидел ее в аэропорту, еще даже ничего не успев о ней узнать.

Уильям дёрнулся, но ничего не ответил.

— И какое из этого можно сделать заключение о твоем мнении обо мне? — Ком, стоявший в горле Элизабет, стал еще тяжелее, и она крепко сжала ладони вместе. — Ты знаешь, как я восхищаюсь Джейн, как много она для меня значит. А я ведь знаю её лучше, чем кто-либо другой. Значит, надо так понимать, ты считаешь, что я способна восхищаться коварной стервой, которая притворяется, что любит мужчину, чтобы заграбастать его денежки.

— Она твоя сестра. От тебя трудно было бы ждать объективности.

— Ты так ошибаешься насчет неё. — Элизабет отерла слезы со щек. — Но ты не в состоянии в это поверить, потому что ты же всегда прав.

— Лиззи, почему ты так упорно выставляешь всё хуже, чем оно было на самом деле? Я признаю, что был неправ, но мы можем это исправить. Я не понимаю, почему ты хочешь пустить все на самотек.

— Почему я хочу этого? Ты думаешь, я этого хочу? Ты думаешь, я сижу здесь, безуспешно пытаясь сдержать слёзы, потому что я этого хочу? Я люблю тебя, и то время, что мы были вместе, очень много для меня значит. Я надеялась, что, возможно… — Она прерывисто вздохнула и продолжила дрожащим голосом: — Но я тебе не доверяю. Больше не доверяю. И я не могу быть с тобой — по крайней мере, не сейчас… может быть, никогда. — Последние слова она произнесла едва слышным шепотом.

— Не говори так, — Уильям потянулся к ней и сжал ее руки. — Я люблю тебя. Скажи мне, что я могу сделать, чтобы всё исправить, и я это сделаю. Всё, что угодно.

— Ты серьёзно? — Она испытующе заглянула ему в глаза.

— Конечно. — В его глазах читалась душераздирающая смесь смущения, раскаяния и нежности. — Ты всё для меня значишь, не важно, веришь ты этому или нет. И чтобы доказать это, я сделаю всё, о чем бы ты ни попросила.

— Тогда давай сделаем перерыв в наших отношениях. Мне нужно побыть одной.

Он резко втянул в себя воздух.

— Что?

— Я не имею в виду — навсегда… по крайней мере, не обязательно навсегда. Но сейчас я в полном душевном смятении, и сердце мое разбито, и мне нужно время, чтобы всё это обдумать. Я люблю тебя, но не знаю, смогу ли я расстаться с такой огромной частью своей личности, которую мне необходимо принести в жертву, чтобы остаться с тобой. А ты будешь искушать меня, торопить с принятием решения, и каждый раз, взглянув на тебя или услышав твой голос, я буду вспоминать тепло твоих объятий… — Она покачала головой. — Мне нужны тишина, и покой, и одиночество. Ты можешь сделать это для меня?

Он отрицательно мотнул головой.

— Всё, что угодно, но только не это. Я не могу уйти от тебя и жить одной лишь надеждой, что ты сама найдешь дорогу назад.

— Другими словами, то, чего я хочу, не имеет значения, потому что ты хочешь другого.

Глаза его были полны боли.

— По-моему, ты не понимаешь, о чем просишь меня. Это для меня не прихоть — это жизненная необходимость. Ты нужна мне.

— Но я не могу быть с тобой. Во всяком случае, сейчас. — Она встала на ноги, прошла на другой конец комнаты, достала из сумочки маленькую бархатную коробочку с обручальным кольцом и положила ее на обеденный стол. — Думаю, я достаточно аргументированно объяснила, почему не могу это принять.

Он тоже встал, с опаской наблюдая за ней, и, наконец, тоже подошёл к столу. Он не отрывал глаз от коробочки, но не притронулся к ней.

— Прости, я сейчас вернусь, — сказала она. — Мне нужно взять одну вещь.

Зайдя в спальню, она взяла с комода изумрудный кулон. Слеза разбилась о сверкающий зеленый камень, покоящийся в ее ладони, и она потеряла счет времени, глядя на него. Наконец, крепко сжав подвеску, она вернулась в гостиную. Коробочки с кольцом на столе уже не было.

Она протянула ему кулон.

— Это я тоже должна вернуть. Шарли сказала мне, что он очень дорогой, и учитывая… всё произошедшее, мне кажется, нехорошо будет, если я оставлю его себе. Может быть, потом, если… — слезы, вставшие комом в горле, помешали ей договорить.

Он покачал головой, неуклюже держа руки по швам.

— Нет. Он твой.

— Но…

— Для меня это безнадежная ситуация. Если я откажусь оставить тебя в покое, ты сочтешь это доказательством того, что я не уважаю тебя и твои желания. Но сделать то, о чем ты просишь… — Он вздохнул и уставился в пол.

При виде его опущенных плеч и подавленного выражения лица Элизабет дрогнула. Но она не успела ничего сказать — Уильям расправил плечи и продолжал более сильным голосом:

— Но если это докажет, что я готов поставить твои желания выше своих собственных, то игра стоит свеч. Поэтому я готов подчиниться твоему требованию. Я не стану искать встречи с тобой до своего отъезда из города и не буду звонить тебе из Австралии. Сумею ли я сохранить самообладание и дальше, я загадывать не могу. Что же касается кулона, то он твой и останется здесь, с тобой… так же, как и моё сердце.

Ее глаза вновь наполнились слезами.

— Я правда люблю тебя. Но одной любви бывает недостаточно.

Он направился к двери, оправляя на себе фрак, и произнес хриплым от переполнявших его чувств голосом.

— Я ухожу прямо сейчас, потому что боюсь, что иначе потеряю решимость и не смогу заставить себя это сделать. Пока я буду в поездке, ты сможешь связаться со мной в любое время через Соню. У тебя есть ее номер?

Она кивнула, боясь, что голос подведет ее, если она попытается что-то сказать. У дверей он обернулся, притянул ее к себе и страстно, жадно поцеловал. Ее тело откликнулось на жар его объятий, и она прильнула к нему, ероша его волосы и отвечая на поцелуй. Он поднял голову и, взяв в руки ее лицо, всмотрелся в него сквозь слезы, застилавшие ему глаза, как будто пытался запомнить все малейшие черты ее внешности.

— Я люблю тебя, — прошептал он, снова целуя ее. — Никогда об этом не забывай.

И вышел прочь.

divider

Лифт здесь никогда не отличался особенной суетливостью, но сегодня Уильяму казалось, что он никогда не доберется до верхнего этажа. Впрочем, торопиться ему было незачем. В пентхаусе его ничего не ждало — ни теплая встреча, ни нежные объятия, ни любящая улыбка. Ничего.

Он вышел из лифта и вошел в свои пустые владения. Тишина тяжело висела в воздухе, и единственным звуком, отдававшимся в квартире эхом, были его шаги по мраморному полу. Его взгляд упал на вазу с красными розами, поставленную здесь миссис Хилл по его указанию. Их густой аромат наполнил его ноздри, и ему стало трудно дышать.

Быстрыми шагами он прошёл по узкому коридору, на ходу срывая белый галстук-бабочку, с трудом пытаясь впустить воздух в легкие. Оказавшись в гардеробной, он глубоко вздохнул, благодарный судьбе за прохладный воздух, не тронутый и намёком на розовый аромат. Как только дыхание пришло в норму, он стянул фрак и жилет и аккуратно повесил их на плечики. Миссис Хилл успеет снести их в чистку до его отъезда в Австралию во вторник вечером.

Во вторник вечером. Но я не могу оставаться здесь один еще целых три дня. Я сойду с ума. Он отложил отъезд в Австралию до последнего момента, к большому неудовольствию администрации филармонии, чтобы максимально продлить свое пребывание в компании Элизабет. Нужно, чтобы Соня взяла билеты на более ранний рейс — может быть, даже на завтрашний вечер. Мне будет легче там, где меня не будут повсюду подстерегать напоминания о Лиззи. Как будто мне нужны напоминания.

Сняв брюки, он вспомнил о коробочке с кольцом, оставшейся в кармане. Он вынул ее и отставил в сторону, после чего аккуратно сложил и повесил брюки. Закончив раздеваться, он завернулся в шелковый халат, тот самый, который надевала Элизабет в тот вечер, когда рассказала ему о Майкле. Уильям спрятал его от миссис Хилл, чтобы она его не постирала, и до сих пор ощущал еле заметный жасминовый аромат духов Элизабет. А может быть, это была лишь игра его воображения. Так или иначе, но ноздри его уловили еле слышный след присущего ей аромата, и ему немного полегчало.

Прежде чем выйти из гардеробной, Уильям взглянул на коробочку с кольцом. Он потянулся к ней, но тут же отдернул руку, выругав себя. Не трогай его. Тебе сейчас только и не хватало дополнительной дозы страдания. Даже не открывая коробочки, он видел сверкающий бриллиант таким, каким представлял его — на левой руке Элизабет, провозглашающим всему миру, что она принадлежит ему.

На столе в библиотеке он нашел свою книгу, наполовину опустошенную бутылку коньяка и пустой пузатый бокал — молчаливых свидетелей его бессонной ночи с пятницы на субботу. По-видимому, сегодня все это снова ему понадобится… и снова, и снова.

Не так давно в библиотеке не было так уж одиноко. Из кресла по другую сторону камина ему сияла пара изумрудно-зеленых глаз. Прелестный голос наполнял комнату, озвучивая газетную заметку или какую-нибудь историю, которая с ней приключилась днем. Теплые нежные губы скользили по его щеке, когда она, уютно устроившись, сидела у него на коленях, зарываясь руками в его волосы. Он надеялся, что сможет сберечь все это счастье до конца своей жизни — он так близко подошел к этому, но теперь снова остался один.

Он изо всех сил пытался углубиться в книгу, но, когда взглянул на часы, оказалось, что прошло уже 20 минут, а он даже не перевернул страницу. Его манил рояль в гостиной, готовый пролить на израненное сердце бальзам музыки, но стоило ему сесть за инструмент, как он понял, что ничего не выйдет. Он мог играть хоть до мозолей на пальцах, но ничто не поможет ему утишить боль, которой отзывались в душе слова Элизабет: «Я тебе больше не доверяю… Я не смогу быть с тобой — по крайней мере, не сейчас… может быть, никогда».

Снова вздохнув, он вернулся в библиотеку, и взгляд его упал на диск DVD, лежащий рядом с телевизором. Это был мюзикл «На юге Тихого океана», подарок Элизабет на день рождения от Сони. Он забыл захватить его, когда отвозил Элизабет домой остальные подарки. Видимо, его нашла миссис Хилл и решила, что его место — здесь.

South Pacific title lineЛиззи сказала, что мне стоит как-нибудь его посмотреть. Я не могу читать, не могу играть… может быть, как раз сейчас и можно его посмотреть. Уж лучше это, чем сидеть здесь и ронять слезы в бокал с коньяком. Он вставил диск в плейер и упал в кресло. Несколько раз наугад потыкав в кнопки на пульте и победив появившееся на экране меню, он, наконец, добился того, что начала звучать увертюра к мюзиклу. Он устроился в кресле поудобнее, закинул босые ноги на оттоманку и налил себе коньяку.

South Pacific - Bali Ha'i Два часа спустя он сидел в точно такой же позе, а на столе рядом с ним стоял уже третий, почти до конца опустошенный, бокал с коньяком. Он даже удивился тому, как его захватил сюжет фильма, хотя пристрастие режиссера к цветным фильтрам его несколько раздражало. К середине настрой фильма стал более мрачным, поскольку две пары влюбленных столкнулись с ими самими созданными препятствиями, но до этого момента легкая тональность повествования дарила ему приятное отвлечение от его бед. Теперь же его проблемы вновь устремились вперед, чтобы занять главенствующее положение в его уме, и он обнаружил, что отождествляет себя с двумя мужчинами, стоявшими в темноте у тропической лагуны и подводившими итог своим разбитым надеждам на любовь.

>South Pacific - de Becque and Cable Бокал в руке Уильяма замер на полпути к губам, когда Эмиль де Бек, французский плантатор, произнес эти простые, но такие прочувствованные слова: «Когда всё, что тебе дорого, находится рядом, то другого места тебе не надо. Когда же всё, что тебе дорого, отнято у тебя, то ты нигде не найдешь себе места». Затем де Бек начал петь, и слезы защипали глаза Уильяма, когда он вслушался в слова песни**, которые были написаны, казалось, специально для него.

Когда песня закончилась, Уильям поставил бокал на стол и нажал на «стоп».

— Лиззи, — прошептал он, наклоняясь вперед и роняя голову на руки.

divider

— Ты хочешь полететь в Австралию другим рейсом? — переспросила Соня, качая головой. Было неясно, зачем она вообще тратит силы и время на то, чтобы заказывать билеты для Уильяма заранее — в последнее время он приобрел привычку менять планы в последний момент. Перед его нынешней поездкой в Сан-Франциско она меняла билеты три раза, и путешествие в Австралию, похоже, уже пошло по той же дорожке.

Travelocity screen — Да. Я хотел бы уехать завтра как можно раньше. — Голос Уильяма был слабым и утомленным. Она удивилась, что он позвонил ей так рано — во всяком случае, в Сан-Франциско было еще раннее утро — в воскресенье.

— Подожди секунду. — Зажав телефонную трубку плечом, она открыла ноутбук, зашла на сайт заказа билетов и быстро ввела параметры для поиска подходящего рейса. — Так я и думала. Без пересадки можно улететь только ночным рейсом. Есть один самолет утром, но тебе придется пересаживаться в Гонолулу.

— Тогда сегодня вечером. Так даже лучше.

— Сегодня? — Она возмущенно воззрилась на телефонную трубку. — Сперва мы разругались с представителями Сиднея из-за твоих планов прибыть в последнюю минуту, а теперь ты решил прилететь раньше, чем нужно?

— Я бы предпочел оказаться там пораньше. Я не считаю себя обязанным обосновывать своё решение.

— А как же Элизабет? Ты этого не говорил, но очевидно было, что ты пытался выгадать пару лишних дней, чтобы провести их с ней.

Ее слова были встречены молчанием, и Соня забеспокоилась.

— Что случилось? И не говори «ничего», потому что я слишком хорошо тебя знаю.

— Ничего, что мне хотелось бы обсуждать.

— Значит, всё-таки что-то не так. — Пораженческая нотка, которую она расслышала в его голосе, явно не была плодом ее воображения. В последнее время для него существовал только один возможный источник подобного эмоционального состояния. — Что-то произошло между тобой и Элизабет.

— Я не хочу об этом говорить.

Посторонний человек или обычный светский знакомый приняли бы его сопротивление за чистую монету и сменили тему, но Соня слишком хорошо знала своего хозяина. Он уже дважды неявно признал, что проблема существует. У такого закрытого человека, как Уильям, это было равнозначно крику о помощи. У нее зародилось некоторое подозрение, и она решила, что прямой вопрос поможет ей извлечь максимум информации.

— Элизабет отклонила твое предложение руки и сердца?

— Что ты сказала? — Его голос разбрызгивал льдинки, которые долетали даже на разделявшее их расстояние в три тысячи миль.

Ну да, согласна, пожалуй, это было чересчур прямо.

— Простите, босс. Я понимаю, что влезаю не в свое дело, но я знаю о кольце с бриллиантом.

— Как ты о нем узнала?

— В пятницу утром позвонил ювелир и спросил, куда послать запасную копию страхового свидетельства. Он упомянул, что речь идет о кольце с бриллиантом, вот я и решила, что ты собираешься сделать предложение. Ну и как, сделал?

— Да… в пятницу.

По его подавленному тону нетрудно было догадаться, каким был ответ Элизабет, но Соня сочла за лучшее все же уточнить.

— И она тебе отказала?

— Да.

— Сочувствую, Уильям. Это странно — у меня было впечатление, что она так сильно тебя любит.

— Я сам всё испортил. Я потерял ее.

Соня не считала себя особенно добросердечной, но слышать такую бездну страдания в его голосе было просто физически больно.

— Расскажи, что стряслось.

Помолчав, он ответил:

— Я бы предпочел не вдаваться в детали.

— Нет, серьёзно, если ты всё это проговоришь, тебе, возможно, полегчает.

— Вряд ли что-либо сможет мне помочь. Мне придется научиться жить с последствиями моих действий и надеяться, что…

Она ждала окончания его предложения, но он замолчал.

— Ясно, — сказала она. — Но если ты передумаешь…

— Я тебе позвоню. Спасибо за заботу. Серьёзно. И я знаю, что могу тебе доверять, — ты не расскажешь остальным.

— Разумеется. Но разве мы не должны сообщить твоей бабушке, что Элизабет не приедет на День Благодарения?

Уильям издал тихий, страдальческий стон.

— Я сам ей скажу, но… не сейчас.

— Еще раз повторюсь, я очень тебе сочувствую. Как бы я хотела хоть чем-нибудь тебе помочь.

— Помоги мне улететь отсюда как можно скорее, — в его голосе явственно слышалось отчаяние.

— Конечно. Я немедленно этим займусь.

— Может быть, даже и лучше, что ты об этом узнала. Я не питаю особенных надежд на улучшение ситуации, но если Лиззи захочет связаться со мной во время гастролей, она будет звонить тебе. И если она позвонит…

— Я выслежу тебя, где бы ты ни был, обещаю. Если нужно будет, я отправлю на твои поиски Данди по прозвищу Крокодил.

— Ты хороший друг, Соня. Я слишком редко тебе об этом говорю.

— Да, отличный друг, и, заметь, по сходной цене. — Этим замечанием она хотела разрядить атмосферу, но потом побоялась, что в его нынешнем состоянии он может ее неправильно понять, и добавила: — Я шучу. Знаешь, ты же для меня как младший брат, с той лишь разницей, что мне приходится тебе подчиняться.

— Наверное, в Уставе Старших Сестер есть отдельный закон, запрещающий это.

Она хихикнула. Приятно было услышать в его голосе ироническую нотку.

— Если Элизабет Беннет не понимает, какой ты потрясающий парень, значит, она тебя не заслуживает.

— Спасибо.

— Ну ладно, я начну заниматься билетами. Найти за такое короткое время место первого класса будет не так-то просто, и потом, мне нужно еще позвонить в твой отель и предупредить, что твой номер должен быть готов раньше, чем ожидалось. Я перезвоню тебе, как только закончу.

— Спасибо, Соня.

Она повесила трубку и покачала головой. Жаль, что у них не сложилось. Ей казалось, что Элизабет как нельзя лучше подходит Уильяму — она могла обеспечить тепло и поддержку, когда этого требовала его чувствительная натура, но при этом способна была противостоять ему, когда заявляла о себе властная сторона его личности. Подобное равновесие поддерживать было очень не просто, что было слишком хорошо известно Соне по собственному опыту.

Ну, ладно. Может быть, они сумеют во всем разобраться. А мне, между тем, пора заниматься поиском билетов. Она открыла на экране ноутбука документ, в котором содержалась вся информация, относившаяся к поездке Уильяма, и приступила к работе.

divider

Джейн Беннет сидела на кухне одна и перекусывала бутербродами и фруктами. Никаких особенных событий в этот воскресный день у нее не предвиделось, и она планировала провести его в изучении кипы документов, которые принесла домой с работы. Она откусила от яблока, поморщилась, потому что оно оказалось чересчур кислым, и вытащила из стопки бумаг стенограмму показаний свидетеля.

Но сосредоточиться на работе было трудно. Ей никак не удавалось выбросить из головы сообщение, поступившее на автоответчик нынче утром, пока она бегала, и порядочно взволновавшее ее.

Она вздрогнула, когда раздался телефонный звонок, и поспешила поднять трубку.

— Алло?

— Джейн? Это Уильям Дарси.

Это был не тот голос, который она надеялась услышать, но она все равно тепло приветствовала его:

— Привет, Уильям. Как дела?

— Я рад, что к телефону подошла именно ты. Лиззи дома?

Она помедлила.

— Нет, она в консерватории.

— Так даже лучше. Я сегодня улетаю в Австралию, а она оставила кое-какие вещи у меня в пентхаусе. Я хотел бы их завезти, если можно.

— Ну, конечно. Я буду дома весь день — заезжай в любое время.

— Спасибо. Я буду через полчаса.

Haagen-Dazs ice cream container Когда Джейн вчера вернулась домой со свидания, она обнаружила Элизабет на диване, свернувшуюся под пушистым пледом; подушка у нее под головой промокла от слез, а на кофейном столике стояло пустое ведерко из-под мороженого. Усевшись на диван так, что голова Элизабет оказалась у нее на коленях, Джейн гладила сестренку по голове, выслушивая подробности последнего визита Уильяма. Напоив ее горячим чаем и утешив, насколько это было возможно, в конце концов, около двух часов ночи она уложила Элизабет в постель.

Нынешним утром Элизабет была спокойной, но какой-то подавленной. Вчерашние слезы приглушили блеск, которым обычно сияли ее глаза, она была тихой и печальной, в противоположность своему обычному энергичному состоянию. Джейн поддержала план сестры помочь с дневным представлением «На юге Тихого океана» в надежде, что атмосфера радостной суеты, царящей за сценой, поможет ей обрести душевное равновесие.

Уильям приехал через тридцать минут, как и обещал. Выглядел он, как всегда, исключительно опрятно, но в темных глазах его читалось страдание и лоб перерезали морщины усталости и тревоги.

— Это вещи Лиззи, — сказал он надтреснутым голосом и протянул Джейн щетку для волос и диск «На юге Тихого океана». — Спасибо, что позволила мне это завезти. Я больше не стану тебя отвлекать.

Джейн взяла у него вещи и положила их на обеденный стол.

— Может быть, зайдешь выпить чашечку кофе?

— Спасибо, ты очень любезна, но я лучше пойду. Не хочу тебе мешать.

Несмотря на слова, в его лице и позе была какая-то нерешительность, которая подсказала ей, что ему не хочется уходить. Она приняла шутливый тон.

— Если ты не зайдешь, я останусь здесь совсем одна перед лицом целой стопки юридических документов. Неужели ты не спасешь меня от участи, которая страшнее, чем смерть?

Он почти что улыбнулся.

— Ну, если я точно тебе не помешаю…

— Конечно, нет. Проходи в гостиную и чувствуй себя, как дома. Черный без кофеина, правильно?

Он кивнул:

— Спасибо.

mug decorated with piano keys Пока кофе заваривался, Джейн поскребла по сусекам в поисках какой-нибудь закуски и выложила на тарелку немного фруктов, сыра и крекеров. Вскоре она вернулась в гостиную с подносом, на котором стояли тарелка и две кружки с кофе.

— А вот и кофе. И я подумала, что ты не откажешься от… — слова замерли у нее в горле, когда она увидела, что он стоит у книжного шкафа, держа в руках фотографию.

Он не сводил со снимка подозрительно блестящих глаз.

— В тот вечер она была такой красивой. Я никогда в жизни не видел ничего более прекрасного.

Джейн сделала этот снимок в тот вечер, когда Элизабет праздновала свой день рождения в пентхаусе. На фотографии Уильям и Элизабет счастливо улыбались друг другу, окруженные почти что видимым ореолом искрящейся радости.

— Прости, — сказала Джейн, ставя поднос на стол и беря остальные фотографии, лежавшие на книжной полке. — Я оставила их на виду, чтобы Лиззи не забыла отдать их тебе в пятницу. Вчера меня почти весь день не было дома, и я не успела их убрать.

Он все еще не мог оторвать взгляда от фотографии.

— Можно, я возьму ее себе?

— Конечно. Если хочешь, можешь взять и еще одну, там вы тоже хорошо получились. — Она протянула ему фотографию, на которой они были запечатлены в более формальной позе.

Он быстро взглянул на нее и покачал головой, вернувшись взглядом к фотографии, которую все еще бережно держал в ладонях.

— Нет, только эту. Вот моя Лиззи. — Большим пальцем он утер слезинку и судорожно вздохнул; этот вздох проник Джейн прямо в сердце. Затем он, наконец, оторвался от созерцания фотографии. — Спасибо, что предложила кофе, но я, наверное, лучше пойду.

— Постой, — она положила руку ему на плечо. — Ты обедал?

Он нахмурился.

— Нет, но я не хочу есть.

— Мне кажется, что ты не очень хорошо заботишься о себе, когда… тебя отвлекают другие дела. Когда ты ел в последний раз?

— Вчера перед концертом мне в гримерку принесли блюдо с фруктами.

— А перед тем?

Он поджал губы и секунду помолчал.

— Кажется, в пятницу, когда обедал в самолете. Я с тех пор как-то не особенно хотел есть.

Ее подозрения оправдались.

— Давай-ка я тебе что-нибудь приготовлю.

— Спасибо, но я и так слишком навязчиво себя веду. И кроме того, Лиззи рассердится на нас обоих, если, вернувшись домой, обнаружит здесь меня.

— Тогда мы позаботимся о том, чтобы ты ушел задолго до ее прихода. И кроме того, она еще сильнее расстроится, если услышит, что ты за собой не следишь. Ты же знаешь, как она волнуется о твоем здоровье.

— Да. — Его взгляд смягчился. — Думаю, ты права — мне нужно перекусить. Но я не хочу тебя беспокоить. Я зайду в закусочную по дороге домой.

— Не глупи. Какое тут может быть беспокойство. — Она снова взяла поднос и отвела Уильяма в гостиную. — Пей пока кофе и можешь поесть фруктов и сыр, а я приготовлю тебе обед.

— Наверное, я… — Он улыбнулся (хоть и вымученная, но все же это была улыбка) и кивнул. — Спасибо. Мне очень приятно.

Джейн предложила ему несколько вариантов обеда, основываясь на содержимом холодильника и кладовки, и Уильям попросил сэндвич с индейкой. Когда через несколько минут она принесла еду, он сидел в кресле рядом с диваном, все еще любуясь фотографией.

— Это был лучший вечер в моей жизни, — сказал он негромко.

Она протянула ему тарелку.

— Лиззи говорит то же самое.

Улыбки печальнее, чем та, что появилась у него на губах, Джейн еще не видела.

— Хоть в чем-то мы с ней сходимся.

— Вы сходитесь не только в этом, — сказала она, усаживаясь на диван. — Она очень любит тебя.

— Но этого недостаточно, по крайней мере, мне так сказали. Она мне больше не верит.

— Уильям, почему ты не рассказал ей про работу?

— Я знал, что она рассердится, и боялся потерять ее. Я понимал, что рано или поздно придется ей рассказать, но думал, что чем сильнее она ко мне привяжется, тем легче мне будет ей объяснить, почему я это сделал.

— И в результате ты дождался того, что она узнала об этом от другого человека. Поэтому теперь, хотя ты искренне раскаиваешься, ей, возможно, кажется, что ты лишь делаешь вид, что тебе стыдно, потому что тебя разоблачили.

Он поморщился и поставил тарелку на стол.

— Знаешь, мне что-то расхотелось есть.

— Прости, я не хотела быть такой резкой.

— Нет, я сам хотел бы понять в точности, какие чувства она испытывает. Если только еще не поздно для этого. Неужели я потерял ее навсегда? — Его пристальный взгляд впился в глаза Джейн.

— Я так не думаю, — сказала она теплым, полным сочувствия голосом. — Лиззи сейчас очень расстроена, но ее рана еще совсем свежая. Ты ведь понимаешь, надеюсь, почему это стало для нее таким ударом?

— Я понимаю, что теперь ей труднее стало мне доверять, и она думает, что я ее не уважаю, хотя это не так. Но я не понимаю, почему она настаивает на том, чтобы справляться с этой ситуацией в одиночку, и не позволяет мне загладить свою вину.

Перед Джейн встала дилемма. Конечно, она не имела права рассказывать Уильяму то, что Элизабет говорила ей с глазу на глаз. Но я ведь могу поделиться с ним выводами, к которым пришла самостоятельно? К тому же, если я в общих чертах обрисую ему ситуацию, возможно, это поможет их отношениям в будущем. Она приняла решение и заговорила.

— Сперва меня тоже это удивило, учитывая то, как сильно она тебя любит. Я понимаю, что она тебе кажется сейчас абсолютно несгибаемой, даже холодной. Но я думаю, что все это далось ей так тяжело по двум причинам. Во-первых, ей изначально было очень сложно поверить в то, что ты можешь относиться к ней всерьёз. И то, что ты говорил о ее воспитании и о нашей семье, прозвучало для нее вдвое обиднее, потому что у нее самой были похожие мысли.

Он покраснел.

— Позволь мне принести извинения за то, что я тогда наговорил. Я был расстроен и говорил, не подумав.

Джейн улыбнулась.

— Я понимаю. Она сказала, что тоже в ответ наговорила гадостей о твоей семье. Но ты понимаешь, о чем я говорю? Она очень долго не могла до конца поверить в то, что мужчина твоего уровня может питать к ней серьёзное чувство. Так что сейчас любой признак того, что ты считаешь ее неподходящей для себя партией — как, например, когда ты сказал о том, что твоя бабушка поможет ей стать светской дамой, — лишь подпитывает остатки этой неуверенности в себе.

Уильям потер лоб.

— Но я хотел, наоборот, придать ей уверенности, ободрить.

— Я это понимаю. Но у Лиззи создалось впечатление, что твоя бабушка не рада ее присутствию в твоей жизни.

Он нахмурился, но ничего не ответил и потянулся за сэндвичем.

— Ты сказала, что есть еще и вторая причина.

— Майкл.

У Уильяма сжались зубы.

— Подонок. Надо было мне зайти к нему за стойку и избить в кровь.

Джейн непонимающе уставилась на него.

— О чем ты говоришь?

— Я видел его, — ответил он напряженно. — Соня выяснила, где он работает, и в прошлый четверг вечером я отправился туда. Некоторое время посмотрел, как он отпускает напитки, а потом ушел. Сам не знаю, зачем меня туда понесло. — Он так крепко сжал сэндвич, что на булке остались вмятины от пальцев. — Наверное, хотел осуществить возмездие, но… — он уставился на ковер, и губы его сжались в тонкую линию.

— Ты рассказывал об этом Лиззи?

Он покачал головой.

— Мной овладела какая-то дурацкая идея, что если я его накажу, то она будет в безопасности, когда вернется в Нью-Йорк.

Она мягко улыбнулась.

— Ты так хочешь оберегать её.

— Больше всего на свете. Я поклялся себе, что никто больше никогда не сделает ей больно… — Он вздохнул и закрыл глаза. Когда он открыл их, они были полны раскаяния. — Кроме меня самого.

— Это очень трогательно, что ты так стремишься защищать её, Уильям, но, по-моему, ты всё-таки немного перегибаешь палку. Она взрослый человек, и естественно, она хочет сама принимать решения. Очень легко перейти тонкую грань между тем, когда ты защищаешь человека и когда начинаешь управлять его жизнью.

— Теперь понятно, почему ты такой хороший юрист, — проворчал он. — У тебя безупречная логика. — Он откусил большой кусок сэндвича.

Она улыбнулась.

— Ты говоришь прямо как Лиззи. Иногда она ужасно злится, когда я начинаю раскладывать по полочкам.

— Я в большинстве областей своей жизни руководствуюсь логикой, но в том, что касается Лиззи… — он покачал головой. — Мой мозг просто отказывается нормально функционировать.

— И этим вы тоже похожи друг на друга. Когда на Лиззи обрушиваются сильные эмоции, то сердце у нее берет верх над головой. Видимо, у тебя та же история?

Он кивнул с грустной полуулыбкой и откусил еще кусок сэндвича.

Джейн подвела их разговор к самому важному для нее моменту.

— Ты помнишь, как тяжело поначалу было Лиззи тебе довериться — из-за того, что у нее тогда произошло с Майклом. Так представь себе, каково ей было после того, как она полностью отбросила все преграды, которые существовали между вами, узнать, что ты много месяцев обманывал ее насчет работы. И, насколько я поняла, она обиделась еще на что-то — она, правда, не сказала мне, на что именно.

Уильям поморщился.

— Ох. Тогда всё понятно…

— Ты о чем?

Он помотал головой и посмотрел в сторону.

— Это неважно.

— Она только сказала, что это еще хуже, чем то, что ты учудил с ее работой. Я не прошу, чтобы ты мне рассказал, в чем дело, — даже, наверное, лучше, чтобы не рассказывал, раз уж она предпочла оставить это при себе.

Он, казалось, вздохнул с облегчением.

— Я согласен.

— Я думаю, именно поэтому она сейчас ушла в себя. Может быть, мне не следует тебе об этом говорить, но она снова начала видеть кошмары про Майкла.

— О, нет. — Лицо Уильяма исказила боль. — Я и помыслить не мог… неудивительно, что она не хочет меня видеть.

— Она сказала мне, что попросила тебя пока что не искать с ней встречи и не звонить ей, дать ей время разобраться в чувствах.

— Я сказал, что исполню любое ее желание, но на самом деле не знаю, хватит ли у меня выдержки. Возможно, ей требуется какое-то время побыть одной, но она нужна мне. И если у меня не будет возможности объясниться в своих действиях, хотя бы по телефону, она может вообще от меня ускользнуть, и я ее потеряю. Я не могу этого допустить.

Джейн улыбнулась самой себе. Уильям явно не привык терять контроль ни над одной из граней своей жизни.

— Я понимаю, что тебя тревожит, но мне кажется, что для тебя наилучший шанс сохранить ваши отношения — это сделать то, о чем она просит. Когда Лиззи чувствует, что ее загнали в угол, она роет окопы и защищается зубами и когтями. Если ты предоставишь ей чуть больше свободы, она сможет взглянуть на ситуацию более отстраненно.

— Но что, если она забудет меня или решит, что без меня ей только лучше?

— А ты мог бы ее забыть? — спросила Джейн с проницательной улыбкой.

— Никогда.

— Тогда можешь быть уверен, что и она тебя не забудет. Ты очень важен для нее — пожалуйста, помни об этом.

— Постараюсь.

Джейн помедлила. Следующая часть беседы будет непростой — она боялась показаться бестактной, но в то же время хотела донести до него свою мысль.

— Я хотела еще кое о чем тебе сказать, но, возможно, тебе это покажется бесцеремонным.

— Нет, прошу тебя, продолжай, — и он сделал приглашающий жест, перевернув руки ладонями вверх. — Ты же знаешь Лиззи, как никто другой, я был бы дураком, если бы пренебрег твоим советом.

— Ну, хорошо. Я думаю, что для тебя эта временная разлука тоже не будет бесполезной: ты можешь использовать это время для того, чтобы подумать, насколько ты готов измениться, чтобы укрепить отношения с ней.

— Другими словами, ты говоришь о партнерстве. Она мне сказала, что хочет именно таких отношений, но считает, что на данный момент они таковыми не являются.

Джейн с облегчением вздохнула: похоже, он сразу ухватил самую суть того, что она хотела сказать.

— Вот именно. И это потребует компромиссов от вас обоих.

Уильям крепко сжал губы и, прежде чем ответить, некоторое время внимательно рассматривал лацканы своего пиджака.

— Ты думаешь, мы это преодолеем?

— Наверняка сказать сложно, но… — Джейн наклонилась вперёд и взяла его за руку, которая нервно теребила потертую обивку кресла. — Я надеюсь на это. Я бы очень хотела, чтобы ты когда-нибудь стал мне братом.

— Спасибо. — Их взгляды на мгновение встретились, и ей показалось, что в его глазах мелькнуло смущение.

Она выпустила его руку и села на место, ругая себя, что своим импульсивным жестом вызвала в нем неловкость.

— Хочешь еще кофе?

Он поднялся на ноги.

— Нет, спасибо. Ты ко мне очень добра, но мне пора идти. Мне нужно еще закончить кое-какие дела до отъезда. — Он бережно засунул их с Элизабет фотографию в карман пиджака.

— Я рада, что ты решился остаться и поговорить, — сказала Джейн, провожая его к выходу.

— Я тоже рад. Спасибо тебе и за еду, и за добрый совет.

— Ты уезжаешь в Австралию сегодня вечером?

— Да. Раньше предполагалось, что я пробуду здесь до вторника, но с учетом… всего произошедшего я решил, что лучше будет улететь пораньше.

— Ты давно не говорил с Чарльзом?

Уильям остановился в дверном проеме и обернулся.

— В последний раз, кажется, в понедельник. А почему ты спрашиваешь?

— Он позвонил мне сегодня утром, когда я была на пробежке, и оставил сообщение. У него был расстроенный голос. Я пыталась ему перезвонить, но его сотовый не отвечал. Надеюсь, он позвонит еще раз, я беспокоюсь за него.

— Может быть, я позвоню ему до отъезда в аэропорт.

Она кивнула.

— Он обрадуется твоему звонку, несомненно. Мне кажется, в Лос-Анджелесе ему особенно не на кого опереться.

— Да уж, мягко говоря. — В его голосе прозвучал сарказм.

— Как ты думаешь, он счастлив?

— Не уверен. Думаю, ему было очень трудно поначалу, после… — он замолчал и посмотрел в сторону.

Джейн торопливо заговорила, чтобы поскорее снять напряжение.

— Я всё понимаю. Ему трудно было принять это решение, и я от души надеюсь, что он не ошибся в выборе. Я хочу, чтобы он был счастлив.

— А как насчет тебя? Ты приняла правильное решение? — Он пронизал ее внимательным взглядом.

Её удивило, что Уильям задал подобный вопрос, но она решила, что откровенность их предыдущего разговора разрушила барьеры. Но еще больше она удивилась, когда обнаружила, что отвечает ему с той же откровенностью.

— Ты спрашиваешь, жалею ли я о том, что не согласилась на условия мистера Бингли? Нет, пожалуй. Но мне очень жаль, что Чарльз хотя бы не попытался заключить компромисс со своим отцом.

Глаза Уильяма сузились, и он нахмурился.

— О каком компромиссе ты говоришь?

Джейн пожала плечами.

— Меня бы устроило любое смягчение условий его отца. Ну, ты знаешь, о чем я, — он настаивал, чтобы мы немедленно переехали в Лос-Анджелес и поселились под его крышей и чтобы я бросила свою юридическую фирму. Он даже не дал мне времени, чтобы моя подруга Барб Роуэн прочитала брачный договор прежде, чем я подпишу его. Я его не осуждаю — он имел все основания сердиться после этой глупой истории с брачным договором, — но он ведь хотел взять под контроль нашу жизнь во всех ее проявлениях, и Чарльз никак этому не сопротивлялся.

— Ты хотела, чтобы кто-то прочитал брачный договор? — Уильям нахмурился еще сильнее.

Джейн улыбнулась.

— Наверное, это звучит довольно глупо — уж конечно, адвокат по семейным делам может без посторонней помощи изучить брачный контракт, верно? Но дело в том, что я в основном работаю с делами об опеке и о насилии в семье. Я не сомневаюсь, что это было справедливое соглашение, но, видимо, это профессиональная черта: всем известно, что адвокаты избегают подписывать документы, пока не изучат в них каждое слово под микроскопом.

— Понятно. — На секунду ей показалось, что он хочет еще что-то сказать, но он лишь смотрел по сторонам в неловком молчании.

— Прости, я все болтаю, а ты стоишь здесь в дверях, — сказала она с извиняющейся улыбкой. — Надеюсь, тебе понравится в Австралии. Я всегда хотела там побывать.

— Я тоже ждал этого с нетерпением, но теперь… — Он вздохнул и уставился на собственные ботинки.

— Я понимаю. Тебя теперь ничего не радует. Я очень сочувствую тебе. Но по крайней мере, постарайся следить за своим здоровьем. Для Лиззи это очень важно.

Уильям кивнул и, казалось, хотел улыбнуться, но печаль в его глазах обрекла эту попытку на неудачу.

— Еще раз спасибо, что накормила. Я… — Он покачал головой и снова вздохнул. — До свидания, Джейн.

Прежде чем закрыть дверь, она проводила его взглядом до конца коридора. Вот бедняга. Затем собрала грязную посуду, оставшуюся в гостиной, и отнесла на кухню. Ее взгляд упал на автоответчик, и, повинуясь мгновенному импульсу, она нажала на кнопку, чтобы еще раз прослушать утреннее сообщение Чарльза, и задумалась о том, не попробовать ли вновь ему позвонить.

divider

Уильям сидел в своей машине перед домом Элизабет, прижав к уху мобильник. Ну, давай же, Чарльз, возьми трубку. Но гудки закончились, и он услышал приветствие голосовой почты Чарльза. Уильям оставил ему краткое сообщение и уселся, крепко вцепившись в руль и постепенно усваивая новость, которую только что услышал.

Джейн хотела, чтобы ей дали время прочитать брачный контракт, а мистер Бингли отказал ей в этом? И только поэтому она не подписала бумаги? Нет, этого не может быть. Он отчаянно пытался вспомнить, какими были точные слова Чарльза в тот вечер. Разве он не сказал, что она сразу и наотрез отказалась подписывать договор?

Он проехал уже половину пути до дома, когда его телефон, лежавший на соседнем сиденье, зазвонил. Он нашарил его наугад, не сводя глаз с дороги.

— Алло?

— Уилл! — это был Чарльз. — Я так рад, что ты позвонил. Как ты узнал?

— О чем узнал?

— Об отце.

Уильям нахмурился.

— Что с твоим отцом?

— Он в больнице. Несколько дней назад у него произошел обширный инфаркт, и ему пришлось сделать срочную операцию.

Рука Уильяма крепче обхватила трубку.

— Чарльз, какое несчастье. Я ничего не знал.

— А я думал, ты поэтому и звонишь. Прости. Ты хотел со мной о чем-то поговорить?

— Нет, ничего важного. — С вопросами о Джейн и брачном договоре придется подождать.

— Прости, что я не отзвонился тебе сразу, — сказал Чарльз напряженным, почти что прерывистым голосом. — В кардиореанимации не разрешают включать телефоны. Мне приходится периодически выскакивать оттуда, чтобы проверять, не поступали ли мне звонки.

Уильям прекрасно помнил об этом правиле, еще с тех пор, как сам был пациентом-сердечником.

— Как он сейчас?

— Лучше, но… о боже, у нас сейчас все настолько скверно. — Чарльз замолчал и глубоко вздохнул. — Я уже раз пять готов был набрать твой номер, но не хотел мешать твоему уикенду с Лиззи.

— Э… — С этим разговором — даже в той малости, которую он решился открыть другу — тоже придется подождать. — Когда ты сказал, что всё очень скверно, ты говорил о здоровье отца?

— Нет, у нас хватает проблем и помимо этого. Не знаю даже, с чего начать.

Уильям редко говорил, не подумав, но, повинуясь безотчетному импульсу, он вдруг, неожиданно для себя самого, сказал:

— Может быть, ты хочешь, чтобы я к тебе приехал?

— О, нет, я не могу тебя об этом просить, ведь ты сейчас вместе с Лиззи и собираешься уезжать в Австралию.

— О Лиззи не беспокойся — и я смогу улететь в Сидней прямо из Лос-Анджелеса, — Уильям сам удивился собственному предложению, но голос у Чарльза был совершенно измученный и несчастный. И, возможно, отчасти это я виноват, что рядом с ним сейчас нет Джейн, на которую он мог бы опереться.

— Ты уверен? — спросил Чарльз. — То есть я, конечно, буду очень рад тебя видеть, но…

— Уверен. Я смогу задержаться всего на один день, самое большее — на два, потом мне пора будет уезжать в Австралию, но если мое присутствие тебе поможет…

— Несомненно. Спасибо, Уилл.

— Ты сейчас ни о чем не хочешь со мной поговорить?

— Нет, это подождет. И кроме того, мне пора возвращаться к маме, а надо еще позвонить Джейн. Утром я оставил ей сообщение, и она с тех пор уже дважды пыталась мне дозвониться.

— Я заезжал к ней сегодня, и она сказала о твоем звонке. Собственно говоря, это она и предложила, чтобы я тебе позвонил, — она сказала, что у тебя был расстроенный голос, и она очень беспокоилась за тебя.

— Тем более, мне нужно ей позвонить, — сказал Чарльз.

— Ну, ладно. Я оставлю тебе сообщение, когда буду знать, в какое время прилетаю. Как называется больница?

— Седарс-Синай. И ты можешь остановиться у нас, хотя, должен тебя предупредить, Кэролайн сейчас здесь. Так что если ты предпочтешь остановиться в отеле…

Одно лишь упоминание имени Кэролайн сразу навело могильную тень на их разговор; так бывает, когда гуляешь по саду и вдруг до тебя доносится запах выхлопных паров.

— Нет, пустяки. Я лучше остановлюсь в доме, чтобы быть рядом с тобой.

— Уилл, не могу выразить, как я тебе благодарен.

— Так будет лучше для нас обоих, — сказал Уильям, чувствуя, что это правда. — До скорой встречи.

Он нажал на отбой и тут же набрал другой номер, единственный, который он знал наизусть, помимо номера Элизабет. Когда Соня взяла трубку, он сказал:

— По поводу моего отлета в Австралию…

— А ты что, не получал от меня сообщение? — спросила она. — Всё уже сделано. Ты уезжаешь в 10.15 вечера, и в отеле тебя ждут завтра утром. Вернее, на самом деле это будет утро вторника, поскольку ты пересечешь линию дат, ну, короче, ты меня понял. Хорошо еще, что твой номер не заняли на эти несколько дней.

— Я как раз хотел поговорить об этих изменениях…

— Уильям Дарси, если ты собираешься сказать мне, что у тебя опять изменились планы, я настоятельно рекомендую тебе подумать еще раз. Имей в виду, я ведь могу устроить тебе пересадку в Дулуте. И не думай, что это пустая угроза.

Уильям широко улыбнулся, сам удивившись тому, как это было приятно.

— Не пора ли мне напомнить тебе, что именно за это я и плачу тебе такие огромные бабки?

— Далеко не такие огромные, уж поверь мне.

Он улыбнулся еще шире.

— Не повезло тебе, бедняжке. Ну, слушай. Вот что тебе нужно сделать.

-------
* Сергей Рахманинов. Прелюдия до-диез минор, Op. 3, No.2 Исполнитель — Ван Клайберн. Название альбома — My Favorite Rachmaninoff, © 2000, BMG Entertainment.

** “This Nearly was Mine,” слова и музыка Ричарда Роджерса и Оскара Хаммерстайна. Исполнитель — Джорджио Тоцци, саундтрек к фильму «На юге Тихого океана», 1958. Слова:

South Pacific - de Becque Одна лишь мечта в моем сердце,
Одна лишь любовь, для которой стоит жить.
Одна лишь любовь, для которой стоит жить —
Та, что едва не стала моей.

Одна лишь девушка в моих мечтах,
Один лишь партнер в раю,
И это обещание рая —
Оно едва не стало моим.

South Pacific - de Becque Так близко подошла она к моему сердцу,
Только, чтобы улететь прочь,
Только, чтобы улететь, как день
Улетает от лунного света.

И теперь — теперь я один
И все еще мечтаю о рае,
И все еще повторяю, что это рай
Однажды едва не стал моим.

 

Рояль